Вообще, в возрасте есть огромное преимущество: уже имеешь чёткие убеждения и называешь вещи своими именами – то есть никого из себя не изображаешь и говоришь то, что думаешь. Уже становишься терпимей, ставишь себя на место других людей (и даже животных), умеешь чувствовать за них, понимаешь их обиды и боли – другими словами, внимательней всматриваешься в то, на что раньше лишь мимоходом бросал взгляд. Уже спокойно относишься к удачам и накапливаешь достаточно стойкости, чтобы переживать неудачи. Уже судьба страны намного важнее собственной судьбы, и, главное, понимаешь: всё, что ты сделал, по большому счёту, – чепуха, что рядом с классиками ты – ничто. Короче, уверен, сейчас мы намного лучше, чем были в молодости, намного.

К сожалению, сейчас тем, кто не меняется от обстоятельств и не подстроился под новые требования, приходится туговато. Сейчас в искусстве, чтобы продолжать делать своё, надо иметь немалое мужество, ведь, повторюсь, работа идёт в стол. Тем не менее, никто не увидит нас хныкающими, сломленными, опустившимися, наше поколение крепкого сплава, у нас немалый запас прочности, и напоследок мы приберегли силёнки – словом, мы ещё в порядке, и пусть жить осталось немного, но мы ещё сделаем несколько шагов вперёд.

Ну а многолетней дружбой мы, бесспорно, можем похвастаться. Наше братство проверено временем; за прошедшие годы судьба частенько отдаляла нас, но мы не теряли друг друга из вида и оставались верны нашему клану.

«Демократы» порезвились на славу, всё изменилось, мир уже не тот, но мы, старая гвардия, не сдаёмся. Некоторые молодые люди называют нас «последними пиратами», «воинствующими мужиками», бывает, посмеиваются над тем, что мы сделали. Понятно, ведь они шагают в будущее, а мы остались в прошлом (для них – где-то во временах Александра Македонского). Мы не обижаемся. Чего обижаться? Естественно, каждое уходящее поколение забирает с собой своё пространство: свою литературу, музыку, живопись, фильмы, увлечения – новому поколению это уже не нужно, для него всё это устарело, выглядит примитивным.

Но, честно говоря, молодёжная когорта нас не очень-то интересует. Все их трепыхания смешны. У них ещё не устоявшиеся взгляды, привязанности. Пройдёт время, и им будет стыдно за многие свои слова и поступки. Потому и не стоит молодёжь воспринимать всерьёз, и нельзя ей (с её бунтарским экстремизмом) доверять ответственные должности (могут наломать дров), тем более учитывать её мнение в управлении государством. Я вообще запретил бы участвовать в выборах людям до тридцати лет, запретил бы, говорю вполне серьёзно. А после тридцати всем не мешало бы проходить тесты на политическую грамотность – тогда не будет стадных выборов и подонков кандидатов, не будет, уверен.

Теперь молодёжь относится к старикам небрежно. Год назад пришёл к стоматологу; молодая врачиха осмотрела мой зуб, поморщилась:

– У пожилых людей трудно лечить зубы. Надо удалять.

Я спрашиваю:

– Может быть, всё же подлечить, запломбировать?

– Зачем? Вам по телевидению выступать, что ли?!

Недавно поздно вечером у меня скакнуло давление до 220. Вызвал «скорую». Приехал врач-мужчина, сделал мне укол магнезии и тут же уехал. А я стал задыхаться – чувствую, вот-вот совсем окочурюсь. Позвонил 03 ещё раз. Приехала молодая врачиха и отчитала меня:

– Вам сделали укол, больше ничем помочь не могу! Зачем вы ночью по два раза гоняете врачей?! У меня тоже давление!

Но в ЦДЛ молодые литераторы вроде относятся к нам уважительно (может, просто делают вид).

Ну да бог с ней, с молодёжью! Нам друг с другом интересней в сто раз, наши бурные застолья и задушевные беседы многого стоят. Только иногда после них бывает одиноко – ближе к ночи, когда расстанешься с друзьями и пьяный бредёшь по улицам – вроде в сторону дома, а, в общем, наугад – куда кривая выведет. Заметишь какого-нибудь полуночника, подойдёшь потрепаться – хмыкнет, нагрубит, небось подумает: пристаёт «разноцветненький». Зайдёшь в телефонную будку, наберёшь номер какой-нибудь знакомой – отчитает за поздний звонок. Грустновато становится.

В метро по привычке (на минуту забудешь, что ты самый старый в вагоне) заведёшь разговор с симпатичной попутчицей (а теперь они все кажутся симпатичными, особенно когда выпьешь), а она скривит губы:

– Дяденька (ладно, не «дедуся»), не осложняйте мою жизнь, не вешайте на меня свои проблемы, у меня своих хватает.

А некоторые шарахаются – шарахаются, да…

Но бывает, и к тебе кто-то подойдёт, назовёт по имени, а ты пялишься на него (или неё), никак не можешь вспомнить, кто такой (или такая), хотя лицо знакомое до жути. Потом окажется – твой сосед по дому (или соседка) или, чего доброго, кто-то из дальних родственников. Короче, временами начисто отшибает память. Хорошо, хоть себя узнаёшь в зеркало – правда, иногда с трудом.

Бывает, по пути к дому на пьяную голову придёт отличный сюжет, и ты уже уверен – назавтра напишешь рассказ, но утром всё напрочь забываешь, а если и вспомнишь – сюжет окажется полной ерундой. Точно так же, даже ещё впечатляюще, приснится прекрасный сон, и там же, во сне, решаешь его записать, но, проснувшись, видишь – все краски уже обесцветились. Такие дела.

Бывает, по пути к дому приходят и печальные мысли – мол, из жизни надо уходить достойно и по возможности красиво, и уже представляешь себя Чеховым с бокалом вина, но потом гонишь эти мысли – мол, тебе ещё рановато, ещё надо кое-что сделать, да и влюбиться не помешает… в последний раз, чтоб было кому тебя оплакивать.

Мои друзья – отборные старики, стойкие консерваторы, с чёткими духовными измерениями (как известно, каждый нормальный мужчина в молодости радикал, а к старости становится консерватором); в их морщинах и лысинах, бородавках и складках есть своё величие и красота (они красиво старятся); в их спокойных, усталых глазах видна мудрость (они даже пьяные живописны); они – моя надёжная опора. Бывает, кто-либо из них долго не звонит, наберёшь его номер, а там тишина. «И куда он, старый чёрт, делся? – думаешь. – Если уехал, мог бы и позвонить перед отъездом. А может, слёг? Или того хуже…» Весь изведёшься, пока снова не встретитесь.

Ну и, естественно, – на фоне откровенного воровства и разнузданного хамства новых русских – особенно смотрятся мои друзья, старые русские, в которых ещё живучи такие понятия, как честь, достоинство, порядочность (у некоторых в небольших количествах, но всё же живучи), ну, то есть мы сохранили чистоту наших рядов, сохранили, несмотря ни на что.

И, как это ни смешно, – мы романтики. Да-да, последние романтики, поскольку за нами идёт сплошь практичное поколение, которое умеет всё выверять, прикидывать.

И ещё смешнее – вот старичьё! – иногда нам кажется, что лучшее ещё впереди, хотя всё как раз наоборот. Но я думаю, это-то и неплохо – значит, мы ещё не совсем старые, ведь по-настоящему старыми можно считать только тех, у кого уже нет мечты. А у нас она есть, ведь душа-то молодая – правда, этого никто не знает, кроме нас самих.

Самое время признаться – этот очерк я написал сразу же после своего шестидесятилетия, а спустя два-три года мы уже все стали семейными. Одни вернулись к прежним жёнам, другие встретили женщин, с которыми было кое-что общее и совместное проживание не трепало нервы. Это можно назвать осознанной любовью, или удобным сожительством, или желанием скрасить одиночество – чем угодно, только не страхом перед старческой немощью – этого от нас никто не дождётся, у нас чёткое правило: не вызывать чувства жалости! И, как бы болезни ни скручивали, мы просто так не сдадимся, будем бороться до конца, наш дух ничто не сломит, мы и старухе с косой погрозим кулаком. Смею вас заверить, погрозим.