Глава 1

Еще утром ветер нашептал, что сегодня случится нечто необычное и очень важное для меня. Я выбежала на улицу с влажной тряпкой и маленькой стремянкой, чтобы протереть вывеску перед открытием, как делала каждый день, поленившись сунуть ноги в теплые сапоги.

Приближалась весна. По календарю она началась еще накануне, но улицы пока оставались завалены снегом. Солнце поднималось поздно, по крайней мере, позже, чем люди вроде меня, и ветер, приходящий с востока, со стороны далекой Красной Пустыни, пронизывал холодом, как и любой другой. Но лишь этот ветер время от времени шептал, предсказывая будущее.

Стоило выскочить на улицу, как тело тут же покрылось мурашками, влажная тряпка в руке стала ледяной, а ногой в туфле на низком каблуке я умудрилась задеть сугроб – и снег тут же засыпался внутрь, чулок промок. Тихо выругалась, попеняв себя за лень – вот чего стоило переобуться? – и торопливо влезла на стремянку, чтобы дотянуться до круглой вывески, на которой была изображена чашка с поднимающимся над ней паром. Пар волшебным образом складывался в зернышко какао, оповещая всех потенциальных клиентов о том, что здесь находится не обычное кафе, а шоколадница.

Вот когда я потянулась вверх, одной рукой держась за вывеску для равновесия, а второй торопливо протирая ее, резкий порыв ветра подхватил расклешенный подол платья, непристойно взметнув его, и послышался тихий шепот. Он обещал, что грядет важное событие, которое навсегда изменит мою жизнь.

Я посмотрела по сторонам, убеждаясь, что это не чья-то злая шутка, что рядом никого нет. На востоке небо уже светлело, уличные фонари гасли, а город просыпался: рыбаки давно ушли в море, дворники и мусорщики заканчивали готовить улицы к новому дню, открывались кафе и лавки, спешили на фабрики рабочие. Скоро в школу побегут дети, откроются конторы дельцов и законников, рыбаки вернутся, и рядом с портом оживет рынок. Но пока улица, на которой находилось наше кафе-шоколадница, оставалась пуста, а рядом со мной никого не было. Лишь лохматый уличный пес с деловым видом обнюхивал сдувающийся под натиском потеплений сугроб и помахивал коротким хвостом.

– Привет, Бардак, – поздоровалась я, спрыгивая со стремянки, чтобы погладить его.

Едва не поскользнулась, нелепо взмахнула руками, но устояла. А потому что нечего прыгать по еще не сошедшему снегу в домашних туфлях.

Бардак поднял голову, пытаясь разглядеть меня сквозь закрывающую глаза челку, подергал носом и завилял хвостом активнее, признав. Артист! Можно подумать, он случайно шел мимо и забрел ко мне без задней мысли, а не приходит каждое утро клянчить вкусняшку. Эта кудрявая лохматая дворняжка дважды в день обходила все лавки и кафе на нашей улице в поисках еды. Ее все знали и подкармливали. Главное – не пускать к себе, потому что в помещениях пес порой как с ума сходил. Бардаком его не случайно прозвали.

В шоколаднице собаке обычно нечем поживиться, но когда бывала такая возможность, то я приберегала для него кости, остающиеся от домашних трапез, или хотя бы хлеб. Однако сегодня был не день Бардака.

– Прости, приятель, – повинилась я, почесывая пса за ушами, – сегодня пропускаю. Сходи к господину Стиллу, у него привоз, может, тебе перепадет что-то.

Бардак облизнулся, попытался вскочить на меня передними лапами, но я увернулась: не хватало идти переодеваться, а потом чистить рабочее платье. Сегодня я надела свое любимое – зеленое, с рукавами три четверти, расклешенной юбкой чуть ниже колена и плотно прилегающим лифом со скромным вырезом. Платье сейчас считалось любимым, потому что было совсем новым и красиво оттеняло доставшиеся мне от матери каре-зеленые глаза.

Пес понял, что кроме ласки ему здесь сегодня ничего не светит, а потому, еще раз отершись о мои ноги, побежал к лавке господина Стилла, а я выпрямилась и снова задумчиво посмотрела на восток. Интересно, какие перемены сулил ветер? Хорошие или плохие? По его шепоту никогда не получалось понять наверняка.

– Эй, рыжая, лови!

Я обернулась как раз вовремя, чтобы перехватить летящую в меня свернутую трубкой газету и успеть погрозить мальчишке, развозившему почту на велосипеде, кулаком. Он только рассмеялся и прибавил хода.

– Я не рыжая, – обиженно пробормотала я, возвращаясь в кафе и переворачивая табличку «Открыто/Закрыто» приглашающей стороной наружу.

Я упрямо считала, что цвет моих волос называется «золотистый каштан», но на солнце они действительно отливали рыжиной. Только сегодня солнце еще не встало, небо едва успело начать светлеть. День вообще обещал быть пасмурным. Как бы снова снег не повалил.

В небольшом, теплом и уютном помещении кафе умопомрачительно пахло шоколадными кексами. Я поторопилась вытащить их из духовки и заменить противнем с большим – размером с чайное блюдце – круглым печеньем с орехами и шоколадными каплями. Кексы оставила остужаться, а сама быстро взлетела на второй этаж, где находилась наша квартирка, и положила газету на накрытый к завтраку стол. Отец давно был нездоров, часто плохо спал по ночам, а потому поднимался значительно позже, когда я уже принимала первых клиентов. Я оставляла ему завтрак и газету, кофе он варил себе сам.

Положив газету на стол, я успела зацепить взглядом заголовок: «Варнайский Магистрат грозит Ниланду войной». Вздохнула. Варнайский Магистрат всем грозил войной. Ему уже подчинились все территории на востоке вплоть до Красной Пустыни, и теперь его взгляд обратился на запад.

– Так они и до нас доберутся, – пробормотала я, возвращаясь вниз.

На самом деле я не думала, что это произойдет. Оринград – свободный город, окруженный с трех сторон очень сильными, но достаточно дружелюбными соседями. Нам позволяли сохранять независимость и сложившиеся веками традиции, а мы радостно торговали со всеми и давали Сиранской Республике, не имевшей собственного выхода к морю, без платы пользоваться портом. Сираны в свою очередь служили нам щитом, в том числе держали в порту военный флот, закрывая собой как с моря, так и с суши.

Мысли о возможности завоевания моментально вылетели у меня из головы, стоило оказаться внизу: первые покупатели уже толпились у витрин, облизываясь на свежую шоколадную выпечку.

День шел своим чередом. Первая волна клиентов – прислуга из богатых домов поблизости. Даже те, что содержали штат поваров, предпочитали к завтраку испеченные мной шоколадные кексы с жидким центром, если только хоть раз попробовали их. Вторая волна – спешащие на работу конторские служащие. Они брали печенье и иногда конфеты, которыми всегда были уставлены витрины шоколадницы. Третьими подтягивались любители прогуляться с утра по набережной, а потом зайти погреться и выпить чашку горячего шоколада. В основном это были немолодые женщины, которым брак обеспечил достойную старость, или редкие пожилые пары, сумевшие сохранить желание общаться и проводить вместе время. Потом наступало относительное затишье, позволявшее мне разогреть отцу обед.

Во второй половине дня моими клиентами становились в основном дети и их сопровождающие: у кого родители, у кого бабушки с дедушками, у кого гувернантки и няни. Ближе к шести вечера, когда заканчивалась последняя волна школьников, я обычно закрывала кафе, потому что держать его открытым по вечерам не имело смысла. Вечером спроса на шоколад почти не было, разве что в выходные и то не всегда.

По вечерам в городе пользовались спросом другие заведения. Я радовалась тому, что в свое время родители открыли не обычное кафе с едой и выпивкой. В шоколадницу, где и помещалось-то всего пять крохотных столиков, порой заглядывали дети с папашами, которые были не прочь «облапать» взглядом любую молодую девицу. Но я точно знала, что никто не схватит меня за задницу и не заставит сесть себе на колени, как случалось в других местах. Это меня больше чем устраивало.

Лишь иногда я оставляла шоколадницу открытой чуть ли не до девяти часов. Когда требовалось пополнить запасы шоколадных конфет, например. Свежую выпечку я готовила каждый день, а конфеты – два-три раза в неделю, не чаще. Обычно перед выходными и сразу после них. Иногда, когда торговля внезапно шла очень хорошо, приходилось пополнять запасы посреди недели, чтобы витрины не стояли пустыми.

Порой я задерживалась внизу, оставляя свет включенным, а дверь открытой, потому что не хотела подниматься наверх. Предпочитала протирать столы, мыть полы и наводить порядок на полках здесь, внизу, а не в квартире. По вечерам отец спускался ко мне редко, и я могла работать в своем темпе, а то и просто сидеть, почитывая книгу. Наверху мне посидеть не давали, потому что всегда находилось какое-то дело. Отец не терпел лености, по крайней мере, не терпел он ее во мне. И всегда находил повод для упрека.

Поэтому раз или два в месяц, накрыв ему ужин, я сбегала вниз под предлогом уборки, ревизии или готовки впрок. Сегодня делать конфеты не требовалось, но предсказание ветра не давало покоя, а за весь день так ничего примечательного и не случилось. Поэтому я не торопилась закрываться, предпочитая наводить порядок в витринах, расставляя нехитрый, но богатый ассортимент более соблазнительно, протирать столы и подготавливать ингредиенты, чтобы утром было проще.

Я ждала. Ждала чего-то важного, одновременно предвкушая и молча ругая себя за глупую доверчивость. В моей жизни за двадцать три года не случилось ничего по-настоящему хорошего. Стоило ли надеяться, что на этот раз будет иначе? Но что-то внутри все равно заставляло ждать чуда, несмотря ни на что. Как я ждала уже восемь долгих лет.

Впервые ветер нашептал мне предсказание, когда не стало мамы.

«Твоя судьба войдет после заката. Холодный огонь и обжигающий лед. Только ты сможешь дать ему то, что он по-настоящему хочет. Он уйдет, но после вернется, чтобы забрать тебя с собой. Навсегда».

Ветер шептал обещание, когда я сидела на резко обрывающемся вниз берегу, смотрела на порт и глотала слезы, зная, что навсегда осталась одна. Тянуло сигануть вниз, разбиться о камни и пойти вслед за мамой – единственной, кто меня любил. Лишь слова ветра удержали меня тогда. Обещание другой любви – так я тогда решила. Восемь лет я ждала исполнения обещания и сегодня, снова услышав шепот ветра, решила, что ожидание почти закончилось. Решила так не в первый раз и, наверное, не в последний.

За окном давно стемнело, а погода окончательно испортилась: не желая смиряться с приходом календарной весны, зима закрутила метель. Я открыла дверь и выглянула на улицу. Злой ветер кружил мокрый снег, а тот превращался в ледяные капли, царапающие лицо. Улицы были пусты, лавки уже погасили свет, даже большая часть кафе на нашей улице закрылась: хозяева решили, что в такую погоду проще провести вечер с семьей, чем бестолково торчать внизу ради одного или двух случайных клиентов.

– Пора закрываться, Мира, – тихо сказала я себе. – Нечего ждать.

Открыла дверь, чтобы шагнуть обратно внутрь, перевернуть табличку и погасить свет, но в тот момент мимо пронесся грязный, мокрый, лохматый, кудрявый вихрь.

– Бардак! – крикнула я с отчаянием, кидаясь следом.

Пес остановился посреди зала, обернулся, сел и жалостливо посмотрел на меня, тихонько заскулив. В его глазах читалось: «Там холодно, мокро и мерзко, пожалуйста, можно я останусь?» На самом деле глаз я не видела из-за густой челки, но и так понятно, что в них написано.

Это была плохая идея. Оставить его в зале, значит, завтра встать на час раньше, чтобы убрать последствия. В кухню тем более пускать нельзя, как и в подсобку. На лестницу? Если он поднимется наверх – мне конец, отец убьет обоих.

Но выгнать живое существо в холодный снежный вечер рука не поднималась.

– Ладно, – вздохнула я, решив, что лестница – самый безопасный вариант.

В конце концов, если отец убьет меня, то некому будет готовить и убирать для него, как и работать в шоколаднице, которая нас кормит. Значит, есть шанс выжить. Отведя пса на лестницу и показав ему место, я твердо потребовала:

– Сиди здесь, никуда не ходи, иначе придется тебя выгнать.

Бардак лег и положил морду на вытянутые лапы, благодарно виляя хвостом и демонстрируя послушание. Интересно, надолго ли его хватит?

Как раз когда я задалась этим вопросом, в зале тревожно звякнул колокольчик, возвещая о приходе посетителя. Я поторопилась вернуться в помещение кафе, но испуганно застыла на пороге, увидев, что в шоколадницу вошли двое крепких мужчин. Они пока стояли у двери, стряхивая с себя снег, разматывая шарфы и снимая перчатки. Оба были одеты почти одинаково: брюки, свитер и длинное теплое пальто. Только один предпочитал цвета темные, немаркие, а ткани – грубые, дешевые. На другом были светло-коричневое пальто, какое можно носить, только если кто-то его тебе регулярно чистит, и свитер из дорогой тонкой шерсти цвета обожженной глины.

Чужаки. Это я видела и по лицам, и по одежде. И по тому, с каким любопытством они озирались по сторонам, хотя в городе мою шоколадницу – без ложной скромности – знают все.

На самом деле заметное любопытство проявлял только один из них. Тот, что шел первым и был одет лучше. Молодой, ему едва ли исполнилось тридцать, пепельноволосый красавец с серыми глазами и какой-то детской улыбкой не скрывал интереса и удивления. Он выглядел умным, образованным и состоятельным. Скорее всего делец, заехавший в Оринград, чтобы найти новых поставщиков или, наоборот, пристроить свой товар. Такие порой захаживали ко мне по ошибке или из любопытства. Обычно они не доставляли неприятностей: вели себя сдержанно, поскольку ситуацию в городе не знали и не хотели нарваться на проблемы с законом или случайно обидеть кого-то, кто мог повлиять на их дела.

А вот второй мужчина – брюнет – внушал страх. Я не смогла бы точно сказать, чем именно. Оба гостя могли похвастаться и внушительным ростом, и широкими плечами. Мощный торс, сильные руки, достаточно узкие бедра и длинные ноги. Воплощение мужской силы и красоты. Но пепельноволосый казался просто крепким, а его спутник – опасным. Угроза чудилась в цепком и проницательном взгляде темных почти до черноты глаз, в недовольной складке между бровями, в плотно сжатых губах, в резко прочерченных носогубных складках, в серебрящихся сединой висках, хотя мужчина едва ли был намного старше пепельноволосого. В чертах его лица виделось что-то грубое, варварское. Я легко могла представить, как он бьет женщину дубинкой по голове и утаскивает в логово.

Но если незнакомец и был варварских кровей, то только наполовину, потому что благородные черты тоже просматривались. Вырос определенно в цивилизации, скорее всего получил нормальное образование, возможно, военное. И хотя одет он был проще, скромнее, в нем чувствовалась уверенность в себе.

«Охранник», – решила я и окончательно успокоилась.

Охранник, каким бы страшным он ни казался, подчиняется хозяину, а хозяина я уже не сочла опасным.

Испуг как раз окончательно прошел, когда первый мужчина заметил меня и широко улыбнулся в знак приветствия.

– Добрый вечер, хозяйка. Еще не закрываешь? Найдется немного тепла и еды для двух заблудившихся путников?

Его голос звучал весьма приятно, говор тоже выдавал в нем чужака. Я улыбнулась красавцу в ответ и махнула рукой, предлагая гостям садиться на любое место.

– У меня правило: если дверь открыта, то гнать вошедших в нее нельзя. Что могу предложить вам, господа?

Пока я шла к прилавку, хмурый охранник обернулся, подбирая взглядом подходящее место за крохотными для них обоих столиками. Его хозяин тем временем успел сделать выбор первым: ему приглянулся один из трех высоких стульев, стоящих прямо у прилавка. Редко кто занимал их. Сюда садились только знакомые или те, кто собирался быстро выпить чашку горячего шоколада, пока у меня допекалась порция свежих завитков из слоеного теста с шоколадной начинкой. Чаще всего здесь сидела мамина подруга – госпожа Кроули. Она навещала меня каждый день, перед тем как открыть свое кафе – как раз одно из тех, куда вечером мужчины приходили выпить, поговорить и потискать подавальщиц.

– Нам бы горячего кофе и какой-нибудь сэндвич с мясом, – пожелал пепельноволосый, продолжая улыбаться.

Его взгляд недвусмысленно намекал, что ему нравится и просто смотреть на меня, но мужчина казался действительно голодным.

Охранник, заметив, что хозяин уже выбрал место, недовольно поморщился, но безропотно сел на высокий стул рядом. Ну как сел? Присел, опираясь локтем на тянущийся вдоль прилавка козырек и касаясь одной ногой пола, словно готовился в любой момент вскочить и побежать.

– Мне очень жаль, но у нас нет кофе и сэндвичей, – с искренним сожалением улыбнулась я.

И слегка поежилась, потому что слова привлекли внимание охранника, и тот одарил меня пронзительным и тяжелым взглядом. Словно насквозь просветил.

– Это кафе-шоколадница. Есть горячий шоколад, шоколадные конфеты и осталось немного шоколадного печенья с орехами.

Брови дельца удивленно взлетели вверх, а его охранник презрительно фыркнул.

– Я говорил, надо искать другое место.