Запасный батальон Лейб-гвардии Московского полка

После производства я возвратился в Петроград, в дом моих родителей. 3 февраля должен явиться к месту службы в Запасный батальон Лейб-гвардии Московского полка.

В Запасном Батальоне Лейб-гвардии Московского полка офицеры разделяются на две категории: Кадровые офицеры, производства еще мирного времени, эвакуированные с фронта вследствие ранений и увечий и, во-вторых, молодые офицеры, отправляемые по мере надобности в действующий полк. Это мы – Прапорщики.

Нас распределили по ротам Учебной Команды для прохождения службы и усовершенствования в военных знаниях.

Ранней весной мы поедем на фронт, чтобы принять участие в большом наступлении, которое должно решить исход войны.

Дисциплина в батальоне железная. Начальник действительно является начальником, всякое приказание исполняется с места, моментально, точно, беспрекословно. Авторитет и звание офицера стоят на недосягаемой высоте. Всякое приказание офицера – закон. Грандиозная махина в 6000 штыков управляется кадровыми офицерами с математической точностью. Их работа происходит в сознании высокого и ответственного долга перед Родиной и с любовью к родному полку. Чувствуется, что Полк не является простым сборищем людей, а что это дружная семья, имеющая свои особые правила, свои вековые традиции, семья, не терпящая в своей среде урода; где все за одного и один за всех; где каждый сам за себя отвечает, перед самим собой и перед всеми. Семья, ответственная за свои поступки перед всей Российской Армией. Велики обязанности каждого члена Полка; но и велика честь служить в Императорской Гвардии…

Все это поражает и покоряет вновь прибывших молодых офицеров и постепенно вливает в общую офицерскую семью; заставляет чувствовать себя сыном своего Отечества и исполнять свой долг перед Родиной в рядах родного полка.

* * *

Необходимые примечания^[23]

Несколько слов семейной хроники

Мой дед Николай Алексеевич родился в Рязанской губернии. Женившись на дочери помещика Пензенской губернии, кн. Мансыревой, Марии Павловне, он приписался к пензенскому дворянству. Мой отец, Николай Николаевич, родился в Пензенской губернии. Служил в канцелярии Предводителя дворянства Городищенского уезда. Когда ему еще не было двадцати лет, его родители разорились. Он приехал в Петербург и, не имея никаких связей, поступил конторщиком на Варшавский вокзал.

Моя мать, Екатерина Васильевна, родилась в Борисоглебских Слободах Ростовского уезда Ярославской губернии. Ее отец был крестьянином, деревенским слесарем и токарем. Мне неизвестно, при каких обстоятельствах его старшая дочь, Лариса Васильевна, была отдана в Коломенскую гимназию в Санкт-Петербурге. Окончив ее с золотой медалью, она поступила в Женский Педагогический Институт. Она устроила в Коломенскую гимназию свою младшую сестру (мою мать). Обе они были образованными женщинами, прекрасно владевшими французским языком, а также и немецким. После окончания гимназии Екатерина Васильевна поступила на службу на Варшавский вокзал, где и познакомилась с моим отцом.

Их брак не захотел признать мой дед Николай Алексеевич, потому что его сын, столбовой дворянин, женился на дочери бывшего крепостного. Отец мой поступил на службу в Страховое Общество «Россия». Лишь через три года после моего рождения мои родители повезли меня к дедушке в Хвалынск, где и состоялось семейное примирение.

Можно легко себе представить, что меня не воспитывали в сословных, дворянских традициях, а скорее в либеральном духе интеллигенции начала двадцатого столетия. Никаких связей с дворянскими кругами в Петербурге у нас не было, и я не был приписан ни к рязанскому, ни к пензенскому, ни к петербургскому дворянствам. О дворянстве у нас в доме никогда не говорилось. Это была семья русских интеллигентов. Но я знал, разумеется, о принадлежности нашей фамилии к столбовому дворянству. В школе прапорщиков на вопрос ротного командира, я и заявил о моей принадлежности к дворянству, что давало мне возможность выйти в Запасный Батальон Лейб-гвардии Московского полка в Петрограде или в Запасный Батальон Стрелков Императорской Фамилии в Царском Селе. Я выбрал Московский полк, так как он был в Петрограде, где жили мои родители. О том же, что стрелки Императорской Фамилии были гораздо «лучше и шикарнее» московцев, я узнал лишь впоследствии.

Сословный тупик

В Запасный Батальон Лейб-гвардии Московского полка 1 февраля 1917 года были выпущены прапорщики трех категорий:

1) Прапорщик Георгиевский, сын нашего полкового врача, из Пажеского Его Величества Корпуса с правом ношения формы полка.

2) Прапорщики с производством в армейскую пехоту «с прикомандированием к полку для испытания по службе с правом перевода в полк впоследствии», то есть зачисления в Гвардию на военное и на мирное время с правом ношения формы полка.

3) Прапорщики с производством в армейскую пехоту с прикомандированием к полку на военное время. После окончания войны следовало переводиться в Армию.

Таким образом получалось три категории офицеров, долженствующих умирать «За Веру, Царя и Отечество»:

1) Из Пажеского Корпуса – «свой в доску».

2) Отвечающие всем сословным дворянским требованиям.

3) Терпимые лишь на время войны.

Николай Алексеевич и Екатерина Васильевна Кутуковы с сыном. Петроград, 2 февраля 1917 г.

Дело в том, что офицеров дворян неоткуда было достать – их просто не было в достаточном количестве: приходилось решать дилемму – или принять не дворян, или расформировываться! Сословная спесь помешала принять благоразумное решение, что создало совершенно недопустимое и, главным образом, вредное настроение в офицерской среде. Вскоре эта бестактность была оформлена документально. Всем вновь испеченным прапорщикам было предложено заполнить анкету с указанием о сословной принадлежности родителей, родственников, знакомых и их социального положения. Я написал о крестьянском происхождении моей матери, ее сестры, их образовательном цензе, о службе моего отца в Страховом Обществе, о службе Ларисы Васильевны городской учительницей, и о наших знакомствах из интеллигенции. В скором времени, из приказа по Запасному Батальону я узнал, что по постановлению собрания господ офицеров Действующего полка я был зачислен в полк лишь на военное время, несмотря на столбовое дворянство моего отца!

Можно себе представить, с каким чувством я прочитал этот приказ… (И можно лишь удивляться, конечно, что я и по сей день, январь 1953 года, состою в Объединении Лейб-гвардии Московского полка! Забыв обиду, я через полк почитаю славное, прошлое России).

Но этим сословный тупик еще не закончился. Сама жизнь тотчас же показала, до какого абсурда можно дойти, когда нет реального подхода к ее требованиям. Когда все прапорщики вышли в Запасной Батальон, то им было предписано, согласно правилам Офицерского Собрания, сделать визиты господам офицерам полка. По этим правилам визиты не полагались ни военным врачам (людям с высшим образованием!), ни военным чиновникам, ни духовенству. И вот получилась курьезная картина: полковому врачу, потомственному дворянину, отцу прапорщика Георгиевского, вышедшего прямо в полк из Пажеского корпуса, прапорщики не дворяне, полудворяне, или признанные неподходящими по социальному положению, были обязаны не делать визитов! Вот пример, в какие дебри зашел сословный строй Императорской России…^[24]

Во время войны 1939–1945 годов мне пришлось встретиться в Париже с офицерами Армии генерала Власова^[25] (бывшими красными офицерами), а после окончания войны с новыми эмигрантами, бывшими «власовцами» и т. д. Большинство из них отнеслось ко мне с большим недоверием из-за… моего дворянского происхождения и моей службы когда-то в Императорской Гвардии!!!

* * *

Назначение в команду «второразрядников»

Меня назначили в команду «второразрядников», входящую в состав Учебной Команды.

«Второразрядники» – это солдаты с 4-х классным образованием. Ими комплектовались Ораниенбаумские Школы Прапорщиков II разряда, для производства офицеров на время войны.

Расписание занятий не совсем обычное: диктовки, подробное описание винтовки, арифметика, офицерские шашечные приемы и т. д. У каждого солдата имеется тетрадка, куда я ставлю отметки об успехах по пятибалльной системе.

Это была сборная команда людей разных возрастов и социальных положений, и были тут и народные учителя, и вахмистры, неизвестно как сюда попавшие, приказчики, конторские служащие, недоучки и т. д. Это всё люди, читающие газеты, рассуждающие, разбирающиеся как во внутренней политике, так и в международных отношениях.

По всей вероятности, они обмениваются ежедневно своими мнениями, обсуждают между собой текущие политические моменты, критикуют действия Правительства и безусловно имеют политические связи и вне казарм.

Я, конечно, не могу утверждать категорически, но мне кажется, что уже самое наличие их полуинтеллигентности, их к этому обязывает. Пока я еще не имею никаких доказательств. Но я твердо знаю, что Армия находится вне политики.

О начальнике Учебной Команды и белых шпицах

Сегодня я запоздал к завтраку, задержался в Команде. Вхожу в столовую и вижу, что только за одним столиком сидят один Капитан и два Штабс – Капитана. Я подхожу к Капитану X и говорю:

– «Господин Капитан, разрешите сесть».

– «Спросите разрешение у Штабс-Капитана Y, он меня старше».

Я обращаюсь к Штабс-Капитану Y.

– «Господин Капитан, разрешите сесть».

– «Вы не ко мне должны обратиться, прапорщик, а к Штабс-Капитану С, не правда ли Петя, ведь Ты меня старше».

– «То есть почему же это я Тебя старше? Ведь Ты же забыл» и т. д.

Разговор продолжается. Я стоял и терпеливо ждал, пока выяснится, кто же старший. Наконец я получил разрешение от «Пети», то есть от Штабс-Капитана С сесть. Так мне и надо «молодому», чтобы я привыкал к службе.

Начальник Учебной Команды Капитан Дуброва – гроза солдат и своих младших офицеров. Я его еще мало знаю, но уже вижу, что с ним нельзя шутки шутить. Кроме службы и дисциплины, он ничего не признает. Но я не думаю, чтобы было еще много в Русской Армии таких образцовых Учебных Команд.

Капитан Дуброва живет в офицерском флигеле, что выходит на полковой плац. Каждое утро в 8 часов все роты Учебной Команды выстаиваются перед флигелем. Всё готово. Старший офицер и все офицеры и солдаты смотрят на дверь, из которой должен появиться Начальник Команды. Вот дверь приоткрывается и показывается… белый пушистый шпиц – собака Капитана Дубровы.

– «Равняйсь!»

Опять открывается дверь.

– «Смирно, господа офицеры».

Начальник Команды находит свои роты в образцовом порядке. Спасибо милому шпицу, что показывает приближение грозы.

Сегодня во время завтрака играл полковой оркестр балалаечников.

Вопрос солдат о Распутине

Сегодня опять занимался в помещении с командой «второразрядников». Мои подчиненные знают, конечно, что до военной службы я был студентом, видят мои 19 дет и чувствуют, наверное, что я еще не опытен в моем новом звании, что еще не освоился с моим положением и не привык окончательно чувствовать себя начальником.

Обстановка весьма мирная: солдаты пишут диктовку. В соседнем помещении репетирует «Руслана и Людмилу» духовой оркестр и всё время отвлекает мое внимание. Диктовка кончена.

Когда я занимаюсь «в помещении» с второразрядниками, то всегда выставляю в конце коридора дневального – «на всякий случай», чтобы он кричал «смирно», при появлении «грозы», то есть Капитана Дубровы – так-то спокойнее и впросак не попадешь.

Вдруг один из моих учеников встает:

– «Ваше Высокоблагородие, разрешите спросить?»

– «В чем дело?», – говорю я.

– «Так что мы бы просили Ваше Высокоблагородие сообщить нам, что Вы думаете о Распутине».

Солдат застыл. Он сам испугался своих слов. В помещении была мертвая тишина. Все лица напряглись в ожидании моего ответа. А я подумал: «проба» на студента. Но что мог я им ответить? Ничего утешительного я бы им сказать не мог. Двадцатый век, век науки и техники и, вдруг, в судьбы Империи вмешивается безграмотный «старец». Мне было даже неловко как то, как будто и я в чем-то виноват. Кроме того, я не хотел вступать с ними в «политический» разговор.

– «Если я еще раз услышу подобный вопрос, то я немедленно доложу Начальнику Учебной Команды Капитану Дуброве, и он всё вам разъяснит».

Я встал и вышел.

– «Встать, смирно», – неслось мне вслед.

Твердо знаю я, что не имею права вступить в политический разговор. Но даже при всем моем желании я не смог этого сделать, так как о политике, о партиях, о социализме и т. п. я сам не имею ни малейшего понятия. Что, если бы среди моих «второразрядников» нашелся бы специалист по политическим вопросам (например, народный учитель)? В самом начале разговора с ним я просто-напросто сбился бы с толка, и конфуз вышел бы великий.

Об аресте смутьяна