II

Осторожная тень, скрывающаяся за деревьями, наблюдала, как очередная душа уходит на ту сторону. Все нутро тени рвалось и стремилось к свету той стороны, но попасть туда тень не могла. Она застряла в этом лесу, не ведая, сколько еще времени ей придется отбывать здесь, чтобы заслужить право войти в свет. Тень не знала, какую цену ей нужно заплатить, чтобы проклятый проводник доставил ее туда. Она томилась и страдала, ее истязало отчаяние и печаль. А еще гнев и ненависть. О да, она ненавидела это место и остальных застрявших здесь, но больше всего тень ненавидела проводника и его вонючего пса, не позволившего ей уйти отсюда. Проводник не внимал ни мольбам, ни уговорам, он был непреклонен и безразличен. Но стоило попробовать прорваться к свету, как откуда ни возьмись появлялся белый волк, ярости которого не было предела, и проход на сторону исчезал в недрах леса. Никто и никогда из леса не мог перебраться на ту сторону, пока проводник ему не позволит и не приведет к свету.

Правда существовал один слух, переносимый темными заложниками леса, что если испить энергию души, которой позволено перебраться на ту сторону, или кровь живого, попавшего в лес, то ни волк ни проводник не смогут тебе помешать уйти в свет. Но живым дорога сюда была заказана, они не могли попасть в это темное место, а мертвые всегда были под надежной защитой прокля́того фонаря. Тень содрогнулась, вспоминая невыносимую боль, которую причинял его синий свет. Лучше было умереть еще несколько десятков раз самыми изощренными способами, чем терпеть невыносимые муки, причиняемые мерцающим пламенем.

Вспышка света, и еще одна душа ушла на ту сторону. Тень издала полный злости вой, и из глубины леса послышались протяжные стоны, вздохи, крики, вторящие этому вою.

Егерю не было дела до беснующихся теней, он слышал эти вопли постоянно, поэтому привык. Его фонарь снова замерцал, указывая путь к вновь прибывшей душе, и добраться до нее нужно было быстрее, чем это сделали бы тени. Впереди показались поваленные деревья, припорошенные снегом. Не так давно Егерь срубил их для растопки камина, который служил обогревом в его маленькой хижине. Но сколько бы он не рубил деревья, на месте одного всегда появлялись три новых. Рядом с одним из поваленных стволов стояла фигура, облаченная в темное. Высокий мужчина был спокоен, но оглядывался по сторонам.

– Наконец-то, хоть кто-то в этом мрачном месте, – сказал он, когда Егерь осветил окрестности мерцающим фонарем, выйдя ему навстречу. Густые волосы вились и спадали опрятными волнами на плечи и в свете пламени отливали серебром. Черные ткани одеяния струились складками вниз, сливаясь с окружающей темнотой, и только светлая полоска у горла выделялась во тьме. – Добрый человек, помогите слуге божьему выбраться из этого леса. Похоже, что я заблудился.

– Вовсе я не добрый человек, – буркнул Егерь, поднимая фонарь ближе к лицу мужчины. Его кожу покрывала сетка морщин, но старым он не казался. Глубоко посаженные глаза спокойно следили за действиями Егеря из-под густых аккуратно подстриженных бровей. – Но из леса я тебя все-таки выведу. Для начала достань бумагу из своего кармана и прочти.

Мужчина вскинул брови, но послушался. Откуда-то из недр своих одеяний он извлек свиток, развернул и взглянул на него. На его лице отразилось недоумение.

– Это шутка? – спросил мужчина, глядя на Егеря.

– Что там?

– Ничего. Там ничего не написано. Лист абсолютно чист. – мужчина протянул бумагу. – Взгляните сами.

Руки у него были гладкие и выглядели так, будто он ни дня в своей жизни не работал. Не то что руки проводника, огрубевшие от постоянного махания топором. Егерь взял свиток, ему и без того было понятно, что означал пустой лист. Он развернул бумагу и внимательно вгляделся в него.

– Что все это значит? – мужчина сложил руки на груди и выжидательно смотрел на Егеря. – Объясните же мне, кто вы, где я и что это за пустой клочок бумаги?

– А сам ты, что думаешь? – мрачно ответил проводник, сворачивая свиток.

– Я… Я не уверен, – замялся мужчина в темных одеждах. Он снова огляделся по сторонам, глянул наверх, стараясь увидеть небо, откуда уже начинал падать колючий снег, а затем заглянул в синие горящие глаза Егеря. – Кажется, что я… умер.

– Вовсе не кажется, – ответил проводник, перехватывая фонарь другой рукой. Его свет как-то поугас и уже не мерцал ярким синим пламенем. Мужчина в черном некоторое время стоял в полном молчании, а затем коснулся белой полоски своего воротника и спокойно воззрился на собеседника. В его глазах стоял немой вопрос. Егерь развернулся и направился вглубь леса. – Идем.

Мужчина отправился вслед за своим провожатым, стараясь не отставать. Оставаться одному в лесу ему совсем не хотелось. Куда этот здоровяк его ведет, мужчина не знал, но отчего-то был уверен, что для него отведено особое место, и его там уже заждались. На их пути обледенелые деревья ощетинились белыми ветвями и били по лицу, снег колючими иглами впивался в глаза, норовя ослепить.

– Что же, – с трудом нагоняя Егеря начал мужчина в черных одеждах. – Выходит это чистилище?

– И так тоже это место называли. У него множество названий.

Мужчина помолчал, пытаясь осознать то, что ему сказали. Все, во что он верил при жизни, оказывается правда?

– Что за пустой лист бумаги?

– Слепой – не тот, кто не видит… – загадочно ответил провожатый.

– И что это должно значить? – возмутился мужчина, нахмурив брови. – Если это чистилище, то мне здесь не место. Я человек божий. Бог всегда со мной. Он не допустит, чтобы я здесь оставался. Я набожный христианин. Ты должен меня вывести из этого леса. Ведь это Он тебя сюда послал, как я понимаю.

– Твой бог здесь не властен. Здесь властвуют человеческие эмоции. Но в чем-то ты прав, здесь, в лесу, тебе точно не место.

Мужчина облегченно вздохнул и кивнул. Все шло, как надо. Продираясь сквозь густые ели, он и Егерь наконец вышли на более-менее открытое пространство. Тьма отступила, и в воздухе повисла серость, все вокруг ею пропиталось. Витая дорожка не тронутая снегом петляла вверх, и они направились прямиком по ней.

– Знаешь, я был уверен, что за все мои деяния я обязательно должен был попасть в Рай. Не думал, что промежуточной остановкой будет чистилище. Но пути Господа нашего неисповедимы. Даже такие верные слуги Его, как я, должны пройти испытание, пройти через этот темный лес.

– И чем же ты заслужил, его, этот самый рай?

– Я служитель бога, этого уже достаточно, – самодовольно ответил мужчина в черном и поправил воротничок. – Я усердно молился, постился, выслушивал исповеди прихожан и хранил их в тайне. Я делал все, как велит Святая Церковь. Я славил Бога, а значит место мне в царствии Его. Я помню, что незадолго до того, как отойти в мир иной, Святая Церковь отпустила мне все грехи, а это многое значит. Я творил добро, помогал нищим, предоставлял им место для жилья. Кормил их и обогревал, но самое важное, я их приводил к Богу. Они проникались любовью к Нему и к Церкви.

– К богу значит? – Егерь резко остановился.

– Что случилось? Почему мы остановились? – удивился мужчина в черном, оглядываясь вокруг.

Они стояли на вершине горы, а под ногами разверзлась бездна, оскалившись острыми выступами горной породы. Серая пелена сползала вниз по извилистым мрачным скалам, ощерившимся камнями, торчавшими будто клыки страшного монстра. Дна не было видно, и казалось, что нет конца и края тьме, поглощающей все попадающее в нее.

– Не мне судить тебя, я лишь выполняю свою работу. Я другой веры. По крайней мере был когда-то, – начал Егерь и пнул камешек в пропасть. – Но у меня было достаточно времени узнать, что есть такое религия в вашем мире – твоем и тебе подобных. Ты говоришь, что приводил людей к богу. А те несчастные мальчики, которым ты сдергивал штанишки и ублажал свою плоть, тоже проникались любовью к твоему богу? Не ты ли говорил, что являешься воплощением бога на земле, а все, что ты делал, им во благо?

Мужчина стоял как вкопанный, вытаращив глаза, а тело его начала бить мелкая дрожь.

– Как ты узнал? – выдохнул он.

Егерь усмехнулся и помахал перед носом у того свернутым свитком.

– Ты прикрываешься богом, но душа твоя черна. А слепое коленопреклонение и молитвы никогда никого не спасали. Возможно, когда ты заплатишь должную цену, тебя и пустят на другую сторону. Но будет ли это желанный тобою Рай?

– Нет-нет, – вскрикнул мужчина в черном и ринулся обратно в сторону леса, но путь ему преградил гигантский белый волк.

Его пасть была настолько огромна, что мужчине показалась, что зверь его сейчас проглотит. Он попятился назад, закрывая руками голову и тихо постанывая.

– Прошу, умоляю, – взмолился человек, падая на колени перед Егерем, заламывая руки и заливаясь слезами. – Я обещаю, я клянусь, я все исправлю. Я исправлюсь…я…я…

– Глупец познает только то, что свершилось, – спокойно сказал Егерь и пнул тяжелым сапогом человека в грудь.

Когда крик стих в глубине темной бездны, великан подхватил фонарь и посмотрел на волка.

– «Тот ненавистен мне, как Ада врата ненавистны, кто в душе скрывает одно, говорит другое». Все-таки мой соотечественник был мудрым человеком, – Егерь развернулся, и они с волком отправились вглубь леса. А за ними, скрываясь во тьме за стволами деревьев поплыли страждущие тени.

III

Говорят, что в час перед рассветом людей умирает больше, чем в другие часы. Рассвет в мире живых – самое тихое время, когда все, что может дышать возвращается к жизни, просыпается ото сна. Но именно в эти утренние предрассветные часы, есть те, кто никогда больше не проснется. В Лесу Потерянных Душ почти каждый час был «утренним», и неважно, что время здесь определить было невозможно, его здесь просто не существовало. Толпы умерших искали путь на другую сторону, блуждая во мраке холодном и заснеженном, и только огонек синего фонаря им указывал дорогу. Иногда перед душой появлялось видение огромного белого волка, чья шерсть мерцала и манила за собой.

Но всегда наступает час, когда никто не умирает. И именно в этот час Егерь, чьей заботой было освещать умершим дорогу на ту сторону, мог позволить себе просто отдохнуть. Он не был уверен, что отдых ему действительно нужен, он не испытывал физической усталости. Но в это время можно было побыть одному и помолчать. Мужчина никогда не был мастером вести разговоры, им он предпочитал уединение и тишину, когда не было необходимости объяснять кому-то что-то. Если бы можно было выполнять свои обязанности молча, он бы делал это, но, к сожалению, так не получалось. Новоприбывшие души еще не осознавали, что уже не являются живыми людьми, им нужно было помочь это понять.

Егерь сел в кресло, которое стояло у камина, достал из кармана маленький металлический кругляшок и начал вертеть его в руках. С одной его стороны взирала суровая женщина в шлеме, на обратной же стороне восседала сова. Черты той, что оставила ему монету уже стерлись из памяти, как и обломанные края этой вещицы. Но она до сих пор хранила тепло. Егерь подумал о том, что эта монета – лишь напоминание о былых временах, куда он не сможет никогда вернуться, она не несла больше никакой материальной ценности. В этом мире ничего не покупалось и не продавалось. Тем не менее, монета была самой дорогой вещью, с которой он никогда бы не расстался. Если Егерю было что-то нужно, то оно просто появлялось прямо здесь, в хижине – одежда, обувь, травяной чай. Егерь не испытывал голода, еда была ему не нужна, но иногда он хотел хоть что-то почувствовать, кроме гнетущей пустоты внутри. Тогда он ел, но ни радости, ни печали, ни удовлетворения не испытывал, поэтому со временем есть совсем перестал. В Лесу бродили животные, чей дух мог попасть только сюда, потому что другой стороны для них не существовало. Небуле еды хватало, хотя питался ли волк чем-то на самом деле, Егерь не знал. Он никогда этого не видел. Мужчина посмотрел на огонь, тепло которого приносило хоть какое-то удовлетворение в этом мрачном мире, наполненном чужой болью, сожалениями и памятью о совершённых злодеяниях.

Дров осталось всего ничего, а проводник не мог позволить свету иссякнуть, поэтому взялся за топор и прихватил с собой фонарь. Огонь должен гореть всегда, даже когда Егеря в хижине не было.

Поваленные деревья лежали словно побежденные великаны, некогда могущественные, но утратившие силу и былую мощь. Каждый замах топора больше не отдавался болью в поверженном деревянном теле, и души в нем не было. Некогда живое, оно больше не дышало, и было пригодно только в пищу огню. То же самое происходит со всеми живыми существами, когда душа или дух покидают тело, они остаются всего лишь сломленной оболочкой.

Дров уже хватало с лихвой и Егерь присел на изувеченный пень перевести дух. Он достал монету и по-привычке начал крутить в пальцах. Через какое-то время он ощутил чье-то присутствие и настойчивый взгляд.

– Выходи, – сказал мужчина, не поворачивая головы. – Я тебя чувствую, если это можно так назвать. Чего тебе нужно?

– Чего еще может желать неупокоенная душа? – согнутая старческая фигура присела на пень неподалеку, находясь в поле видимости, но все же на безопасном расстоянии от фонаря.

– Я не помощник здесь.

– А я и не прошу, – ответил старик, улыбаясь. Странно, что он еще мог это делать. – Я никуда не спешу. Я жду своего часа. Никогда не видел таких монет.

– Они существовали еще до твоего рождения, – ответил Егерь, убирая металлический кругляшок в карман.

– Сколько же тебе лет? – с наигранным интересом спросил старик.

– Да уж постарше тебя буду, – Егерь понимал, что старик и так это знает.

– Скажи-ка мне вот что, проводник, каково это возвращаться в пустой дом, где никто тебя не ждёт? Что тебя здесь держит?

Егерь не ответил, но поднялся и начал собирать дрова.

– Ты не живой, но вроде и не мертвый, – продолжил старик. – Ты нечто. Ты переправляешь души на другой конец леса, но почему?

– Это моя работа, – сухо ответил Егерь, закидывая очередное полено на уже сгрудившуюся в руках стопку. – Освещать дорогу душам.