Начальник канцелярии Министерства императорского двора генерал А. А. Мосолов подробно описал рабочий день Николая II на отдыхе в Ливадии, где он ежедневно находился в общении с царем. Утро после короткой прогулки посвящалось приему докладчиков; перед устным докладом просматривались первые строки текста, а если сущность дела не была ясна, то читался весь доклад. Доклады министров могли продолжаться до двух часов. Иногда доклады делались и вечером, от четырех до половины седьмого. Около часа продолжалась церковная служба. В итоге с семьей царь встречался только за столом и вечером, если у него не было особо срочной работы. Но Николай II был не из самых загруженных работой императоров. Наибольшее количество бумаг с личными пометами осталось от Николая I, который заканчивал работу глубокой ночью и отправлялся погулять перед сном по ночной столице, и Александра III, вступившего на престол неподготовленным и вынужденного наверстывать упущенное. В дополнение к обычным делам для него составлялись особые экстракты журналов заседаний высших государственных органов. Отдыхать он ездил в свои охотничьи угодья в Спалу. Здесь не принято было говорить с сопровождающими и гостями о делах и политике, но через день приезжал фельдъегерь с бумагами, и в этот день царь работал до глубокой ночи. Лейб-медик Александра III Н. А. Вельяминов писал: «О. Б. Рихтер говорил мне, что государь поразительно добросовестно относится к делам и как-то раз показывал мне толстый портфель, который Государь в дни отъезда фельдъегерей присылал к нему с готовыми резолюциями. «За много лет, что я управляю комиссией прошений на Высочайшее имя, говорил мне Рихтер, я не помню случая, чтобы посланный мною с вечера Государю портфель с бумагами не был возвращен мне на следующее утро с исполненными делами» (32; 277). Приходилось ему работать, и не оправившись от болезней: «Помню, – продолжает Вельяминов, – как я, будучи как-то в кабинете, стал убеждать Государя не начинать работать, но Он, указав мне на диван, на котором от одной ручки до другой лежали кипы папок с делами, сказал: «Вот посмотрите, что здесь накопилось за несколько дней моей болезни; все это ждет моего рассмотрения и резолюций; если я запущу дела еще несколько дней, то я не буду уже в состоянии справиться с текущей работой и нагнать пропущенное. Для меня отдыха быть не может» (32; 284). По мнению Вельяминова, смерть царя от ожирения сердца была вызвана именно переутомлением.

Вся жизнь оказывалась зажатой в шоры обязанностей. Александр III «не раз говорил, что смотрит на поездки в Петербург (из Гатчины. – Л. Б.) как на исполнение неприятной и тяжелой обязанности. Он очень не любил торжественности, помпы и парадов, в широком смысле этого слова, но исполнял все, что полагалось по этикету, никогда не показывая, что ему скучно и противно; такой же в этом отношении была и императрица, которая многократно говорила мне, что для монархов не существует усталости» (32; 281). Для членов августейшей фамилии их положение фактически было профессией, ремеслом. Именно так и понимала это, например, супруга великого князя Владимира Александровича Мария Павловна, урожденная герцогиня Мекленбург-Шверинская. В бытность ее на освящении памятника Александру II в Софии был назначен парадный обед, а затем прием. По словам А. А. Мосолова, «перед самым обедом мне удалось урвать от нашей перегруженной программы несколько минут, чтобы наскоро посвятить Марию Павловну в то, с кем она встретится и что представляют собой приглашенные. И в течение более трех часов за обедом и приемом великая княгиня была оживленным центром непрерывной беседы и успела всех очаровать. При этом она не допустила ни малейшей оплошности. Когда я поздравил ее с успехом и высказал удивление ее дипломатическим способностям, она ответила:

– Надо знать свое ремесло» (117; 127).

Именно тонкое знание этого ремесла делало светского человека светским. А высший петербургский свет составляли придворные.

Одно из высших государственных учреждений – императорский, или высочайший, двор – являло собой сложную структуру. Его составляли придворные чины, кавалеры и дамы. При дворе находились также придворные служители. Придворные чины в XVIII в. распределялись по всей Табели о рангах, но в конце столетия были собраны в две группы – Первых (2-й класс Табели) и Вторых (3-й класс) чинов двора; в 1809 г. чины камергера и камер-юнкера были исключены из этой системы и стали званиями, а лица, их имевшие, стали именоваться придворными кавалерами. Звание камер-юнкера жаловалось неслужащим или находившимся на службе представителям аристократии, имевшим чины с 9-го по 5-й класс, а камергера – чиновникам с 5-го по 3-й, с 1850 г. – 4 – 3-го классов. Звание давало право на мундир и приезд ко двору. Кстати, А. С. Пушкин, неслужащий дворянин, получивший чин 12-го класса в результате окончания учебного заведения, не мог рассчитывать ни на что выше камер-юнкерства, да и на него по закону не имел права. Чины двора возглавлялись обер-камергером. Все управление подчинялось с начала XIX в. Министерству императорского двора. Все дворцовое хозяйство подразделялось на отдельные части с соответствующим штатом чинов. Так, императорская охота возглавлялась обер-егермейстером с подчиненными ему егермейстерами и штатом служителей, дворцовые конюшни и все переезды были в ведении обер-шталмейстера и шталмейстеров, церемониалом заведовал обер-церемониймейстер, высочайшим столом – обер-гофмейстер, винным погребом – обер-шенк и т. д. Придворные дамы, разумеется, чинов не имели (женщины на государственную службу не принимались), но носили соответствующие звания и были под началом обер-гофмейстерины; это были гофмейстерины, статс-дамы, камер-фрейлины, свитские и городские фрейлины императрицы и великих княгинь. В 1908 г. было 15 первых чинов двора, 134 – вторых, 86 лиц «в звании», 287 камергеров, 309 камер-юнкеров, 110 «состоящих» при их величествах и членах фамилии, 22 духовных лица, возглавлявшихся протопресвитером двора, 38 лейб-медиков, три фурьера, 150 чинов свиты (генерал- и флигель-адъютантов, а также генералмайоров и контр-адмиралов Свиты Его Величества), ряд других лиц (директор Императорских театров, директор Эрмитажа и др.), 260 дам разных рангов и 66 дам, удостоенных ордена Св. Екатерины, – всего 1534 персоны (117; 188).

Обер-камергер. Конец XIX – начало ХХ в.

Система придворных чинов была хитрее, чем это представлено выше. Дело в том, что придворный чин мог быть пожалован в качестве награды лицу, служившему совсем по иному гражданскому ведомству. Такой шталмейстер или егермейстер отнюдь не занимался царскими лошадьми или организацией охоты. Разумеется, это были чиновники в генеральских чинах: ведь, как уже было сказано, чины двора находились во 2-м и 3-м классах Табели о рангах. Собственно, дослужиться до придворного чина можно было только на иной, непридворной службе – военной или гражданской: ведь младших придворных чинов не было. Хотя обладание придворным чином делало как бы уже не нужным военный или гражданский чин, его нередко сохраняли. Так, граф К. И. Пален был действительным тайным советником и обер-камергером, барон П. П. Корф – действительным тайным советником и шталмейстером, барон Е. Ф. Мейендорф – генералом от кавалерии, обер-шталмейстером и генерал-адьютантом.

Придворные чины могли назначаться и на высшие гражданские должности. Например, известный читателю понаслышке, а может быть и по книгам (например, по роману В. Пикуля «У последней черты»), гофмейстер Б. В. Штюрмер занимал в 1916 г. посты председателя Совета министров и министра внутренних дел. Разумеется, обремененный делами, Штюрмер никак не мог принимать участия в делах гофмейстерской части, которой принадлежало заведование придворным штатом и финансами двора, он лишь появлялся на придворных церемониях в гофмейстерском мундире. Кстати, после увольнения в отставку Штюрмер получил чин обер-камергера, но опять же без исполнения обер-камергерских обязанностей при дворе. Такие случаи были весьма многочисленны. Недаром, если до середины XIX в. лиц, имевших придворные чины, было около четырех десятков, то к 1881 г. их было уже 74 человека, а в 1914 г. – 213. Так что все большее число обладателей придворных чинов не было связано с придворной службой.

Трудно сказать, насколько обременительна была придворная служба. Разумеется, дела были. Например, обер-форшнейдер на большом коронационном обеде сопровождал блюда к столу их величеств, причем его конвоировали два кавалергардских офицера с обнаженными палашами, а обер-гофмаршал, ведавший всем хозяйством дворца и придворными служителями, по инструкции, при торжественных обедах «всегда своим жезлом служит, а именно: кушанье на стол внесено и поставлено, то он с жезлом в руке Ее Императорскому Величеству о том доносит и прямо перед Ее Величеством к столу идет, где он свой жезл одному придворному кавалеру до тех мест для держания отдает, пока дневальный камергер Ее Императорскому Величеству блюдо с рукомойником поднесет и он, обер-гофмаршал, салфетку для утирания подает и стул, на котором Ее Императорское Величество сядет, придвинет, потом принимает паки жезл и отдает, пока Ее Императорское Величество не встанет, паки стул отнимает, салфетку подносит и Ее Величество в императорские покои с жезлом паки препроводит» (Цит. по: 194; 403–404). Если ограничиваться одной только этой инструкцией, утвержденной еще Анной Иоанновной, то можно подумать, что обергофмаршал был записным бездельником: ведь торжественные обеды с церемонией были не так уж часты. На деле же заведование всем очень сложным хозяйством Двора с огромным количеством служителей в многочисленных царских дворцах было, надо полагать, весьма обременительным: участие в церемониале – только малая часть обязанностей. Вот что, например, писал об обер-гофмаршале Александра III и Николая II графе П. К. Бенкендорфе А. А. Мосолов: «Человек умный, всесторонне образованный, весьма хладнокровный, он исполнял свое нелегкое дело незаметно для посторонних, но всегда с равною добросовестностью. Граф держался определенных принципов и имел большой и заслуженный вес в Министерстве Двора» (Цит. по: 194; 404).

Как и великие князья, придворные чины вступали в брак только с дозволения императора. Всем им принадлежали расшитые золотом мундиры двух высших разрядов. В первом разряде мундир расшивался особым узором по бортам в три ряда, по всем швам в один ряд, а также на спине под воротником, по воротнику, обшлагам, клапанам карманов и под ними и на фалдах. Треугольная шляпа с белым плюмажем также расшивалась по полю в три ряда и по углам имела шитые золотом ленты. При парадном мундире полагались короткие штаны до колен, белые шелковые чулки и туфли с золочеными пряжками. Мундир вторых чинов двора был попроще. Обер-камергеры и камергеры на фалде мундира носили большой золоченый, усыпанный бриллиантами ключ. Разумеется, парадный мундир носили в исключительных случаях, а обычно были в темно-зеленом, с красными воротниками и обшлагами вицмундире, расшивавшемся по бортам, воротнику, обшлагам и фалдам широкими двойными галунами. С ним носили длинные штаны с двойными золотыми галунами.

Обер-егермейстер. Начало XIX в.

Особое форменное платье, утвержденное в 1834 г., носили и придворные дамы. На белую атласную юбку надевалось распашное платье с откидными рукавами и шлейфом, с золотым, в соответствии со званием, шитьем: у фрейлин великих княгинь оно было светло-синее, у фрейлин императрицы – пунцовое, у камер-фрейлин и статс-дам – зеленое, у гофмейстерин – малиновое. Считалось, что оно напоминает покроем сарафан: еще с конца XVIII в. при дворе имели место некие национально-патриотические потуги, особенно усилившиеся с 30-х гг. XIX в. – времени утверждения идеологии самодержавия, православия и народности (так называемой официальной народности). Естественно, что «национальным» должен был быть и головной убор, каковым стало некое подобие высокого кокошника с белой вуалью. Правда, в народе кокошник был головным убором замужних женщин, а фрейлины все были девицами, но ведь это несущественные детали, не так ли? И нынче наших «высших чинов» встречают ряженые в сарафанах в талию (нонсенс!) и в псевдококошниках, и да ещё и с фальшивой косой.

Если придворные чины мужского пола исполняли все-таки определенные служебные обязанности, то фрейлины были просто компаньонками императриц и великих княгинь, развлекая их во время своих дежурств.

«Истинное местопребывание фрейлины, ее палатка, ее ковчег спасения – это карета. В дни дежурства эта карета была запряжена с утра, чтобы быть готовой на тот случай, если фрейлине придется сопровождать великую княгиню: случалось ездить с ней к кому-нибудь из великих княгинь или в Летний сад, и если великий князь позднее присоединялся к ней, фрейлина освобождалась и возвращалась во дворец в собственной карете» (183; 90).

Кроме того, придворную службу в торжественных случаях при августейших особах женского пола несли камер-пажи – лучшие по успехам учащиеся старшего класса Пажеского корпуса (военно-учебного заведения): при выходах и других торжествах они несли шлейфы платьев. Им также принадлежали мундиры, повторявшие вицмундиры придворных чинов и кавалеров, но с каской с белым плюмажем и ботфортами.

Придворные служители, о которых мы отчасти упоминали выше, – камер-лакеи, камер-казаки, лейб-кучера, скороходы, камер-фрау, камер-медхены и прочие – чинов, разумеется не имели, но по окончании службы могли производиться в невысокие чины. Им принадлежали красные парадные ливреи и шинели с пелеринами, расшитые широкими золотыми галунами, затканными черными двуглавыми орлами, и треугольные шляпы; по этим красным парадным ливреям их называли «красными лакеями». У камер-казаков были такие же красные чекмени и папахи с красным шлыком. Обычные ливреи были темно-зеленые. Причудливо, на восточный манер, одевались придворные арапы, с петровских времен по традиции служившие личными телохранителями и охранявшие внутренние покои. Кроме того, внутренние караулы несли чины лейб-гвардии Кавалергардского полка, и вход «за кавалергарды» имел ограниченный круг лиц. Наконец, с 1828 г. существовал Собственный Его Императорского Величества конвой; сначала он состоял из взвода кавказских горцев, в 1865 г. – из лейб-гвардии Кавказского эскадрона, включавшего взводы грузин, горцев, лезгин и мусульман, к которым в 1863 г. был добавлен взвод крымских татар, и Кавказского казачьего эскадрона. (Нужно напомнить, что только в 1864 г. закончилась полувековая Кавказская война – покорение кавказских горцев, иногда принимавшее жестокую форму; не странно ли, что при антинародном царизме чеченцы, черкесы или крымские татары, несшие охрану царя, не изменяли, а в стране Советов стали изменниками при первом же удобном случае?). В 1881 г. Кавказский эскадрон был расформирован и конвой стал включать по две Кубанские и Терские казачьи сотни. Охрану Зимнего и Большого Кремлевского дворцов и памятников царям несла также сформированная в 1827 г. из ветеранов рота дворцовых гренадер; они отличались мундирами, расшитыми двойными широкими галунами, как на вицмундирах придворных чинов, и высокими медвежьими шапками с золотым этишкетом. Но фактически охрана дворцов принадлежала заступавшим по очереди в караул гвардейским полкам.

Камер-юнкер. Конец XIX – начало ХХ в.

В общем, дворцовое ведомство было сложным и даже громоздким, а расходы по нему – весьма немалыми.

Это вовсе не значит, что придворные содержались очень уж роскошно. Выше мы говорили об их питании. Свитские фрейлины, обязанные жить во дворце, как выясняется, жили не слишком роскошно, хотя для многих это было единственным источником существования: иногда фрейлинами назначались сироты не особенно богатых родителей. Это была как бы форма благотворительности, и фрейлина А. Ф. Тютчева утверждала, что «фрейлинский коридор походил на благотворительное учреждение для нуждающихся бедных и благородных девиц, родители которых переложили свое попечение о дочерях на императорский двор» (183; 85). «Графиня Тизенгаузен и ее племянница, графиня Баранова, две сестры Бартеневы, Элиза Раух и Нелидова (постоянная любовница Николая I. – Л. Б.) жили в нижнем этаже дворца, другие фрейлины… помещались в комнатах, выходивших в фрейлинский коридор… к которому вела лестница в 80 ступеней. Мы занимали на этой большой высоте очень скромное помещение: большая комната, разделенная на две части деревянной перегородкой, окрашенной в серый цвет, служила нам гостиной и спальней. В другой комнате поменьше, рядом с первой, помещались с одной стороны наши горничные, а с другой – наш мужик, неизменный Меркурий всех фрейлин и довольно комическая принадлежность этих девических хозяйств, похожих на хозяйства старых холостяков. Он топил печку, ходил за водой, приносил обед и по десяти раз в день бегал заказывать карету…

Я нашла в своей комнате диван стиля empire, покрытый старым желтым штофом, и несколько мягких кресел, обитых ярко-зеленым ситцем, что составляло далеко не гармоничное целое. На окнах ни намека на занавески. Я останавливаюсь на этих деталях… потому что они свидетельствуют, при сравнении с тем, что мы теперь видим при дворе, об огромном возрастании роскоши за промежуток времени менее четверти века. Дворцовая прислуга теперь живет более просторно и лучше обставлена, чем в наше время жили статс-дамы, а между тем наш образ жизни казался роскошным тем, кто помнил нравы эпохи Александра I и Марии Федоровны».

Скованная этикетом, жизнь фрейлин, этих безгласных спутниц августейших особ, была довольно печальной, мало отличаясь от жизни приживалок при старых помещицах. «С какой поспешностью бедные фрейлины бежали из своих одиноких комнат, которые никогда не могли быть для них home’ом и создать им ни уюта домашнего очага, ни уединения кельи. Среди шумной и роскошной жизни, их окружавшей, они находили в этих комнатах лишь одиночество и тяжелое чувство заброшенности. Не знаю, разделяли ли все мои товарки мои грустные впечатления в этом отношении; может быть, для некоторых из них развлечения придворной жизни, туалеты, театр, иногда царская милость вознаграждали за утрату более глубоких радостей жизни, которых они были лишены. Однако я видела, что многие из них теряли здоровье, веселость и страдали от нервных болезней, вызванных гораздо более душевными настроениями, чем физическим состоянием» (183; 91).

Справедливости ради отметим, что в качестве некоторой компенсации фрейлины имели возможность выгодно вступить в брак и получали приданое за счет двора. Что же касается статс-дам, то они получали звания не сами по себе, а в соответствии со статусом мужей, как своеобразную награду мужьям.

Финансовое обеспечение двора лежало на созданном в 1797 г. Удельном ведомстве, которому принадлежали к концу XIX в. 790 тыс. десятин земли, в том числе виноградники на Кавказе и в Крыму, чайные плантации под Батумом, Мургабское имение в Мервском оазисе в Средней Азии, многочисленные так называемые доходные статьи: мельницы, рыбные ловли, пристани, торговые заведения, рудники, фабрики и заводы, например: Петергофские гранильная и писчебумажная фабрики, полотняная фабрика в Петербурге и т. д. До 1863 г. уделам принадлежали и 826 тыс. душ крестьян. Кроме того, лично императору принадлежали кабинетские земли, то есть находившиеся в управлении Кабинета Его Величества, в основном на Алтае, в Забайкалье, на Урале, в Польше и под Петербургом. Преимущественно это были рудники, прииски, фабрики и заводы, на которых работали кабинетские крестьяне и ссыльно-каторжные. Это не значит, что эти доходы императоры тратили на личные прихоти. Из кабинетских сумм выдавались награды, вспомоществования по именным прошениям, производились расходы по статьям, «лично Его Величеству известным», то есть секретным (на разведку, политический сыск и пр.); собственно, это были государственные расходы, но шедшие мимо Государственного казначейства.

Эти огромные богатства и служили для обеспечения нужд императорской фамилии и высочайшего двора. Пожалуй, для страны, находившейся в перманентном финансовом кризисе, это было дорогое удовольствие – иметь самый блестящий двор в Европе.