Судебный следователь еще долго благодарил штабс-капитана за превосходный подарок, а офицер стрелков, в свою очередь, сдержанно улыбался. Постепенно он становился для Горского куратором.

Всю последующую неделю Антон Федорович постигал искусство контрразведки, которому его охотно обучал Георгий Сильвестрович. Для этой цели титулярный советник рано покидал присутствие, получив однажды заслуженный реприманд от мирового судьи. Замечание Алексея Владимировича судебный следователь оставил без внимания, потому что, во-первых, уже успел сложить о себе в Дальнем хорошую репутацию, то есть не нуждался в покровительстве надворного советника, а во-вторых, его прямым начальником был товарищ прокурора Окружного суда Азаров.

Горский совершенно не представлял, как будет ловить вражеских шпионов, но те новые и порой удивительные сведения, которыми его обильно снабжал Гвоздевич, усваивались титулярным советником на ура. С осторожным оптимизмом глядел Антон Федорович в будущее, совершенно не представляя, с какими трудностями и испытаниями он вскоре столкнется…

В пятницу 23 января состоялось бракосочетание Демьяна Унгебауэра и Терезы Страшкевич. На церемонии присутствовали лишь самые близкие друзья лейтенанта. Поручителями со стороны жениха выступили Горский и Кочетов (управляющий Морского пароходства общества К.В.ж.д.), со стороны невесты – Гвоздевич и принявший православие Ланфельд. Тяжелые венцы держали попеременно, но руки всё равно основательно устали.

Свадьбу праздновали в ресторане при гостинице «Дальний». Небольшой уютный зал с одной стороны вместил всех приглашенных, с другой – гарантировал от нежеланных гостей.

Решив соединить свою судьбу с Демьяном, Тереза Страшкевич приобрела как минимум одного непримиримого врага в лице кафешантанного антрепренера. Навсегда покинув сцену «Империала», мадам Ардан, несомненно, обрекла легкомысленное заведение если не на гибель, то на снижение прибыли уж точно. При этом она нисколько не жалела о сделанном ею выборе, напротив – была рада покончить с мутным прошлым.

В метрической книге сделали соответствующие записи. С этого дня мещанка австрийских Черновиц Тереза Страшкевич, римско-католического исповедания, становилась Терезой Унгебауэр. Отец Ксенофонт, прежде чем совершить таинство, произнес длинную напутственную речь, под конец которой взял с невесты расписку, что та непременно будет воспитывать детей в православии.

В воскресенье 25 января стояла прекрасная (насколько это возможно для зимы) погода: солнечная и теплая. Между тем в газетах писали о безысходности русско-японских противоречий, о взаимном недоверии и эскалации конфликта. Россия направила Китаю ноту, относительно нейтралитета последнего. Более того, наша Империя ни много ни мало настаивала на увольнении всех иностранных офицеров, находившихся на службе китайского правительства, а также испрашивала число, наименование и расположение войск Поднебесной. От Японии мы добивались разоружения Южной Кореи взамен на суверенность Китая в Маньчжурии.

Проживавшие во Владивостоке японские купцы, мастеровые и прислуга экстренно выезжали из России на прибывшем за ними специально зафрахтованном английском пароходе «Афридис»…

Порт-артурский корреспондент «Рейтера» сообщал, что русские концентрируют войска на Ялу, оправдывая это враждебностью Японии. И это была чистая правда, потому что Гвоздевич неделю назад говорил ровно о том же. Его 3-ю Восточно-Сибирскую стрелковую бригаду уже выдвинули из Порт-Артура в сторону Северной Кореи. Георгий Сильвестрович со своими ротами должен был покинуть Дальний со дня на день.

Утром следующего дня, по дороге в присутствие, внимание Горского привлекла четверка стрелков, державших под руки испуганного китайца. Азиата очевидно собирались пороть, приготовления шли полным ходом.

– Что ж вы делаете, братцы? – подошел к ним Антон Федорович. Китаец с надеждой поглядел на титулярного советника.

– Вор он, ваше благородие! – уверенно заявил ефрейтор со злым выражением лица.

– Что же он украл?

– На казенные харчи позарился, паскуда!

Горский еще раз поглядел на китайца. Под тонкой грязной курткой угадывалось тщедушное телосложение. Впавшие щеки говорили о недоедании.

– А вы отчего не в казарме?

– Нас за провиантом послали, – пояснил рядовой с рыжим чубом. – Намедни выдвигаемся…

– Зашли в хлебную лавку, а там хозяин орет да на этого пальцем тычет – давеча, грит, булку с прилавка хвать, и драпака! Ну так мы его быстро заломали! – добавил ефрейтор.

– Лавочник мог обознаться. Неужели бы вор вернулся на другой день, сами подумайте? – взывал к ним Антон Федорович.

– А и то верно… – почесал затылок чубатый.

– Отпустите вы его! Пусть идет себе с миром.

Стрелки китайца отпустили, мудрому совету вняли. А на душе Горского сделалось легче.

В полдень в камеру судебного следователя заехал Гвоздевич. Проститься… Их роты выгоняли к Нангалину, где уже стояла бригада. Просил беречь себя и всегда думать, прежде чем что-то сказать или сделать.

– Может статься, мы с вами больше не увидимся, – сказал напоследок Георгий Сильвестрович. По его лицу пробежала мрачная тень. – Поручаю на вас Дальний.

Крепко пожал руку и был таков.

Весь день Горского не покидало чувство тревоги…

***

Солнце садилось за горизонт далеко на западе, там, где жили европейские варвары. Безоблачное небо быстро меняло расцветку, превращаясь из романтично-фиолетового в зловеще-черное. Спокойное море взрезали гребные винты, оставляя позади белые полосы. Шлейф из пены растянулся на несколько тё, уходя в сторону скрывшегося из виду Квантуна.

Фурукава покидал Порт-Артур в великолепном расположении духа. Русская крепость ему ужасно не понравилась, но очень скоро английский пароход доставит его на родину. Благо японский консул спешно увозил соотечественников, заручившись охранной грамотой, полученной у своего российского коллеги в Чифу. Поэтому никаких сложностей с выходом из Артура не возникло.

Фурукава почесал бритый подбородок, глядя в уходящую даль, поежился от холодного ветра и побрел в свое отделение. На пароходе он служил коридорным.

Не успел он вернуться, как какой-то сморчок с кансайским акцентом потребовал принести ему в каюту кофе. Фурукаве пришлось мысленно сосчитать до десяти, чтобы не учинить конфликт. Выдержка никогда не была его сильной стороной. Тем не менее он даже заставил себя улыбнуться.

После этого он снова вышел на палубу.

Пароход отошел не менее чем на 4 ри от Квантуна, прежде чем на востоке возник профиль военного судна. По силуэту с двумя высокими мачтами и двумя огромными в диаметре дымовыми трубами Фурукава понял, что это флагман императорского флота – броненосец «Микаса». Сердце забилось быстрее. Он и представить себе не мог, что всё произойдет так скоро.

Коридорный сидел на посту, когда к нему подошел консул.

– Нас ждут, – рассеянно бросил дипломат. Было заметно, что он тоже волнуется.

Оказалось, что с «Микасы» за ними послали шлюпку. Молоденький лейтенант любезно сообщил, что ему приказано доставить их на борт флагмана.

Броненосец щерился палубными орудиями, массивной глыбой возвышаясь над шлюпкой. Ни один прожектор не зажегся, чтобы осветить им путь. Холод заставлял матросов грести быстро, поэтому очень скоро гости с английского парохода оказались на борту «Микасы». Выяснилось, что за флагманом в кильватерной колонне следовала большая группа миноносцев. Консула и Фурукаву провели в боевую рубку, где их встретил пожилой человек в мундире с вице-адмиральскими эполетами. Несмотря на полумрак, коридорный хорошо разглядел его лицо: умные, но усталые припухшие глаза, крупный нос, седая эспаньолка. Это мог быть только командующий объединенным флотом Японии Того Хэйхатиро. Рядом с ним стоял капитан 1 ранга в самом расцвете сил, с бесстрашной и несколько наглой физиономией.

– Того-тайсё-доно! Позвольте сделать доклад! – задорно отрапортовал Фурукава, вытянувшись во фрунт. Он специально назвал командующего императорским флотом «адмиралом», но не общим словом «тэйтоку», а именно тем, которое относится к непосредственному чину («тайсё»). Лесть – замечательное средство сближения.

Старик вице-адмирал коротко улыбнулся – кажется, оценил.

– Хикодзиро-дайсё-доно, проведите, пожалуйста, майора Фурукаву в мою кают-компанию, – обратился Того к капитану корабля. – Мне необходимо переговорить с господином консулом. Я скоро к вам присоединюсь.

Хикодзиро кивнул и жестом указал Фурукаве на выход. Они спустились в невысокую, но широкую и светлую комнату, всё центральное пространство которой занимал длинный стол с тринадцатью стульями. В военной среде это число пользовалось чрезвычайной популярностью, поэтому Фурукава не удивился.

Над столом свисали железные штыри с электрическими плафонами. Искусные картины оживляли унылые белые стены; от закрытого экраном камина исходило приятное тепло.

Вскоре появился вице-адмирал в сопровождении штабных офицеров и попросил начинать. Фурукава достал из внутреннего кармана аккуратно сложенную карту. Он заботливо разложил ее на скатерти, офицеры обступили его вплотную.

– Нам удалось установить доподлинное расположение вражеских судов в Порт-Артуре. Все они нанесены на эту карту, – Фурукава с нескрываемым восторгом ткнул пальцем в черные отметки у входа в крепостную бухту. – Русские корабли стоят на внешнем рейде уже неделю. У самого берега, отдельно от прочих, расположены крейсера 2 ранга «Новик», «Боярин», «Джигит» и канонерская лодка «Гиляк». Основная эскадра выведена чуть дальше и выстроена в три шеренги. Северную составляют броненосцы «Петропавловск», «Полтава» и «Севастополь», промежуточную – «Пересвет», «Ретвизан», «Победа» и «Цесаревич» и южную – транспорт «Ангара» и крейсеры 1 ранга «Баян», «Диана», «Паллада» и «Аскольд». Два крейсера ежедневно дежурят под парами. Еще два освещают рейд прожекторами. Сегодня это «Ревтизан» и «Паллада».

Того довольно улыбнулся. Он и подумать не смел, что Фурукава добудет настолько подробные сведения.

– Каждый вечер прекращается сообщение с берегом, – продолжил майор в форме коридорного слуги. – По одному борту у орудий всю ночь дежурят матросы. При этом суда хорошо видны в темноте за счет навигационных огней, которые они всё же оставляют во избежание столкновений с джонками, шаландами и прочими гражданскими лодками. Заграждающие боны с сетями русские также не используют.

– Фурукава-сёса-доно, вы отлично справились с порученным вам заданием! – воскликнул Того, которому не терпелось начать операцию. Затем он попросил одного из офицеров своего штаба снять с карты копии и немедленно созвать всех капитанов на совещание.

Вскоре лицо вице-адмирала побледнело. Будто упустив что-то важное, он выхватил карту у помощника.

– Постойте, но что в Талиенванском заливе? Неужели там нет ни одного русского судна? – растерянно спросил он у майора разведки.

Фурукава ждал этого вопроса, но в глубине души надеялся, что командующий флотом не придаст этому внимания. Выходило скверно: доклад заканчивался на минорной ноте. А запоминается, как известно, последнее…

– У нас нет достоверных сведений относительно присутствия вражеских военных судов в Талиенванском заливе. Моего агента в Дальнем… ликвидировали.

– Вот как? – Того вскинул брови.

– У русских появилась контрразведка? – сардонически ухмыльнулся Хикодзиро.

– Похоже на то. Вот уже несколько лет в Дальнем последовательно устраняют всех наших резидентов, – честно признался Фурукава. Зубы его при этом сжались. Мысль о том, что ему, одному из лучших разведчиков Японии, так и не удалось выстроить в русском порто-франко агентурную сеть, ужасно его злила.

– Что ж, так и придется посылать часть эскадры к Дальнему… – с сожалением констатировал вслух Того.

На последующем вскоре совещании вице-адмирал решит разделить минную флотилию на два отряда: 10 миноносцев отправит атаковать вражескую эскадру к мысу Ляотешань, а 8 – к Талиенвану.

ЧАСТЬ II

Невидимая война

8. Новая старая жизнь

27 января 1904 года в Дальнем узнали о внезапной ночной атаке японского флота на Порт-Артур. Находившиеся на внешнем рейде броненосцы «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер 1 ранга «Паллада» посредством минной атаки неприятеля вышли из строя. О количестве убитых не сообщалось, но все понимали, что жертвы есть.

Было около полудня. Горский пил чай в своей камере, когда к нему буквально влетел взволнованный Алексей Владимирович и сообщил страшную весть. Антон Федорович внимательно его выслушал, покрутил фарфоровую чашку с остатками чая и только после этого спокойно молвил:

– Значит, война…

Удивительно, но все предыдущие дни судебный следователь был убежден, что война неизбежна. Раз за разом эта мысль всплывала в его сознании непоколебимой истиной, аксиомой, не требующей доказательств, однако теперь, когда начало боевых действий стало реальностью, он отказывался в это верить, как в нечто сверхъестественное. Ему казалось, что в это цивилизованное, гуманное и мирное время ничего подобного произойти не может. Он искренно верил в мудрость мировых правителей и талант их дипломатов.

Вторым чувством на смену тревоге пришел необузданный восторг, истоки возникновения которого Горский примерно представлял. Каждого мужчину в той или иной степени уже с раннего детства будоражит одна только мысль о начале войны. Пушки, взрывы, бравые атаки под крики «ура!», несущаяся галопом с шашками наголо кавалерия, ружья, сабли, ровные ряды солдат и мужественные фигуры офицеров во все времена и во все эпохи пользовались огромной популярностью и вызывали неподдельный интерес среди юношей. Не было еще века в русской истории, когда молодые русичи презирали бы всё военное и самоё войну.

Вечером пришли новые вести. Оказалось, что нынешним же днем японская эскадра снова атаковала наши суда. Неприятель, вероятно, намеревался таким образом проверить результаты своей ночной вылазки и нанести очередной удар по не успевшему оправиться противнику. Маневр японцев, ввиду нашей полной боеспособности, успехом не увенчался и подданные микадо столь же быстро удалились, провожаемые огнем крепостной артиллерии.

Следом ожидаемо пришли сообщения о мобилизации русских войск на Дальнем Востоке. Главкомом сухопутных и морских сил был назначен генерал-адъютант адмирал Алексеев. Временным командующим Маньчжурской армией, до прибытия генерал-адъютанта Куропаткина, объявлялся генерал-лейтенант Линевич.

После службы Горский отправился к Унгебауэру. Титулярный советник рассчитывал узнать у друга, тесно связанного с флотом, подробности морских сражений.

Демьяна Константиновича дома не оказалось. Судебный следователь хотел было уйти, но камердинер настойчиво предложил Антону Федоровичу дождаться прибытия хозяина. Его провели в знакомую гостиную, предложили кофе. Горский не отказался, хотя кофе пил редко. Как странно было находиться в пустой гостиной, где еще совсем недавно гремели задорные шутки, рекой лился «Мартель» и стоял густой табачный дым. Всё это будто кануло в Лету. Будто никаких вечерних посиделок никогда и не было.

«Всё течет, всё изменяется», – сказал некогда Гераклит и был тысячу раз прав…

От подобных мыслей у титулярного советника защемило сердце. Впрочем, ненадолго, потому что очень скоро в гостиную вошла Тереза. Как того и требовал этикет, Горский тотчас поднялся. Жена Унгебауэра вежливо поздоровалась и попросила Антона Федоровича еще немного подождать Демьяна Константиновича, который должен был вернуться с минуты на минуты.

– Вы уже, вероятно, знаете, что случилось… – начал вместо обязательных комплиментов судебный следователь. – Поэтому, может статься, ваш муж задержится…

Тереза молча кивнула. В глазах ее читалась немая скорбь, которая присуща всем женщинам, переживающим за своих мужчин. Она присела на диван.

Наконец камердинер принес две чашки кофе. Напиток источал приятное амбре. Кофейный аромат всегда ассоциировался у Горского с чем-то экзотическим и зарубежным, хотя нигде, кроме Китая, он никогда в своей жизни не бывал.

Звенящая пауза повисла в воздухе. Жизнь как будто бы остановилась, а время потеряло своё исчисление. И лишь мерный и монотонный стук часов возвращал полет мыслей с небес на землю.

– Зачем эта… война?.. – спросила вдруг Тереза, чем застала Антона Федоровича врасплох. От неожиданного вопроса титулярный советник поперхнулся и закашлялся.

Он уже открыл было рот, но слова совершенно не желали выстраиваться в стройные фразы. Вместо этого получился невнятный и косноязычный спич, сравнимый с ответом гимназиста, не знавшего урок, но пытавшегося выкрутиться всеми способами.

– Зачем?.. Гм… Сложно объяснить, сударыня… Войны порой случаются… Их никто не ждет, все почему-то уверены, что на их век этой напасти не случится… А выходит каждый раз обратное… Вот и нынче.

– Вот и я также думала… – призналась госпожа Унгебауэр. – И всё же я не понимаю, зачем воевать…

– Тут чисто мужская психология, сударыня, – наконец-то собрался с мыслями Горский. – Если спор невозможно решить компромиссом, в ход идут кулаки. Так у нас заведено с детства. Более того, если с одной стороны прослеживается явное желание драки, она непременно наступит, как бы другая сторона себя ни вела.

– Вы намекаете, что Япония изначально хотела войны?

– Не мне судить, сударыня, я всего лишь говорил о мужской психологии, которой априори присуща агрессия, как одна из форм разрешения конфликтов.

– По-вашему выходит, что лучшие правители – женщины? – едва заметно улыбнулась Тереза.

– Напротив. Женщины, как вид, еще хуже мужчин, потому что чрезвычайно подвержены перепадам настроений. Беда той державе, которую возглавит женщина.

– Да вы большой мизантроп, Антон Федорович, – в шутку проговорила госпожа Унгебауэр. – И, пожалуй, даже мизогинист.

– Вот уж нисколько! Я всего лишь не поддерживаю дамскую эмансипацию.

– Но при этом охотно посещали кафешантан при «Империале»! – упрекнула его Тереза, нисколько не смущаясь своей прежней жизни.

– Поверьте, сударыня, если бы не Демьян Константинович, который только и грезил о вас, я бы никогда там не оказался.

– Гм, и это странно. Почему вы до сих пор не женаты? – полюбопытствовала госпожа Унгебауэр с каким-то животным интересом.