Требование оставлять у консула по крайней мере такую сумму денег, которой бы обеспечивалась уплата за место на пароходе в обратный путь (четыре-пять золотых), некоторым из поклонников не нравится, но единственно по близорукости и недоверчивости, для которой нет никаких поводов. Таким можно посоветовать смотреть на пример разумнейших и поступать так, как они поступают, рассуждая, что тут ошибки быть не может. В отношении же разделения своих денег на две части советуем поклонникам держаться такого правила: оставлять в Яффе большую половину своих денег, следуя тому расчету, что в случае, если бы недостало для иерусалимских расходов, они всегда могут призанять у кого-либо из товарищей или в случае крайности у начальника миссии либо консула, с отметкою на данной им от яффского вице-консула расписке, чтобы занятая сумма была удержана при возврате оставленных в Яффе денег. Если же поступить иначе, оставив в Яффе меньшую часть, то уже нечем будет помочь себе в случае нужды, которую многие встречают, не заботясь соразмерять усердия со средствами, а после погубляют мзду своего усердия ропотом и докучливым выпрашиванием у других. Если за сбором в дорогу и явкою в консульство останется у вас свободное время до отъезда, то я приглашу вас для осмотра Яффы: с базаром ее вы уже познакомились, покупая на нем себе съестные припасы; большая часть базарной улицы с застольными лавочками по сторонам, покрытыми от солнца пальмовыми рогожами, завалена фруктами – произведениями знаменитых яффских садов. С ними-то поспешим познакомиться прежде всего как с главною достопримечательностью Яффы.

Выйдя за ворота, ведущие на иерусалимскую дорогу, вы скоро очутитесь среди роскошных садов, которых, можно сказать, большей части из вас не случалось видеть и во сне. Живые плетни из колючих индейских фиг, или так называемых фиг Адама, ограждают этот восточный Эдем, а внутри без всякого видимого порядку насажен густой лес различных деревьев, из которых одни благоухают цветами, другие обременены зрелыми или дозревающими плодами: апельсины, лимоны, гранаты, бананы, миндаль; пальмы встречаются реже других деревьев. Тут же множество благовонных кустарников, но особенно приятный вид делает виноградная леторосль, которая обвивается около померанцевых, миндальных и лавровых деревьев. Часто встречаются водоемы для искусственного орошения садов, совершаемого посредством водосливного колеса с бадьями, обращаемого верблюдом или лошадью; вода таким способом поднимается из нижнего водоема в верхний, а отсюда по желобам и канавкам разводится по всему саду.

Тут же гряды с дынями, арбузами и огурцами огромной величины. В садах местами виднеются башни, или киоски, в которых жители Яффы скрываются от жары и чумы. Земля легкая, состоит из весьма мелкого песку, который считается здесь удобнейшею почвою для овощей и плодовых деревьев, как наиболее способный для орошения.

Хотя эти сады, несмотря на их естественные дивы и красоту, не соответствуют вполне европейскому вкусу и понятиям о красоте, но взятые в целом составляют окрестность приятную, поражающую глаза паломника дальнего севера и служат в то же время неопровержимым свидетельством древнего плодоносия Обетованной Земли.

Нельзя себе, однако, представить, чтобы вся Палестина была прежде похожею на сад, подобный тем, какие теперь видим в Яффе. Бог сказал чрез Моисея народу израильскому при вступлении в Обетованную Землю: «Земля, которую ты идешь взять в наследие, не такова, как земля египетская, из которой вы вышли, где ты посеял семя свое, и напоял посредством машин, как овощный сад. Но земля, в которую вы переходите, чтобы наследовать ее, есть земля с горами и долинами, и от дождя небесного напояется водою, – земля, о которой Господь Бог твой печется; очи Господа Бога твоего непрестанно на ней от начала года и до конца года» (Втор 11, 10).

Итак, Господь обещал плодоносие, но способом весьма естественным, а неровность грунта должна была производить большую разницу в климате и растительности. Были несомненно тогда, как и теперь, места, горы и скалы, лежащие на солнце почти тропическом; были также долины и плоскости в положении весьма умеренном. Обильная роса оживляла атмосферу, распаленную дневным жаром. Святое Писание не раз упоминает о росе как о небесном благословении. Бури и грозы в Палестине чрезвычайно редки, а летом небо постоянно безоблачное. Дожди начинаются в конце сентября, и тогда сеют пшеницу и ячмень; вторые дожди в январе – тогда и снег не раз покрывает горы. Так было всегда, ибо Святое Писание говорит: «Посылает Бог снег, как волну, и мразы, как пепел, покрывающий землю; воды скрываются под каменною корою, а поверхность глубокой пропасти твердеет»… Третьи дожди идут в марте и апреле перед сбором озими; тогда в Палестине сеют сусанну (сусановое масло), табак, хлопчатую бумагу, бобы, арбузы, которые дозревают в сентябре. Ветры периодические, особенно во время весеннего равноденствия.

В истории торговли евреев с финикиянами читаем, что главные предметы этой торговли были пшеница и маслины, и это с самых древнейших времен, ибо еще Соломон в обмен за кедры и кипарис давал эти же самые продукты. Равным образом и теперь пшеница – главный зерновой хлеб в Палестине: обычай употребления в пищу недозрелых пшеничных колосьев, поджаренных в огне, сохраняется и доселе. Ячмень там хлеб озимый: его собирают в марте и кормят им лошадей, ибо овес весьма редок. Библия не упоминает о рисе, который кое-где сеют ныне, но упоминает о чечевице, которая как во времена Исава, так и теперь считается лакомым блюдом. Взращивается в Палестине также салат разного рода, лук и чеснок, до которых туземцы большие охотники. Исаия говорит о гвоздике и тмине; Господь наш Иисус Христос – об анисе и мяте; в Евангелии читаем о горчичном зерне, этом смиренном зародыше великого дела, – все это находится и поныне. Видим также много растений, вырастающих здесь без всякого ухода, как-то: бальзамический иссоп, которого употребление при очищении жертв восходит до Моисея, растет между развалинами и на старых стенах; копр, индиго также можно встретить на берегах Иордана, кофейное деревцо по горам близ Тивериадского моря, а сезам – почти везде. В пустыне обыкновенное растение – можжевельник кольчатый; он горит с таким сильным треском, что псалмопевец сравнивает с ним язык клеветника (Пс 119, 4). Сахарный тростник, папирус также встречаются по местам. Из тростника иорданского прежде делались стрелы, а теперь циновки (маты); растут также и ядовитые растения, как-то цикута, зезания, так называемое «содомское яблоко», которого сок едок, вредная полынь и т. п. Есть травы съедобные, которые известны особенно инокам Саввинской обители; такова, например, мелагрия, корнями которой питались древние пустынножители Плачевной юдоли; некоторый сорт этих трав саввинские иноки запасают и ныне на зиму: мочат их в уксусе и употребляют в пищу, как салат. Им известны также лекарственные и полезные в других отношениях травы, каковы, например, мыльная трава для вывода пятен, трава, которую употребляют для мытья головы и т. п. Растения, о которых Священное Писание упоминает как о благовонных, можно видеть в садах; кофер, или египетское henne, употребляется как в Египте, так и здесь арабскими женщинами для крашения ногтей; есть мандрагоры, лилии, нарциссы, гвоздика, гиацинты; но уже нет нигде бальзамического дерева, с которого собирали смолу, так много ценимую; с XII века дерево это исчезло; но зато есть одно дерево, из плодов которого арабы выжимают благовонное масло, которым натирают четки и другие освященные предметы, составляющие главную торговлю Святого Града. Кроме выше упомянутых родов хлеба и растений возделывают еще в Палестине лен, коноплю и хлопчатую бумагу. Лен известен был в этой стране еще до евреев, как видно из того, что Раав укрыла соглядатаев Иисуса Навина в снопах льна на кровле своего дома; позднее одежда еврейских священников была по закону льняная. Коноплю, которая происходит из Персии, не возделывали израильтяне, а хлопчатую бумагу ввели первоначально последние иудейские цари. Наконец, Святое Писание часто упоминает о виноградниках и о величине гроздей. И теперь еще есть в известных местах виноградники довольно значительные, лозы большие и сильные, но вино, за исключением небольшого количества приготовляемого в Иерусалимской Патриархии и в Саввинской обители, не соответствует прежней своей славе: оно терпко и походит по вкусу на вина из окрестностей Марселя.

Этот беглый взгляд на произведения древней и нынешней Палестины показывает, что за исключением некоторых местностей, опустошенных столь необычайным способом, что нельзя не видеть в том ясно перста Божья, – нынешнее убожество Палестины главным образом надобно приписать обезлюдению ее, ибо земля там, где ее возделывают, производит те же самые хлеба. Все эти богатства находятся, можно так сказать, все вместе в садах, окружающих Яффу, где жито и овощи, деревья, кустарники, цветы и виноградные лозы – все перемешано в величайшем беспорядке и растет в величайшем изобилии и силе. Если бы в этих садах не было дач и жителей, они представляли бы совершенный образ противоположностей, какой трудно себе представить, то есть плодоносной пустыни.

Дачи эти в восточном вкусе, с плоскими кровлями, вовсе не изящны. Нигде не видно ни малейшего блеска. Все в них устроено так, как бы владельцы их жили только изо дня в день. Когда мы вышли на берег в Яффе в первых числах февраля 1858 года, мы посетили одного из богатейших православных жителей Яффы; он принял нас в покоях, где скромность боролась о первенстве с беспорядком и неустройством. Зато сад был очарователен: апельсины, лимоны обыкновенные и лимоны сладкие отягощали деревья, поражая своею величиною и зрелостью. Миндальные деревья были в цвету, наполняя благоуханием воздух. Хозяин приказал разостлать под тенью дерев пальмовые рогожки, на которых мы отдыхали; он сел с нами и, очищая ножом сахарный тростник, резал его на кусочки, предлагая их нам в знак своей любезности. Разговор шел о садах; из него мы узнали, что апельсины в это время продаются на месте на наши деньги по пяти рублей ассигнациями за тысячу; на каждые пять тысяч покупщик получает пятьсот штук добавки бесплатно, а исправному содержателю сады дают по нескольку десятков тысяч пиастров дохода в год.

Если вы не будете иметь возможности осмотреть яффские сады на пути в Иерусалим, то, конечно, не упустите случая сделать это при возвращении из оного.

Накануне отъезда предлежит вам еще забота, кроме явки в консульство для прописки паспорта и сдачи денег, – отправление ваших тяжелых вещей, у кого они есть. Наймом верблюдов, взвешиванием вещей и расчетом с извозчиками (платится с батмана, равного десяти русским фунтам) заведует письмоводитель консула из местных арабов; он же и консульский кавас (род полицейского служителя) сопровождают поклоннический караван до Рамли или до Иерусалима. Кавас яффского вице-консула вполне стоит того, чтобы посвятить ему несколько строк в нашем путеводителе, потому что сам он есть один из надежнейших, опытнейших и честнейших людей этого рода, без которых нельзя сделать в этом краю шага. Он турецкий подданный, зовут его Абдул-Ахаб; серебряная медаль на аннинской ленте за усердную двадцатипятилетнюю беспорочную службу при консульстве недаром украшает его грудь. Все поклонники, побывавшие в Иерусалиме, не только знают Абдула, которого они величают Абдулом Ивановичем, но и уважают его, ибо всякий, вероятно, не раз испытал на себе цену его услуг. Все уверены, что он потаенный христианин, – так по крайней мере заставляют предполагать его душевные свойства: необыкновенная честность, всегда и для всех равное усердие, редкая доброта, выражающаяся в чертах лица и беседе и, главное, в действиях. Он говорит по-русски ясно, хотя и несколько ломаным языком; рассказывая мне о проводах поклоннических караванов, Абдул-Ахаб выражался так: «Вот идет караван, – большие господа уехали вперед, – Абдул-Ахаб, говорят, подгоняй их, что они так плетутся нога за ногу; а я говорю им: вы поезжайте с Богом, если хотите, а я должен смотреть, чтобы никто не отстал; там старушка бредет больная, – Абдул Иваныч, говорит, я устала. – А я говорю: „садись, старушка, отдохни, я подожду тебя, чтобы никто тебя не обидел”». – Такое преимущественное внимание к низшим и бедным не есть ли свойство души доброй и верующей, и если Абдул-Ахаб и не христианин втайне, то нет сомнения, что он принадлежит к числу тех людей, о которых сказано в Священном Писании, что «во всяком народе боящийся Бога и поступающий по правде приятен Ему есть» (Деян 10, 35).

Из Яффы каждый поклонник, смотря по карману и клади своей, отправляется верхом, или на лошади, или на муле, или на магарчике (осле), а иные для понесения больших трудов идут за караваном и пешком во Святой Град. За вьючного верблюда платят на наши деньги от 10–20 рублей ассигнациями, за лошадь – от 5 до 15, за осла – от 4 до 10 рублей ассигнациями. Цена эта возвышается и понижается смотря по числу поклонников; тяжелые вещи отправляются накануне, а поклоннический караван обычно утром, с таким расчетом, чтобы прибыть поранее в Рамлю, отстоящую от Яффы только на три часа пути (пятнадцать верст), и, подкрепясь пищею и сном, с свежими силами подняться до зари для совершения девятичасового, во всех отношениях более трудного перехода, и поспеть в Иерусалим до захождения солнца, то есть до затворения городских ворот.

Наем лошадей, мулов и ослов для одиноких всадников, устройство кресел и корзин для женщин, приведение в надлежащее равновесие этих не совсем удобных седалищ, занимает немало времени и представляет немало затруднений при взаимном непонимании друг друга погонщиков (мукеров) и поклонников; в случае особых затруднений можно обратиться к посредству консульского письмоводителя или каваса, и хотя большая часть мукеров разумеет несколько односложных русских слов, относящихся к их ремеслу: «стой, подержи, пошел» и т. п., но как их обыкновенно забрасывают в это время фразами, то они и становятся нередко в тупик, не понимая, чего хотят от них. Если же не случится вблизи никого из знающих русский язык, несколько паричек или пиастров побудят погонщика или других обыкновенно толпящихся около каравана в качестве праздных зрителей скорее слов и криков помочь вашему затруднению; а меж тем предлагаю здесь несколько арабских слов, которые помогали мне в краткой беседе с мукерами: «элла – пошел; эсбур – стой; эсмек – подержи; атини – подай; та альгун – поди сюда; аум, ауам-скорей; шуае, шуае – тише; шугада? – что это?; мен гада? – кто это?; худ гада – возьми это; эрбут – привяжи; сук, сук – погоняй; сабакум бер хер – добрый день; масикум бер хер – добрый вечер; бакшиш – подарок; мафиш – нет; мой – вода».

Но вот караван вытянулся по набережной, раздалось протяжное «элла, элла» (пошел), и вы тронулись в путь; имейте предосторожность не останавливаться почему-либо в городе, чтобы, отделясь от каравана, не сделать тем неприятность себе и другим, хотя за этим и поручено наблюдать провожающему вас кавасу. Еще раз проедете вы под навесом крытого базара, кипящего народом, мимо мечети, нескольких фонтанов и, наконец оставив за собою главные ворота, украшенные надписями из Корана, будете проезжать мимо деревянных балаганов, или лавочек, буквально заваленных произведениями яффских садов разного сорта: груды апельсинов, лимонов, арбузов, огурцов и других плодов и овощей, смотря по времени года, лежат там и сям, ожидая покупателей; мальчишки набиваются вам с сахарным тростником, который разрезывают на части, очищают кожу и высасывают сладкий и прохладный сок… Но, повторяю, всем этим на дорогу, кто желает, надобно запастись заранее, дабы не иметь надобности в остановке и тем не задерживать следования каравана и не навлечь на себя какой-либо неприятности по незнанию языка.

Дорога на час пути пойдет между садами, и те из поклонников, которые, бывши в Яффе, не имели случая посетить их, будут иметь случай вдоволь налюбоваться этим земным раем. Взор не может оторваться от обилия, разнообразия и величины плодов; благоухание наполняет воздух; высокие водоподъемные машины, приводимые в движение верблюдами и мулами, и обок их обширные водоемы, из которых вода расходится по желобам в разных направлениях, в глубине садов киоски и башни, напоминающие евангельское выражение: «насади вертоград, ископа точило и созда себе столп», – все это в частях и целом не может не действовать на самое спокойное воображение северного жителя, невольно переносит его в страну чудес и нимало не приготовляет его к тому запустению, которое он увидит вскоре в окрестностях Святого Града и которое посему еще болезненнее подействует на сердце своею противоположностью с этим Эдемом. А смотря на этот клочок благословенной земли на возвратном пути из Иерусалима, невольно приходишь к мысли, что Провидение нарочно оставило его во всем своем величии, для того чтобы дать понять человеку, чем был тот земной рай, в котором Бог поселил первого человека и откуда изгнал он сам себя преслушанием заповеди Божьей.