4

Завьер поднялся на ноги в кухне, стряхнув с себя воображаемый звук мертвого голоса Найи. Входные двери ресторана с грохотом распахнулись, впуская внутрь четырех молодых женщин во главе с Му, и женщины, хохоча и препираясь, разбежались по заведению, деловито приступив к привычным обязанностям. Их гомон окончательно рассеял призрачный флер, за что он был благодарен.

Сегодня ему предстояло обратить внимание на бытовые дела: скрипучие шаги Айо и Чсе на втором этаже; строгие указания Му; тихое пение женщин, занявшихся мытьем посуды и наведением порядка в кухне, – они делали это тщательно и аккуратно.

Его заведение должно сегодня сверкать, о да! Он бы и сам взялся за дело, если бы возникла такая необходимость.

Ему нравилось представлять себе, как люди поднимаются с кроватей, берутся за веера для огня, чтобы раскочегарить каменные печи для утреннего хлеба. В городе было три пекарни, и в Дукуйайе можно было даже купить хлеб, привезенный на кораблях – снобы из горных поселков раскупали эту дрянь подчистую, – но большинство жителей архипелага до сих пор сами пекли хлеб по утрам. Скрежет жерновов для маисовой муки и мерные хлопки свежего теста, которое женщины вымешивали и раскатывали вручную, как его бабушка и как ее мать до нее, вымешивая и останавливаясь, чтобы передохнуть и заправить выбившуюся прядь, после чего их волосы покрывались мучной пылью, и молодые женщины выглядели много старше своих лет. Он и сам частенько находил маисовую муку на своих дредах, которые делали его похожим на женщину и вызывали у многих неодобрение. Потому что дреды носили только никчемные бездомные мужчины.

А он старался относиться равнодушно ко всему: и к обожанию, и к неодобрению, и к завышенным ожиданиям.

Он выскользнул из кухни и пошел наверх. К этому времени по радио уже закончили передавать и государственный гимн, и утренние молитвы, и прогноз погоды. Присел в гамак Найи и включил приемник. Может быть, скажут что-нибудь про него.

– Доброе утро, Попишо! Я Ха, дочь Луса. Будь благословен день сегодняшний. Боги уже разбудили солнце! Вы готовы меня выслушать?

Он как-то услышал на улице разговор местных об этой ведущей утреннего шоу – первой в истории архипелага. Они обсуждали ее с негодованием: куда катится этот проклятый мир? А он горячо одобрял женщин, занимавшихся тем, чем они хотели. У нее пожар в животе, ехидничали уличные сплетники, ей прямо неймется!

Судя по интонации, Ха все это говорила с улыбкой, без малейшего притворства.

Он беспокойно шевельнулся и выпрыгнул из гамака.

– У нас такие события! Все с восторгом ждут завтрашнюю свадьбу! Губернатор Интиасар предлагает нам всем столько бесплатных радостей, что я аж со счета сбилась! Бесплатная еда! Банкет с музыкой! Подарки всем! Я не знаю мужчины, который так бы радовался тому, что его дочь выходит замуж! Надеюсь, что и Сонтейн Интиасар радуется не меньше папы!

Завьер улыбнулся. Эта ведущая прямо диссидентка – лопочет в микрофон, как деревенщина. Никаких попыток имитировать английский говор, ну дает!

– Накануне свадьбы невесте самое время еще раз хорошенько подумать, ты меня слышишь, Сонтейн Интиасар? – Ха лукаво усмехнулась. – У тебя еще остается целый день и целая ночь, чтобы окончательно решить, подходит ли тебе такой мужчина. И не обращай внимания на весь шум, который мы тут подняли в связи с твоими планами! Мужикам легче, они всегда точно знают, что получают в браке, – женщину, которая будет заниматься домашним хозяйством. А вот женщине приходится заботиться о себе самой, как только из головы улетучатся воспоминания о красивом свадебном платье и свадебном застолье. Дамы, я знаю: вы меня отлично понимаете! Признайтесь, ведь многие из вас пожалели, что не подумали дважды, прежде чем вступить в брак?

Завьер понял, что эта женщина ему очень даже по душе.

– …покуда Сонтейн еще раздумывает, воспользуйтесь щедростью губернатора Интиасара сегодня, слышите меня? Я призываю вас: ешьте от пуза и пейте до упаду!

И тут он услышал то, чего опасался.

– Но берегитесь радетеля! Только представьте себе: этот милашка-мужчинка совершает сегодня древний ритуал обхода! Дамы, что вам об этом известно? Скоро он придет в ваш район!

Завьер вздохнул. Она перестала ему нравиться.

В дверь спальни постучали.

Может быть, не стоит ему совершать обход и вообще ничего не делать? Может быть, хотя бы сегодня Найя наконец придет?

– Вы сразу узнаете Завьера Редчуза, когда его увидите. Я слыхала, очень он неуживчивый парень. – Веселый смешок. – После того, как Сонтейн Интиасар слопает свадебный ужин, я вам зачитаю здесь меню празднества, чтобы вы все могли готовить не хуже нашего радетеля.

Он выключил приемник и, постучав по его корпусу, встал. Взглянул на гамак Найи.

Снова стук в дверь – еще более решительный.

Он пробормотал «да», потом повторил громче.

Дверь приотворилась. Раздалось хихиканье, потом в щелку просунулась маленькая ладошка, сжимавшая клочок бумаги. За ней быстро показалась длинная худая рука, которая вдруг вытянулась до двух метров, и лист бумаги затрепыхался в воздухе.

– Угадай, кто это, дядя Завьер!

Ей нравилась эта забава. Она принялась так дурачиться после того, как он запретил ей вбегать на кухню, когда он готовил. Он просто хотел оградить ее от опасностей. Теперь она проделывала свой фокус с растягивающейся рукой, желая его развеселить.

– Ну так кто же это? С такой красивой коричневой рукой?

Хихиканье за дверью. Она была не одна. И потом торопливо, взахлеб:

– Мы можем войти? Мама Оливианны сказала, что ей можно позавтракать прямо здесь, но сначала ты должен ее помыть!

– Входите, входите! – Он уже раньше мыл малышку.

Чсе вошла. Ее рука снова укоротилась до нормальной длины, а из-за ее спины показалась темнокожая девчушка с розовыми легкими, болтавшимися у нее на боках, точно кожистые мешочки.

– Они сегодня утром загрязнились, – объявила девчушка.

Завьер усмехнулся, и малышка с важным видом на него уставилась. Одна из неприкаянных обитателей Мертвых островов. Этих голодранцев можно было сразу узнать по скудной потрепанной одежонке и немигающему взору; многие из них утратили способность моргать и жить в домах. У них всегда был тяжелый задумчивый взгляд, как будто камень решил смотреть на тебя, помня о почве и соках земли, минералах и зное. Он не видал этой малышки уже несколько недель; за это не столь продолжительное время она еще больше отощала. Впалая грудь, торчащие ключицы.

Она шагнула к нему, и он нахмурился. У нее, похоже, вспух животик. Он помог девчушке помыть легкие над раковиной в ванной, но под ее безжалостным взглядом руки плохо слушались. Может быть, она голодает? На Попишо? Старики рассказывали, что очень-очень давно, когда их предки напрочь позабыли, как нужно ухаживать за землей, такая смешная небывальщина была в порядке вещей. И земля им отомстила: сотрясением и смертоносной засухой. Сотни людей тогда умерли. Во всяком случае, так говорили. Но как эта нищая девчушка могла голодать сейчас, когда ее родичи могли обрабатывать бескрайние плодородные земли?

Но сам он готов же ежедневно потрафлять людским прихотям, тратя свое время на ерунду?

Оливианна взмахнула мокрыми легкими, напомнив ему, что неплохо бы высушить их феном.

Наверное, она ела слишком много отравы. Дети из бедных семей ели фрукты, овощи, корнеплоды, насекомых, иногда мясо – и отраву. У их потомства постепенно выработался иммунитет оттого, что в их пищу добавляли растворенную в речной воде чешую ядовитых рыб, кусочки ядовитых ягод манцинеллы, крошечные стружки зеленого аки. Он как-то спросил у Дез’ре зачем.

– Никто не знает, – ответила она.

А он знал, чем накормить этого ребенка. Всегда знал. Магический дар был подарком богов, и он им обладал. Ему всегда было так странно думать об этом, говорить и чувствовать это.

Он не помнил, кто первый шепнул в его присутствии «радетель», но зато помнил, чего стоило его матери начать продавать приготовленную им еду. Слава о его кулинарных инстинктах сразу разнеслась по архипелагу. Ему было всего десять лет, когда мисс Милость-с-большой-дороги смогла избавиться от головных болей – только благодаря его кокосовому пирогу с яблочным повидлом, и двенадцать, когда безумная Анастасия Браун перестала испражняться под соседскими дверями, съев дюжину его финиковых конфеток. Ничто так не пойдет тебе на пользу, как еда, приготовленная мальчуганом Редчузом, в один голос уверяли местные. При условии, что тебя не покоробит его вид, когда он заходит в кухню. Вид у него всегда такой, словно он хочет своей стряпней не пробудить ваш аппетит, а напомнить о ваших неудачах.

* * *

Он отвел девочек вниз и выхватил из печки одну из сладких картофелин, которые пекла на открытом огне Му. Потом усадил Чсе за стол, выдав ей половинку печеной картофелины, украшенную кусочками авокадо, толченым миндалем, резаным свежим помидором и мелко порубленными хрустящими соцветиями брокколи. Другую половинку картофелины он растолок с семенами кардамона и добавил ландышевого масла – очень полезного средства против расстройства желудка – с ложкой свежего арахисового масла, которое он сбил только вчера.

Затем усадил Оливианну себе на колени и сам покормил. Он ее не торопил. Ей нужно было чувствовать себя спокойно, в безопасности. Ее легкие колыхались по бокам. Чсе подняла ногу и, жуя, вытянула ее так, что подошва практически дотронулась до потолка, попутно едва не развалив высокую горку вымытого ямса и чищеной моркови. Завьер похлопал непокорную ногу, и Чсе ее опустила.

– Дядя Завьер… Вчера Оливианна помогла мне подбирать гостей на следующую неделю!

Это было еженедельное задание Чсе, которым она очень гордилась: для тренировки выписывать каллиграфическим почерком двенадцать имен наугад из хранившегося в мэрии списка обладателей того или иного магического дара, чтобы потом пригласить их отведать блюда, приготовленные радетелем.

Завьер улыбнулся.

– Да?

Оливианна, должно быть, и впрямь ее самая особенная подруга. Ведь больше никто не удостаивался такой чести.

Оливианна хлопнула легкими.

– Я выбрала имя-я-я!

Ее возглас вызвал восторг у Чсе, и рука девочки моментально вытянулась. При этом она взмахнула мешочком, в котором хранились выписанные на бумажке имена. Мешочек чиркнул по горке овощей, та опасно покачнулась.

– Чсе, веди себя прилично!

Племянница обиженно надула губки, и он погрозил ей пальцем. Она опустила мешок, на сей раз ничего не задев.

– И что это за имя? Прочитай!

Маленькая ручка достала из мешочка смятый листок бумаги и гордо его разгладила.

– Джеремайя Джейсон Хоакин Джеймисон, тридцать два года, из Плюи, – прочитала Оливианна первое имя. – Дар разжигать пламя.

– Очень хорошо. Значит, мы пошлем приглашение брату Джеймисону в надежде, что ему понравится наша стряпня и он не сожжет наши цветы. Чсе, запиши мне это имя, пожалуйста.

– Я разрешила Оливианне выбрать еще, потому что она – гость.

– Ну и отлично. Выбрала?

– Луиза Сидони Херон, пятьдесят пять. Она очень старая, дядя.

– Не такая уж и старая. И каким она обладает даром?

– …пятьдесят пять, из Лукии, и ее дар в том, что она умеет изменять свой рост… максимум до пяти с половиной метров в момент измерения… до минимбум тридцати пяти с половиной сантиметров.

– Минимум. Надеюсь, мы сможем уместить ее под нашим потолком, а может, она уменьшится, и тогда мы сможем сэкономить на еде.

Чсе весело взмахнула удлинившейся рукой. Из горки овощей выкатились три темно-красные морковки.

– Он же попросил тебя не дергаться, – с укором заметила Оливианна. – Сонтейн Мелоди Игнобл Интиасар, девятнадцать лет, никакого дара у нее нет.

Он почувствовал, как по коже побежали мурашки. И откашлялся.

– Тебя кто-то подучил назвать ее имя, Оливианна?

– Пришел один дядя и сказал, что это особенное имя, – радостно произнесла девчушка.

– Это я дала ей особенное имя, – призналась Чсе и обняла подружку, при этом ее руки стремительно вытянулись через всю кухню, словно две удочки, походя развалив аккуратную пирамиду из ямса и морковок, превратив ее в желто-красную овощную россыпь.

Чудесные руки.

Что ж. Интиасар сегодня был настроен весьма серьезно. На случай, если у Завьера возникнет искушение попытаться, как сказали бы старики, сломать кукольный домик мисс Сонтейн.

– Я понял. Понял, кто для тебя особенный.

Завьер отправил маленькую оборванку восвояси, дав ей записку для матери, в которой приглашал заглянуть к радетелю, когда ей будет удобно, и поговорить с ним о еде.

* * *

Он не знал, с какой целью боги создают таких поваров, как он. И как-то решил обсудить это с Дез’ре. Если наша миссия – приносить людям радость, то мы могли бы быть кем угодно. Скульпторами. Музыкантами. Кукольниками.

– Не говори глупости, – возразила Дез’ре. – Первое, что сделала ведунья после твоего рождения – обмыла тебе рот, чтобы ты мог взять мамину сиську. Так что в нашей жизни еда – самое главное!

– А танцы?

– Ну ты скажешь! Я не умею танцевать, да и ты тоже.

Но она умела танцевать. Она умела делать многое, почти все. Он был взрослый мужчина, а до сих пор иногда испытывал трепет под ее взглядом.

Все, что он умел – это готовить еду.

Большинство посетителей наведывались к нему в ресторан в одиночку и, затаив дыхание, входили внутрь. Он поднимался на чердак и оттуда наблюдал за наполнявшими зал гостями. Он угадывал, что они хотят. Каждый гость мог привести с собой одного спутника, но люди предпочитали дождаться назначенного им часа, поэтому обычно ели в одиночестве или подсаживались поближе к другим избранным в зале. У него на глазах завязывались дружбы, страстные романы, доверительные беседы, когда женщины не таясь хватали друг друга за руки и выбалтывали старые секреты. Любовь! О, смеху было! Случалось, кто-то падал в обморок прямо в дверях ресторана или топал ногами и артачился, отказываясь садиться за стол, пока его не утихомиривали. Он не обращал внимания на подобные глупости, хотя иногда по вечерам выходил из кухни и прохаживался вдоль балкона под потолком, слушая восторженный шепот из зала. Он ненавидел эти ритуалы, но понимал, что толика театральности в его деле необходима. Люди должны были видеть, с каким тщанием он относится к своей миссии, – и он регулярно проверял, не увял ли белый гибискус в цветочном горшке на каждом столике и не погасла ли лампа с цитрусовым маслом, отгоняющая назойливых москитов.

В этом году один мужчина приводил сюда в качестве гостя трех разных женщин, надменно оглядывался и подмигивал его официанткам, а Айо стоял в дверях кухни, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

– Этот наглый сукин сын опять здесь, Зав!

Завьер был уверен, что удача рано или поздно оставит наглеца-бабника. Предполагалось, что трапеза у избранного богами радетеля могла быть лишь раз в жизни. Ты мог долго мечтать о блюде, приготовленном для тебя радетелем. Потом наконец съедал свою мечту. После чего мог мечтать оказаться здесь еще раз. Завьер восхищался вкусом этого бонвивана: к жизни, к любви. Женщины рядом с ним казались счастливыми.

Но когда тот заявился к нему в четвертый раз, Завьер его выставил.

Он мог заниматься своим делом в любое время, но предпочитал готовить по ночам, в тишине и покое, много-много перемен блюд, которые подавались неспешно, с расчетом на то, чтобы они хорошо переваривались. Щедрые порции в глубоких тарелках, где густой соус лениво плескался, точно море в лагуне, а в следующий час он подавал нечто в форме небольшого кубика, и официантки, принося эти миниатюрные блюда, шикали на едоков, предлагая им умолкнуть и целиком сосредоточиться на вкусовых ощущениях. В его заведении превыше всего ценилась интимная атмосфера покоя. В углу зала бренчал женский инструментальный дуэт: ситар и настенный барабан, едва слышные, как жужжащие насекомые, которым Завьер позволял залетать в зал. Он всегда нанимал только музыкантов-любовников. Их чувства придавали инструментам особенно выразительное звучание.

А под потолком ресторана раскинуло крону стихотворное древо, и его яркие синие плоды болтались на ветках, точно сочные аквамарины. Стоя у себя на балконе, он видел, как в конце вечера официантки жестами указывали на дерево, и в их притихших голосах слышалась почтительность.

– А теперь мы всех приглашаем сорвать стихотворение.

Посетители встречали эти слова смехом и восклицаниями – это была его самая любимая часть вечера.

Он нашел плоские коричневые семена как-то во время прогулки по западной части Баттизьена на небольшом каменистом пляже, где никто не купался из-за крупной гальки, – как раз перед тем, как они с Найей переехали в этот дом. Он не понял, что это за семена, но по привычке принес их домой и посадил в землю рядом со старым кустом помидора, да и забыл. Но Найя их заметила.

– Завьер, на огороде выросло дерево, оно быстро растет, и на его ветках распускаются стихи. Выйди, посмотри!

Он пошел посмотреть только после ее третьего напоминания. Синие плоды, когда с них сняли кожуру, оказались на удивление сухими, а в сердцевине обнаружился обрывок фразы:

 
Ешь мед богиня сырая
 

– И что это значит?

– Понятия не имею. – В глазах Найи заплясали огоньки.

– И что, в каждом плоде прячутся слова?

– Ну да! Ты когда-нибудь видал такое?

Они сели рядышком и принялись разламывать плоды, читать бессмысленные словосочетания, которые были одно страннее другого, и хохотали до тех пор, пока у нее не опустились уголки рта.

– Ни одна строчка не закончена.

Она вдруг стала безутешна.

– Такое впечатление, что боги попытались сочинить стихотворение, но потом порвали написанное и выбросили обрывки на ветер.

– И что?

– Ты не понимаешь, что я имею в виду?

А он и рад был понять.

После этого он вырыл дерево и посадил в середине зала в надежде позабавить жену. Но когда сообщил ей название будущего ресторана, она только вздохнула.

– Мне его изменить?

– Делай как хочешь.

– Я думал, тебе понравится.

Вздох.

Иногда он замечал, как она срывала плод, снимала кожуру и пыталась дописать незаконченное стихотворение.

* * *