Цитаты из книги «Венера в мехах»

Я потерял сознание, обезумел… Я пришел в себя только тогда, когда увидел, что с руки моей капает кровь, и апатично спросил: – Ты меня поцарапала? – Нет, кажется, я укусила тебя.

– Я страдаю невыразимо… – Страдаешь? – Она расхохоталась. – Ты смеешься! – простонал я. – О, если бы ты могла понять… Ванда вдруг притихла, взяла меня за голову, повернула к себе и страстно, порывисто прижала к груди. – Ванда… – в беспамятстве бормотал я. – Я забыла – тебе ведь приятно страдание! – воскликнула она и опять засмеялась. – Но погоди, я вылечу тебя. Потерпи! – Нет, я не стану более допытываться, хочешь ли ты отдаться мне навеки или же только на одно блаженное мгновение! Я хочу взять свое счастье… Теперь ты моя, и лучше уж я когда-нибудь потеряю тебя, чем вовсе не буду иметь счастья обладать тобой. – Вот так, теперь ты благоразумен…

– Ах, ты не знаешь, как безумно я люблю тебя! Я опустился на колени и зарылся пылающим лицом в складки ее платья. – Я полагаю, – задумчиво начала Ванда, – что все твое безумие – одна только демоническая, неудовлетворенная чувственность. Это болезненное отклонение, присущее нашей натуре. Если бы ты был менее добродетелен, ты был бы совершенно нормален. – Так сделай же меня нормальным… – пробормотал я. Я перебирал руками ее волосы и переливающийся, искрящийся мех, который вздымался и опускался у нее на груди, подобно освещенной луною волне, дурманя мне голову. И я целовал ее… Нет! – она меня целовала, так страстно, так исступленно, словно хотела испепелить меня своими поцелуями. Я был как в бреду… Рассудок я давно потерял, теперь же я совершенно задыхался. Я рванулся прочь.

Я добра, пока со мной обращаются серьезно и благоразумно, но если мне отдаются слишком беззаветно, во мне пробуждается злое высокомерие…

Все это запало мне в душу, побуждая уподобиться этим женщинам, которых, при всей их порочности, рабски боготворили при жизни и которые даже после смерти сохраняют свое магическое обаяние.

– И которая за это жестоко обращается с вами! – перебила Ванда, засмеявшись. – Да, которая меня связывает и подвергает побоям, топчет меня ногами, отдаваясь другому.

– Вы знаете – я решила отдать вам через год свою руку, если убедите меня, что вы тот, кого я ищу, – ответила Ванда очень серьезно. – Полагаю, однако, что вы будете мне благодарны, если я осуществлю вашу фантазию. Так что же вы предпочитаете? – Думаю, вашей натуре свойственно все, что рисуется моему воображению. – Вы ошибаетесь. – Я думаю также, что вам должно понравиться держать мужчину всецело в своих руках, мучить его…

Да, мы, женщины, изобретательны. Берегитесь. Когда вы найдете свой идеал, легко может случиться, что с вами будут обращаться куда более жестоко, нежели вам того хотелось бы

– Быть рабом прекрасной женщины, женщины, которую я люблю, которую боготворю!

Я видел в чувственности нечто священное – точнее даже, единственно священное; в женщине и ее красоте – нечто божественное, так как главное назначение ее составляет важнейшую задачу жизни: продолжение рода. Женщина олицетворяла для меня природу, Изиду, мужчина же – ее жреца, ее раба. Я исповедовал, что женщина должна быть по отношению к мужчине жестока, как и природа, которая отталкивает от себя за ненадобностью то, что уже послужило для ее потребностей, и что ему, мужчине, все жестокости, даже самая смерть, от руки женщины должны казаться высоким счастьем сладострастия.