Читать книгу «МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева» онлайн полностью📖 — Леонида Млечина — MyBook.
image

«ПУСТЬ БЕРЕТ ИНОСТРАННЫЕ ДЕЛА»

Троцкий мечтал быть писателем, журналистом. Власть пришла к большевикам так быстро и неожиданно, что Лев Давидович еще и не успел решить, чем же он станет заниматься. На заседании ЦК Ленин предложил назначить Троцкого председателем Совета народных комиссаров. Тот отказался.

– Почему же? – настаивал Ленин. – Вы же стояли во главе Петроградского Совета, который взял власть.

Но Троцкий понимал, что этот пост должен принадлежать Ленину, как лидеру победившей партии. Тогда Ленин потребовал, чтобы Троцкий возглавил ведомство внутренних дел: борьба с контрреволюцией важнее всего. Лев Давидович отказался и от этого предложения. Среди прочего привел в качестве аргумента свое происхождение: еврею не стоит занимать эту должность. Владимир Ильич всей душой ненавидел и презирал антисемитов, поэтому вспылил:

– У нас великая международная революция, какое значение могут иметь такие пустяки?

– Революция-то великая, – ответил Троцкий, – но и дураков осталось еще немало.

– Да разве ж мы по дуракам равняемся?

– Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение?

Троцкий стал говорить, что охотнее всего он продолжил бы занятия журналистикой. Тут уже был против секретарь ЦК Яков Михайлович Свердлов:

– Это мы поручим Бухарину.

Практичный Свердлов и нашел работу для Троцкого:

– Льва Давидовича нужно противопоставить Европе. Пусть берет иностранные дела.

– Какие у нас теперь будут иностранные дела? – недоуменно пожал плечами Ленин, как и все ожидавший мировой революции, но, подумав, согласился.

Вот так Троцкий стал первым министром иностранных дел Советской России. Он занимал пост министра, то есть наркома, всего ничего – меньше пяти месяцев, с 8 ноября 1917-го до 13 марта 1918-го.

В студенческие годы я участвовал в научной конференции в Московском государственном институте международных отношений, посвященной «первому министру иностранных дел Чичерину». Будущим советским дипломатам не следовало знать, что первым был Троцкий…

К своей дипломатической деятельности Троцкий отнесся несколько легкомысленно, потому что было ясно – сейчас не это главное. С утра до вечера он был занят делами Петроградского Совета и Военно-революционного комитета.

Когда один из старых большевиков попросился к Троцкому в наркомат, тот ответил:

– Жаль брать вас на эту работу. Там у меня уже работают Поливанов и Залкинд. Больше не стоит брать туда старых товарищей. Я ведь сам взял эту работу только затем, чтобы иметь больше времени для партийных дел. Дело мое маленькое: опубликовать тайные договоры и закрыть лавочку.

Конечно, эти слова Троцкого – или вежливый отказ, или шутка. Хотя он явно исходил из того, что судьба революции решается не на дипломатическом поприще. Троцкий говорил, что мировому пролетариату дипломатия не нужна, трудящиеся поймут друг друга и без посредников. По словам историков, он вообще не мог понять, как это революционер может стать дипломатом? Слово «дипломатия» считалось в Смольном бранным, а тайная дипломатия осуждалась безусловно.

Перед Троцким стояла одна практическая задача – вывести Россию из войны. Для этого следовало связаться с воюющими державами. Кроме того, быстро выяснилось, что революционная власть, взявшись управлять государством, все же должна исполнять определенные обязанности – по крайней мере, до наступления мировой революции.

Аппарат старого Министерства иностранных дел советское правительство не признавал и исполнять его приказы не собирался. Через день после победы революции в министерство приехал угрюмый и молчаливый Урицкий, который со временем станет председателем Петроградской ЧК и будет убит. Урицкий предъявил мандат Военно-революционного комитета, которым он назначался «комиссаром при Министерстве Иностранных Дел». Он обошел все здание министерства и уехал. Мидовскими делами он больше не занимался.

Когда в министерство приехал Троцкий, он обратился к дипломатам с небольшой речью. Но в этой аудитории он впечатления не произвел. Никто не верил, что большевики сумеют сохранить власть. А раз так, то что с ними церемониться?

Директор департамента общих дел Министерства иностранных дел Владимир Лопухин вспоминает, как бывший исполняющий обязанности поверенного в делах России в Абиссинии Борис Чемерзин пытался укорить Троцкого:

– Вы Бронштейн, а не Троцкий. Присваивая себе не принадлежащее вам имя, вы являетесь самозванцем.

Троцкий спокойно ответил, что сколько-то лет непрекращающейся борьбы и подполья, чередовавшихся с заключениями в царских тюрьмах, когда по необходимости приходилось измышлять себе «боевую кличку» политического борца, в достаточной степени оправдывают присвоенное конспиративное имя, под которым он, Троцкий, наиболее известен в политических кругах. По словам возмущенного этим эпизодом дворянина Лопухина, «выходка Чемерзина прозвучала фальшью конфузной фанфаронады». В приличном обществе считалось постыдным раскрывать псевдонимы, чтобы тыкать в нос еврейским происхождением…

Сам Троцкий вспоминал об этой встрече так:

«Я НКИД долго не посещал, так как сидел в Смольном. Вопрос был военный – наступление на нас Краснова, были собрания представителей от заводов и масса других дел…

Ни входов, ни выходов мы не знали, не знали, где хранятся секретные документы; а Петербургский Совет довольно нетерпеливо ждал секретных документов. У меня лишнего времени не было съездить посмотреть. Когда я один раз приезжал, причем это было не в первый день, а дней через пять – семь после взятия нами власти, то мне сказали, что никого здесь нет…

Я потребовал собрать тех, которые явились, и оказалось потом, что явилось колоссальное количество… В двух-трех словах я объяснил, что тот, кто желает добросовестно служить, останется на службе. Но я ушел несолоно хлебавши…»

Тогда Троцкий потребовал, чтобы все руководители отделов сдали дела его новым помощникам. Утром старшие дипломаты собрались и решили, что они не станут служить большевистскому правительству. Не по политическим причинам, а потому, что они были напуганы и обижены радикальными речами большевиков, которые собирались покарать всех царских чиновников. Как же служить тем, кто желает твоей смерти?

Троцкий в назначенный день не приехал. Появились его помощники по наркомату: меньшевик Евгений Поливанов и большевик Иван Залкинд.

Поливанов, племянник царского военного министра, окончил Санкт-Петербургский университет, причем обучался одновременно на двух факультетах – историко-филологическом и восточных языков. Он говорил на многих языках. Поливанов возглавил в НКИД отдел отношений с Востоком. Но его карьера будет недолгой: скоро выяснится, что до революции он входил в черносотенный Союз русского народа, кроме того, еще сильно пил и вроде бы даже потреблял кокаин и морфий и посещал китайские курильни опиума в Петрограде. В пьяном виде Поливанов упал с платформы под поезд, и ему отрезало руку…

В 1919 году он вступил в партию, уехал в Среднюю Азию. Он пользовался уважением среди языковедов как талантливый лингвист. В 1926 году Поливанова вызвали в Москву для научной работы, но его идеи большинство ученых-марксистов отвергли. Ему пришлось вернуться в Среднюю Азию. В 1938 году он погиб в заключении. Ему не простили работу в Наркомате иностранных дел под руководством Троцкого…

Иван Залкинд, который окончил Сорбонну и был доктором биологии, с юности примкнул к социал-демократам. Он стал заведовать отделом стран Запада. Залкинд вспоминал позднее, как они с Поливановым объезжали виднейших чиновников Министерства иностранных дел, требуя, чтобы те явились в министерство для «решающих переговоров». Многих им застать не удалось, кое-кто сказался больным. Один из дипломатов, утверждавший, что он серьезно захворал, залез под одеяло в костюме и ботинках…

На другой день Поливанов и Залкинд приехали в министерство, запасшись на всякий случай ордерами на арест за подписью Урицкого. Это было, собственно, постановление Военно-революционного комитета при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, в котором говорилось:

«Военно-революционный комитет по предложению Народного Комиссара по Иностранным делам постановляет:

Бывшего такого-то…

Бывшего такого-то…

Бывшего такого-то…

Арестовать и доставить в Петроград для предания Военно-Революционному Суду. Всем местным Советам, Военно-Революционным Комитетам и всем пограничным органам Власти вменяется в обязанность принять все меры к выполнению этого постановления».

Фамилии в это постановление можно было вписать любые. Но этот грозный документ не понадобился. Во всех окнах министерства горел свет, вешалки были переполнены, а на верхнем этаже предстало зрелище, напоминавшее парадный прием: явились не только все званые, но и многие вовсе не званные. Министерство было в полном сборе.

Бывший товарищ (заместитель) министра Александр Петряев представил помощникам Троцкого заведующих департаментами и отделами. Залкинд произнес небольшую речь о служебном долге чиновников, напомнил, что время военное, а функции Министерства иностранных дел таковы, что не терпят – в интересах страны – даже краткого перерыва.

Бывшие руководители бывшего министерства пошептались, и Петряев сказал, что их решение остается неизменным: данному правительству они служить не могут, но готовы пойти на компромисс – вести текущие дела, не связанные с политикой: исполнять консульские обязанности, заниматься пленными и так далее.

Посланцы Троцкого пришли к выводу, что это усовершенствованная форма саботажа, при которой чиновники сохранили бы за собой возможность вредить Совнаркому и помогать своим друзьям. Залкинд категорическим тоном произнес, что чиновники министерства могут остаться на работе только в том случае, если они признают революционное правительство.

– Товарищ Троцкий, – громким голосом сказал Поливанов, – сегодня не может быть у вас. Занят неотложными делами в Смольном. Будет завтра с утра. Просит вновь собраться к десяти часам.

На следующий день действительно приехал Троцкий, который внешне до крайности не понравился Владимиру Лопухину: «Сухощавый, чернявый, некрасивый в бросающейся в глаза чрезвычайной степени. Желтоватая кожа лица. Клювообразный нос над жидкими усиками с опущенными книзу концами. Небольшие, пронзительно-черные глаза. Давно не стриженные, неопрятные, всклокоченные черные волосы. Широкие скулы, чрезмерно растягивающие тяжелый, низкий подбородок. Длинный, узкий обрез большого рта с тонкими губами. И – непостижимая странность! Чрезвычайно развитые лобные кости над висками, дающие иллюзию зачатка рогов. Эти рогоподобные выпуклости, большие уши и небольшая козлиная бородка придавали приближавшемуся ко мне человеку поразительное сходство с чертом, созданным народною фантазиею».

Многие современники говорили о «дьявольском» и «хищном» выражении лица Троцкого. Другие, напротив, находили общение с ним интересным и приятным. Видимо, все дело в том, как эти люди относились к Троцкому. Одет нарком был в потертый сюртук, заношенную рубашку и мятые брюки. Но заговорил он приятным, мелодичным голосом и очень вежливо:

– С кем имею честь?.. Я Троцкий.

Он немедленно стал уговаривать Лопухина остаться на своем посту. Директор департамента общих дел наотрез отказывался.

– Что вы имеете против нас? – в упор спросил его Троцкий. – Ответьте конкретно! Вам не нравится, что мы завершаем войну, передаем землю крестьянам, национализируем фабрики и заводы?

Лопухин покачал головой. Он не хотел ссориться с человеком, чье слово в Петрограде решало все.

– Окончание войны я могу только приветствовать, – ответил Лопухин, – так как для меня очевидно, что армии как боеспособной силы у нас нет. И народ устал от войны. Ее надо кончать… Но не в этом дело! Я служил иным принципам. Если сегодня я им изменю и с завтрашнего дня буду служить другим идеям, вы ни уважения, ни доверия ко мне иметь не сможете. И еще! Простите меня, но, в конце концов, не верится в прочность вашей власти.

– Вот в этом, – воскликнул Троцкий, – вы ошибаетесь! Мы – единственная политическая партия с темпераментом! Нет, власть наша прочная. Давайте решим так. Отложим нашу беседу. Когда вы увидите, что мы не ушли, тогда возвращайтесь.

– А пока, – Лопухин воспользовался хорошим настроением наркома, – отпустите меня с миром. Вы не поверите, как я устал, работая в крайнем напряжении чуть не с начала войны. Надо отдохнуть. Вы должны меня понять. Я убежден, что в вашей политической борьбе и вы основательно утомились.

Нарком только усмехнулся наивности дипломата.

– Я лично, – ответил Троцкий, – успел отдохнуть в тюрьме, откуда только что вышел. Вы свободны. Можете использовать вашу свободу как хотите. Хотите здесь остаться – оставайтесь. Хотите уехать – уезжайте. Даже за границу можете выехать. Мы вам препятствовать не будем.

Эти слова много значили. Дело в том, что уже 3 ноября 1917 года Петроградский военно-революционный комитет отправил комиссару пограничной станции Торнео на финляндско-шведской границе – в условиях войны это был единственный безопасный путь из России в Европу – короткую телеграмму: «Граница временно закрыта. Без особого распоряжения ВРК никто пропущен быть не может».

Позже последовало разъяснение. Иностранным дипломатам дозволялся проезд в обе стороны. Из российских граждан уезжать имели право только обладатели специальных разрешений Военно-революционного комитета. А беспрепятственно возвращаться в Россию могли политэмигранты…

Троцкий, вполне расположившись к Лопухину, между делом рассказал ему, что портфель министра иностранных дел взял, подчиняясь партийной дисциплине, а по профессии он журналист.

Тем временем новые помощники наркома потребовали показать им расположение всех служебных помещений, сдать деньги, имеющиеся в министерстве, и представить сотрудника, отвечающего за сохранность архивов и шифров. Появился заведующий канцелярией граф Татищев, который организовал новому начальству экскурсию по министерству.

«Директор канцелярии Татищев, – писал Троцкий, – провел по всем комнатам, отчетливо показал, где какой ключ, как его вертеть и т. д. Тогда были опасения, не спрятаны ли какие-нибудь бумаги. Но это не подтвердилось. Когда мы спросили его, а где же секретные документы, он сказал, что наше представление о них страдает, так сказать, некоторым фетишизмом, что они обязательно должны быть написаны на пергаменте и т. д. Эти грабительские соглашения создавались просто путем шифрованной телеграфной передачи, и копии их лежали в довольно прозаичном виде, спрятанные в шкафах…»

Потом Залкинд отобрал у Татищева все четыре связки ключей и отпустил графа.

Троцкий выделил двух проверенных товарищей, которые умели печатать на печатных машинках, и прислал караул из Павловского полка. Вооруженную охрану поставили у входа в бронированные комнаты, где в пяти громадных несгораемых шкафах хранились картонные папки с копиями посольских депеш и договорами.

11 ноября 1917 года в «Известиях Петросовета» был опубликован приказ Троцкого: «Чиновники МИД, которые не приступят к работе до утра 13 ноября, будут уволены без права на пенсию».

Нарком исполнил свое обещание. 14 ноября в газете появился длинный список бывших сотрудников министерства, которые «за отказ от подчинения Совнаркому увольняются от должности без права на пенсию».