Клоун

1

В мятых штанах, с улыбкой на всю физиономию, засунув руки в карманы какой-то короткой, непонятного цвета куртки, один такой Мишка шёл получать подъёмные. Услышав перед распределением, что, если поехать на Север, то там без денег выдадут дублёнку, он вызвался на работу в Коми АССР, и теперь, довольный своим умением устраиваться, шёл получать – на что напросился.

В сером здании на Литейном, в кабинете, где за окном виднелось небо с проводами от троллейбусов, сидел майор. В новой форме.

– А дублёнку дадут? – ещё раз решил проверить Мишка.

– Приедете на место, там и дадут, – сухо ответил майор. И ткнул пальцем в бумагу. – А пока распишитесь в получении аванса, молодой человек.

И вот прошло лето. И пришёл поезд. И Мишка, имея в кармане только что полученный диплом, а на шее красивый галстук, надетый, чтобы создать о себе хорошее впечатление, слез с этого поезда в одном северном так себе городишке, в котором уже дул холодный ветер, обещавший зиму. Поправил галстук и огляделся: кроме него на перроне стояло серое помятое здание вокзала, уборная «М-Ж» да понатыканные в асфальтные дырки худые деревья, со злостью выставившие кривые потрепанные ветви навстречу ветру. Мишка вздохнул, поднял чемодан и пошёл искать общежитие, потому что именно там рассчитывал найти своего институтского друга, как и он сам, распределённого работать в этот маленький город. Город… на краю бесконечного леса и болот.

Когда открыл дверь, Андрей лежал на кровати и курил. Увидев знакомую физиономию, вместо приветствия спросил:

– Оформился?

– Нет ещё, – удивился Мишка, – только приехал ведь.

– Тогда уезжай, и быстро. Совет даю.

– Да брось ты, – ответил Мишка с обидой. – Вечно у тебя какие-то фокусы… Куда ехать, раз уже приехал?

– Ну если не хочешь, – Андрей бодро встал, – беги в штаб, они там ещё работают, а я пойду в магазин водку куплю, отметим.

– Слушай, – Мишка замялся, – скажи, а тебе дублёнку дали?

– Ой, хватит… Хочешь, подай заявление в МВД, и двадцать пять лет будешь носить и дублёнку, и погоны в придачу.

– Нет, не хочу, – сказал Мишка.

И побежал в штаб.

Штаб находился неподалёку и радовал глаз надёжностью постройки. При наличии героев в нём можно было держать круговую оборону. Хотя, надо отметить, здание было всё-таки меньше, чем на Литейном. В отделе кадров Мишку записали во все необходимые бумаги и выдали пропуск с красной обложкой и золотым тиснением «МВД». Про дублёнку он уже не спросил. А может, надо было? Носил бы – и холода не знал. Всё могло быть обосновано, а так – чего, спроси, приехал…

– Распишитесь, – показал пальцем офицер.

– За что?

– Не разглашать. Пять лет.

– Пять так пять.

Подписал и пошёл обратно в общежитие. Пока Мишка оформлялся, Андрей развил бурную деятельность. Венцом её стали застеленная кровать да на столе бутылка, консервы и хлеб.

– Ну, – сказал, когда сели, – с приездом!

Разлил горючее по стаканам.

Чокнулись. Выпили.

– А почему хлеб чёрствый? – спросил набитым рыбными консервами ртом Мишка.

– Ты что, сюда жрать приехал? За три тысячи километров? – возмутился друг.

– Работать.

– Ну это от нас не уйдёт.

А утром Андрей повёл Мишку представляться. Так как оба молодых специалиста закончили санитарный факультет мединститута, их начальник, естественно, находился в местной санэпидстанции.

Вошли внутрь – там было чисто, уютно. Стучала пишущая машинка, и кто-то диктовал текст. Главный врач СЭС МВД, крупный мужик с красной физиономией, сидел в отдельном кабинете, распространяя в замкнутом пространстве запах перегара.

– А сейчас выступит начальник транспортного цеха, – тихо сказал Андрей и уставился в потолок.

– Значит, приехал всё-таки, – медленно начал сидящий за столом. – Должен был к первому августа, а сегодня уже третье сентября, неплохое начало.

Налил себе из графина. Выпил. Посмотрел исподлобья.

– Расхолаживаться не дам. Тут тебе не по Питеру рассекать. Здесь работа серьёзная. Поедешь в Можский, у меня мест нет, – не удержался и опять налил из графина. – Всё. Идите.

– Вот сука! – разозлился Андрей. – Специально сделал. Я здесь, а тебя выпер.

– Да ладно… А где это – Можский?

– Отсюда примерно километров шестьдесят на север.

– Ну-ну.

Они ещё чуть покрутились в санэпидстанции, потом пошли в столовую, в магазин и вернулись в общежитие. Мишка лёг на кровать, а Андрей сел у окна и закурил.

На улице пошёл дождь, серый, холодный, в комнате потемнело, за дверями смеялись и разговаривали. Оба молчали. Андрей докурил, взял гитару, проверил звучание и тихо-тихо начал:

 
И вот наконец-то дождливый сентябрь,
И вот наконец-то прохладная осень,
И тучи поникли густыми сетями,
И кончился месяц под номером восемь.
 

Пустой с утра, немытый внутри поезд ушёл в семь сорок пять. Не сильно радуясь работе. Дорога была муторная. Через каждые полчаса приходилось останавливаться, впускать одних, выпускать других. И все морды знакомые, приевшиеся. Ездят и ездят, пытаются окна открыть, ноги расставляют. О! Новенькие есть – на свиданку, что ли?

В отделении у самого тамбура сидели Мишка, толстая курящая девушка с большими ресницами и старичок. После первых слов выяснилось, что все они едут в одно и то же место и едут в первый раз. Мишка, человек непонимающий, конечно, подёргал окно. Так, на пробу – не открылось.

– От сглаза закрыли, – сказал и посмотрел на курящую девушку.

Девушка хихикнула.

– Меня Мишей зовут, – представился.

– А я Лена.

– Алексей Сидорович, – влез старичок. – Может, в шахматишки сыграем?

Мишка открыл рот, но сообщить что-либо не успел.

– Ваши документы? – четыре человека с цепкими глазами. Руки в карманах. Проверяют.

– Патруль, – сказал старичок. – Мне это знакомо – работал в таких местах. Так как насчет шахматишек, молодой человек?

– Нет, – отказался Мишка. – Я не в форме.

И повернулся к Лене.

Добрались через полтора часа. Маленькая станция: перрон, какие-то заборы, рядом несколько домов – и всё. Там, где обрывается перрон, – загон из колючей проволоки, автоматчики, собаки. И из вагона с зарешёченными окнами – его раньше Мишка не увидел – спрыгивают на землю люди в чёрном и под крики конвоя становятся в колонну.

– Ваши документы? – опять патруль.

Посмотрели. Отдали обратно.

– А где же посёлок? – спросил у них Алексей Сидорович.

– Если есть попутка, то по бетонке три с половиной километра, а идти напрямую – всего полтора. Во-он там, где трап.

Хорошо, пошли по трапу. Через лес. Доски скрипели и прогибались, кое-где трап был сломан и приходилось прыгать. В лесу пахло осенью, грибами. И пригревало северное солнце.

– Трап какой-то идиотский, – сказал Мишка. – Зачем он нужен?

– Это чтобы по болоту не ходить, – ответил Алексей Сидорович. – Я знаю. Работал в таких местах.

Центральная улица в посёлке была асфальтирована. Асфальт вёл от штаба мимо гостиницы и школы к магазину. А всего улиц было две. Стояли деревянные, привычные к зиме дома, около них сараи с заготовленными дровами. И от дома к дому проложенные трапы.

Ну, первым делом пошли в штаб. Сначала представился старичок:

– Малявин. Назначен на должность начальника медчасти.

«Чёрт возьми, – подумал Мишка, – надо было с ним в шахматы сыграть».

– Очень рад, – сказал начальник штаба. – А то у нас всё на фельдшерском уровне. Спросить не с кого, – и повторил: – Очень рад.

Мишка протянул свои документы. Тот мельком посмотрел и кивнул. Ленка сказала, что она зубной техник.

– Итак, – подвёл итоги местный бог. – Пока устраивайтесь в гостинице. По вопросам жилья – к заместителю по быту. Начальника медчасти прошу быть завтра на планёрке в восемь ноль-ноль. У меня всё.

В гостинице жили командированные, телевизор и шум без конца открываемых дверей.

Телевизор жил в холле, командированные в комнатах, шум – везде, где командированные. По вечерам, в девятнадцать тридцать, телевизор показывал фильм «Место встречи изменить нельзя». Офицеры, те, кто не совсем пьян, выходили из комнат и шли в гости к телевизору. Вместе с ними кино смотрели два уголовника – прислуга гостиницы (вместо шоколадных негров с белыми зубами). И надо отметить: и гости, и прислуга – все болели за советскую милицию.

Ну а в первый же день работы Сидорович и Мишка вместе отправились туда, где жили люди в чёрном. Пошли утром по скользкому, ещё мокрому от росы трапу, от посёлка прямо на юг. И вот – огороженное колючей проволокой и вышками пространство, четырёхугольник для жизни.

Один ряд проволоки, второй ряд проволоки, а между ними медленной вонючей рекой текут стоки уборных.

Нажали кнопку звонка на входе, и открылась дверь, потом коридор, окошко, куда суёшь новенькое удостоверение, и наконец комната с прапорами – личный досмотр. В самой зоне пусто – все на работе. Бараки стоят, в бараках дежурные – шныри. Между бараками светлый воздух и подметено. Тут же административное здание в два этажа, кухня, медчасть, баня с прачечной, клуб. И хватит.

В медчасти у входа встречает санитар. Бритый, здоровый. Бегает вокруг. Юлит. Потом слышен его мат в коридоре – устанавливает очередь.

– Ну, начинаем, – бодро говорит Сидорович и надевает приготовленный для него белый накрахмаленный халат.

2

Самая лучшая машина на свете, даже лучше «Жигулей» и «Феррари» – МАЗ с прицепом. Забираешься наверх и плывёшь над землёй, глотая километры, как судьбу. Крошечные люди машут руками, просят остановиться, подвезти. И уже почти неважно, что ты всего лишь пойманный уголовник, отпущенный за послушание на поселение, грязный, обросший, пропахший потом, со всеми своими потрохами отданный в подчинение начальнику отряда – рязанскому мужику с такими же повадками, как у тебя. Мужику с тяжёлыми кулаками и крошечными звёздочками на погонах.

Ну а кроме МАЗов есть ещё школьный автобус. В нём возвращались из школы дети поселенцев, которым было разрешено жить с семьёй. Вёл автобус грузин-убийца. Был он толстый, с добродушным, немного плаксивым лицом. Мишка часто слышал его рассказ, точнее, не рассказ, а без конца повторяемую одну и ту же фразу: «Ну зачем он вернулся… Ну зачем он вернулся… Ведь не хотел я…»

А хозяйкой поселения была Анна Ильинична. Конечно, официальным заместителем по режиму являлся Шмоняк. Но Шмоняк был уже не первым, назначенным на эту должность. И наверняка не последним. А Анна Ильинична была всегда.

Со Шмоняком санитарный врач познакомился сразу, как добрался в это место, – всегда надо представляться начальству, чтобы оно потом не возмущалось. Шмоняк сунул жёсткую ладонь и, не дослушав, круто развернулся, поднял воротник шинели от ветра и зашагал к строю новоприбывших объяснять правила. Потом Мишка увидел, как он, короткий, широкоплечий, прямым ударом в лицо сбивает с ног одного из них, чтобы, видимо, тот быстрее понял, что поселение – это тоже зона.

А Анна Ильинична официально числилась всего лишь заведующей столовой.

– Я новый санитарный врач, – сказал Мишка, появившись там. – Хочу проверить соблюдение приказа по профилактике желудочно-кишечных заболеваний.

Анна Ильинична улыбнулась:

– Приятно познакомиться, уже наслышана о вас. Может, для начала снимете пробу пищи, доктор?

Доктор немножко подумал: «Да плевать, всё чище будет», – решил.

– Ладно.

– Тогда прошу вас сюда.

И пошла вперёд, показывая дорогу.

Стол был в форме дубового листа, инкрустированного в осенний полированный пейзаж. На стенах висели картины, в картинах плескалось и шумело море. А окно, выходящее на бараки было занавешено, чтобы не отвлекаться на факты.

– Ничего себе, – удивился санитарный врач.

И сел. Анна Ильинична села рядом.

– Это обеденный зал для офицеров. Вы даже не представляете, сколько труда… сколько труда… Руками, – показала, – буквально этими руками всё сдвинула с места.

Появился бритый с подносом: чешское пиво, селёдочка, борщик со сметаной, жареное мясо, горчичка.

– Даже заместитель по режиму Филипп Аркадьевич, – сказала хозяйка, – уж на что человек серьёзный, ответственный – и тот хвалит нашу еду.

«Но чтоб на Севере было пиво?!» – подумал проверяющий.

Когда наконец вышли в саму столовую, там, конечно, было прибрано. Единственное, въедливый доктор вдруг нашёл и показал липкие до безобразия вилки на раздаче. Анна Ильинична покраснела. Тучное, с бородавками лицо затряслось, как в лихорадке, и она, обернувшись к бритому, вдруг завизжала тонким, пронзительным, прыгающим голосом:

– Ну ты, сука, мразь! Да я тебя за что кормлю?! Кто здесь работает?!

И схватив вилки, размашисто бросила их ему в физиономию.

– Эй, Хвост! – заорал, закрываясь, бритый. – Эй, Хвост, а ну сюда быстро, быстро, сказал!..

– Ладно, ладно, – побледнев, торопливо проговорил Мишка. – Сегодня первый раз, я ничего не напишу.

– Спасибо, – Анна Ильинична тяжело дышала. – Сердце болит, просто сердце болит от этих гадов. Стараешься, стараешься, и вдруг какая-то именно-таки мелочь выводит из равновесия…

Из начальников отрядов в поселении Мишке нравился старший лейтенант Анохин. Был он крупный, с зычным голосом. В кабинете у Анохина стояла тяжёлая самодельная штанга, которую Мишка и поднять бы, наверное, не смог. А нравился этот человек ему тем, что честно выполнял свою работу.

– Ты представляешь, – гремел Анохин. – Вчерась приходит ко мне жулик, старик такой незаметный, дерьмо возит. «Начальник, – просит, – подай бумагу на досрочное, десять лет уже тяну на этой командировке, ни одной жалобы…» – «А за что сел?» – спрашиваю. «Да так, ерунда». Ладно, смотрю в папку… Ах, мать твою, ерунда – двух дочерей своих изнасиловал, мерзавец! Вызвал и свернул рожу набок. Да ты, говорю, и сгниёшь у меня тут в дерьме. Досрочное захотел! Дня не дам!

Анну Ильиничну он не переваривал органически.

– Жрать туда не хожу и тебе не советую, – проорал своим громкоговорителем. – Дорого потом обойдётся. Ты вместо вилок в котлы загляни – эта сволочь мужиков гнильём кормит, потом полбарака из уборной не вылазит. А недавно выдумала в счёт зарплаты талоны давать на обед. Мол, если мужик пропьётся, талоны есть и всегда сыт. Со стороны кажется – правильно. Но ведь минимум треть поселения в лесу, домой не приходят месяцами. А деньги от них за талоны уже получены и поделены. В-ворюга!

По плану политчасти каждый вечер в субботу в зоне, в бараке номер шесть, Мишка читал политинформацию. Это было не очень приятно. Стол, сверху тусклая жёлтая лампочка, полуголые татуированные люди с угрюмо-враждебными лицами, сбоку жарит печка, а с двухъярусных кроватей волнами накатывает тёплый вонючий воздух. Воспринимали уголовники эту обязаловку равнодушно, со скукой, но иногда начинали спорить. А когда спор разгорался, в него вступал начальник Кузнецов, крича своим резким высоким голосом:

– Ма-алчать! Тихо! Тихо! В ШИЗО посажу!

А до политинформации Мишка просиживал время как раз в кабинете Кузнецова, смотрел, как тот проводит личный приём.

Вообще все эти начальники отрядов обычно набирались из сельских шофёров, из механизаторов, поддавшихся на уговоры спецуполномоченных и после учёбы сменивших родные края и нищенскую зарплату на погоны, шинели и колючую проволоку.

– Гражданин начальник, – гундосил на приёме приземистый с мутными глазами. – Ошибочка вышла.

– Какая? – спрашивал Кузнецов, прихлёбывая чай из железнодорожного стакана.

– Ну как же, ведь ударили мы с Игорьком по одному разу только, ну ладно, попал Пухов в больницу, но пролежал-то там всего месяц. А нам начислили платить за три. Я письмо получил, он уже дома с бабой спит, а я плати?

– А чем бил-то? – интересовался Кузнецов, шурша конфетой.

– Да лопатой получилось.

– Плохо, видать, бил, если только на месяц уложил, – в рифму констатировал начальник, рассматривая на свет ложечку.

Молчание.

– Плохо, спрашиваю, бил? Да?

Приземистый стоит, опустив длинные угловатые руки.

Кузнецов отодвигает стакан.

– Ну иди, так и быть, уговорил ты меня. Напишем апелляцию. Действительно, уложил на месяц, а плати за три, непорядок, непорядок получается.

В гостинице Мишку поселили вместе с Алексеем Сидоровичем и Василем, худым усатым парнем из Львова, присланным сюда на инженерную работу. В отличие от некоторых, Василь был шахматист заядлый и часто вызывал Сидоровича на поединок. Обычно это происходило так.

Один ход Василя.

Сидорович (тянет):

– Пра-а-вильно.

Второй ход Василя.

– Пра-авильно. Шажочек.

Василь:

– Ишь, все захотели учёными стать…

Сидорович:

– Пра-авильно.

Василь:

– А я вот так.

Сидорович:

– Пра-авильно, фигурку выиграл, подумаешь…

Василь:

– Ну-ну, посмотрим…

Сидорович:

– А мы её чайником.

– Правильно.

– Правильно.

Василь:

– Чёрт, конь залез, никакого проку от него.

Сидорович:

– Пра-авильно, ведь там-то она мне и нужна, ло-ошадь…

Василь:

– Ну, с чем играть, с чем играть?

Сидорович:

– Ой, что-то я засыпать стал, скучная партия.

Василь:

– Ладно-ладно…

Сидорович:

– А мы её…

Василь:

– Последний прыг.

Сидорович:

– Хороший ход, да?

Василь молчит.

Сидорович:

– Мат. Красивая партия, да?

Вот так, ночуя в одной комнате, не ссорясь и особенно не залезая друг другу в душу, они прожили месяца полтора, а потом начали разъезжаться.

Первому квартиру дали, конечно, начальнику медчасти. В «белом» доме. Ведь в каждом городе в Союзе существовали белые дома для начальства. Вот и здесь. Белый дом – всё как у людей. С отоплением из маленькой котельной и даже проточной водой. Ну очень приятно… Так что в гостинице из постоянных остались Василь, Мишка, Ленка да телевизор, до того разозлённый на командированных, что весь покрывался рябью, когда его пытались смотреть. Утром троица уходила на работу, а вечером Ленка на кухне варила опята, которые Василь собирал прямо под трапами. Но тут вдруг на работу позвонил Андрей, сказал, что поругался с главврачом и переезжает в Яренгу, спросил:

– Как насчет Нового года?

– А что ты предлагаешь?

– Давай в Питер?

– Могут не отпустить, – засомневался можский доктор.

– Да ладно тебе, поедем, и всё.

Мишка положил трубку и, улыбаясь неожиданно возникшей идее, пошёл в зону смотреть, как ведёт приём Алексей Сидорович. Он вдруг безумно захотел в Питер.