Глава 2

На переодевание у Нормана ушло секунд тридцать. Правда, в гостиную он вернулся, на ходу застегивая многочисленные пуговицы сюртука. Бритьем заморачиваться не стал.

Когда мы добрались до кабинета ректора, тот уже ждал нас, от профессора Карр зная, что я пропала. То есть ждал он, конечно, не нас, а только Нормана.

– Как так получилось, что ты ничего не почувствовал? – спросил он вместо приветствия.

Норман бросил на меня быстрый взгляд, молча дошел до кресла посетителя и сел, взглядом предлагая мне занять второе кресло. Ректор, как ни странно, заметил это.

– Ян, что происходит?

– Она здесь, ректор Ред.

– Кто?

– Таня Ларина, – он кивнул на кресло, в которое села я. – Только она не во плоти.

Ректор внимательно посмотрел на меня – то есть, на кресло, потому что меня он не видел, – а потом перевел взгляд на Нормана.

– Я не стал говорить при Ириде, потому что понимаю, как это выглядит со стороны, – торопливо добавил тот. – Но это действительно так.

– А ты ее, значит, видишь, да? – уточнил ректор. Смотрел он на Нормана, наверное, примерно так же, как я на родного отца, когда тот рассказывал мне о том, что мы маги. – Уверен, что не путаешь ее с собственными фантазиями?

Норман закатил глаза и покачал головой.

– Эйб, ты ставишь меня в очень неудобное положение, заявляя при моей студентке, что я могу фантазировать на ее счет, – проникновенно заметил он. – Конечно, я не путаю ее ни с какими фантазиями. Потому что я не представляю, с чего вдруг стал бы фантазировать о том, как она приходит и говорит: «Здравствуйте, профессор, кажется, я умерла».

В его голосе под конец фразы мне почудилось слишком много эмоций. Наверное, мне действительно не стоило делать таких резких заявлений.

– Я бы не стал такое придумывать хотя бы потому, что знаю: ни люди, ни маги после смерти не становятся призраками, это выдумки.

– Но Развоплощенные являются, – тихо заметил ректор.

Норман дернулся так, как будто его ударили. Наверное, вспомнил о Роне Риддик, развоплотившейся перед своей страшной смертью. Он ведь до сих пор ее любил, хоть жизнь давно их разлучила.

Мне вдруг стало очень грустно, как будто я только сейчас по-настоящему осознала, что мое состояние, вероятно, необратимо.

– Я не умею развоплощаться, – буркнула я, скрестив руки на груди и непроизвольно ссутулившись.

– Никто не умеет, – отмахнулся Норман. – Никто до сих пор не знает, как это происходит и почему. Но дело не в этом. Развоплощенные являются не так. Все, кто стал свидетелем подобного явления, описывали это иначе. И потом, обычно Развоплощенные являются родственникам, чтобы попрощаться и пообещать вернуться однажды.

– Родственникам или супругам, – поправил ректор, все еще недоверчиво косясь на Нормана. – Ты и сам знаешь, что Рона явилась Гордону.

Норман стиснул зубы. Да, и к Гордону он до сих пор ревнует, хоть прах того давно истлел.

– Да какая разница, я же все равно ему не жена! – от внезапно вспыхнувшего раздражения я обратилась напрямую к ректору, хотя тот меня не слышал. Осознав это, я повернулась к Норману и повторила уже ему: – Я же вам не жена.

– Я в курсе, госпожа Ларина, – с непередаваемым сарказмом ответил тот. – Видимо, ректор Ред об этом забыл.

– Ты же понимаешь, что не обязательно имеется в виду официальный брак, – ничуть не смутился ректор. Он подался вперед, опираясь локтями на стол, и положил подбородок на сцепленные руки.

– Рогатый демон, Эйб, и ты туда же? – недовольно проворчал Норман, разглядывая собственные руки, как будто видел их впервые.

– Хорошо, я готов выслушать твой вариант, если мои ты уверенно отвергаешь. Что с ней случилось? Почему она явилась не во плоти? Почему ее видишь только ты?

Норман какое-то время молчал, как будто прокручивал в голове возможные варианты, а потом выдал собственную версию:

– Она где-то в ловушке. Возможно, без сознания или беспомощна. Ей удалось интуитивно создать астральную проекцию и отправить ее сюда. Ее магический потенциал пока не до конца раскрыт, поэтому поток недостаточно силен. Проекция получилась слабой, я воспринимаю ее, потому что я темный. И даже когда я не использую темную магию, мой светлый поток фокусируется легче, поэтому я более восприимчив.

Ректор несколько секунд переваривал его слова, а потом медленно кивнул.

– Что ж, версия не хуже других. Правда, я сомневаюсь, что умение создавать астральную проекцию входит в программу спецкурса. Интуитивное создание проекции – редкое явление.

– А Таня – редкая девушка, – заметил Норман без тени смущения.

При других обстоятельствах, услышав такое из его уст, я бы обязательно покраснела как рак. Сейчас же не почувствовала даже учащения сердцебиения. Видимо, астральные проекции не испытывают подобных проблем.

– Да, я заметил, что ты так считаешь, – хмыкнул ректор.

– Предвидение – еще более редкий дар. – Норман едва заметно поморщился: очередной намек ректора ему не понравился. – У меня есть и другие причины считать, что в ней есть что-то особенное, но эти причины не романтического характера.

А вот разочарование астральные проекции испытывать умели, как выяснилось. Мои плечи, наверное, снова заметно поникли после этих слов. Я попыталась напомнить себе, что в мои планы на жизнь не входил роман с преподавателем магического университета, который по возрасту ближе к моим родителям, чем ко мне, но разочарование все равно никуда не делось.

– Раз ты сидишь тут, а не бежишь ее спасать, я так понимаю, ты не можешь ее найти, несмотря на перстень?

– Увы. Не понимаю, что не так.

– Все ты понимаешь, просто верить не хочешь, – мрачно пробормотал ректор. Очень мне не понравилось это его замечание. – А сама Таня что говорит?

Норман посмотрел на меня, словно надеялся, что я сообщу ему нечто новое, но я только покачала головой и пожала плечами.

– Она ничего не помнит. Даже того, что была на вечеринке.

– И что ты собираешься делать?

– Вообще-то я надеялся, что ты мне что-нибудь подскажешь, – заметил Норман, нахмурившись.

Ректор не успел ничего ответить: после формального стука дверь в его кабинет распахнулась, и в него влетел мой отец. Судя по скорости, с которой он появился в Орте, он уже искал меня на той стороне портала. На секунду я так обрадовалась, что вскочила с кресла и едва не бросилась ему на шею. Остановил меня его встревоженный вопрос:

– Где моя дочь? Вам уже что-нибудь удалось выяснить?

У меня тут же опустились руки: он тоже меня не видел. Как и остальные. Наверное, Норман прав и дело в том, что он темный маг.

– То, что нам удалось выяснить, вам не очень понравится, господин Ларин, – со вздохом ответил ректор. – Простите, я не знаю, как вас звали до ухода за Занавесь.

– Это не имеет значения, – отмахнулся папа. Еще бы, если верить Норману, его в магическом мире считают погибшим. Как и меня. – Лучше расскажите, что вам уже известно.

– Вы присаживайтесь, – ректор сделал приглашающий жест в сторону кресла, в котором еще недавно сидела я. Он, видимо, про это тоже вспомнил и с сомнением посмотрел на Нормана. – Или там все еще сидит Таня?

– Нет, она встала, – очень ровным тоном ответил тот, ни на кого не глядя.

– Что вы несете? – возмутился папа, переводя взгляд с Нормана на ректора и обратно. Садиться он, конечно, не стал.

Норман то ли из уважения, то ли ради собственного удобства тоже поднялся и повернулся к нему.

– Ваша дочь сейчас здесь, но не во плоти, а в виде, как мы предполагаем, астральной проекции. Возможно, ее похитили или с ней случилось какое-то другое несчастье. Я предполагаю, что с помощью этой проекции она пытается дать знак, где ее искать. К сожалению, сама она ничего не помнит…

– Что за чушь вы несете? – непочтительно перебил его папа. – Вы вообще кто?

– Ян Норман, преподаватель темных ритуалов и заклятий. Ваша дочь занимается у меня в рамках специализации.

– А, я вас знаю, – почему-то голос отца прозвучал зло. – Вы дали ей перстень, она упоминала.

– Да, все верно, – сдержанно согласился Норман, наверняка заметив недовольный тон.

– Вот у меня и появилась возможность поинтересоваться: вы считаете нормальными подобные одолжения студенткам?

Я поняла, что сейчас начнутся разборки. Странно, но первые несколько месяцев папа спокойно относился к перстню. Только после того, как подарил мне другой фокусирующий артефакт, стал активно настаивать на том, чтобы я его вернула, всячески давая понять, что и брать-то была не должна. Как будто у меня имелись альтернативы!

– Я считаю ненормальным отправлять дочь в университет магического мира, не вручив ей то, без чего она не сможет учиться, – холодно заметил Норман. И я была с ним согласна.

– А артефакта попроще у вас не нашлось, да? – не успокаивался папа.

Норман снова стиснул зубы, кажется, начиная злиться. Глупо было надеяться, что они подружатся.

– Что было, то и дал. Не понимаю, какие у вас могут быть претензии? Особенно сейчас, когда ваша дочь пропала и, возможно, находится в смертельной опасности!

– Вот, кстати, объясните мне, как так произошло? – папа снова повысил голос. – Что у вас тут за бардак?

– Господин Ларин… – попытался вмешаться ректор, но Норман его перебил, тоже начиная говорить громче и жестче:

– Нет, это вы объясните, почему вашу дочь неприятности так и преследуют?

Я тут же активно замахала руками.

– Ян, пожалуйста, не рассказывайте ему все, они же меня потом сюда больше не пустят!

Но он, кажется, не услышал. Они с отцом стояли лицом к лицу, сверлили друг друга гневными взглядами – кто кого переглядит – и бросались взаимными обвинениями. Двое самых важных мужчин в моей жизни кричали друг на друга, совершенно забыв обо мне.

Я не могла это слушать. Не могла и не хотела. А потому в следующее мгновение оказалась в корпусе общежития посреди тишины общей гостиной спецкурса.

* * *

В первую секунду я вновь испытала шок от такого стремительного перемещения. Потом напомнила себе, что для астральной проекции это нормально. Я собиралась придерживаться версии Нормана о том, почему я такая вся бесплотная, версия ректора мне категорически не нравилась.

За окном уже темнело. Пустая гостиная, в которой не горел ни один световой шар, выглядела непривычно, но неожиданно уютно. Я прошлась между кресел и диванчиков, потом села в любимое кресло, стоявшее в углу. Его любили многие, поэтому посидеть в нем мне удавалось нечасто.

Я подумала, что это странно: ни одну дверь я открыть не могу, спокойно могу пройти сквозь любое из этих кресел, но когда сажусь, никуда не проваливаюсь. Но и кресла под собой как такового не чувствую. И оно не продавливается под моим весом, потому что у меня и веса-то никакого нет. Погладив ручку ладонью, я убедилась, что и шероховатой поверхности обивки тоже не ощущаю.

Не чувствовала я и прикосновения рук друг к другу, а вот перстень на пальце почему-то ощущала. Интересно, почему? Продолжая исследовать свое состояние, я принюхалась, пытаясь уловить знакомые запахи общежития, но ощутила только слабый запах хвои. Он не принадлежал общежитию, и я не понимала, откуда он взялся. Был еще какой-то незнакомый запах, но я не могла его ни с чем проассоциировать.

Я оглянулась по сторонам, мысленно переносясь во вчерашний день. Точнее, пытаясь перенестись. Я помнила разговор с Норманом, но только до определенного момента. До того, как спросила, почему он меня защищает, а он ответил, что для него это искупление. Искупление чего? Что он такого сделал, в чем винит себя и может перестать, если поможет мне? Относится ли это к чему-то, что он сделал уже как Ян Норман, или оно преследует его еще с тех пор, как был Нордом Сорроу? Надо все-таки как-нибудь спросить, как ему удалось так хорошо сохраниться за пять веков.

Мысли уплыли куда-то не туда, пришлось тряхнуть головой, чтобы снова повернуть мозги в нужную сторону.

Итак, Норман сказал, что помощь мне воспринимает как искупление. А что было дальше? Я закрыла глаза, воскрешая в памяти тот момент. Мы стояли друг напротив друга, очень близко. Он только что снова надел мне на палец перстень, а потом сжал руку в своих ладонях. Они были теплыми, кожа – немного грубой. От кожи бывшего короля ожидаешь большей мягкости. Вот только король был еще и воином, привыкшим держать в руках тяжелый меч. В сильных руках…

Пришлось тряхнуть головой еще раз. Я разозлилась на себя. Сколько можно уже? Я ведь всегда умела контролировать собственные мысли и эмоции, мысли о мужчинах… ну, или мальчиках никогда не затмевали собой все на свете. Почему сейчас, когда мне так надо сосредоточиться на спасении своей жизни, я не могу перестать думать о Яне Нормане и его руках?

Что же все-таки было дальше?

– Искупление? – я продолжала смотреть в серые глаза, будучи не в силах отвести взгляд. – Что вы имеете в виду?

– Однажды ты сама все поймешь. – Он улыбнулся и выпустил мою руку. – Но сейчас не время и не место для этого разговора. Пока, пожалуйста, будь осторожна. И носи перстень.

– Почему вы не можете просто сказать мне правду? Всю правду, – не сдавалась я.

Он пожал плечами.

– Может быть, я просто стыжусь ее? Не обо всем можно говорить с собственной студенткой.

Я открыла глаза, чувствуя, что начала замерзать. Как будто уснула у открытого окна. Но зато хотя бы немного продвинулась в восстановлении воспоминаний. После этих его слов я смутилась, скомкано попрощалась до следующего семестра и ушла.

А что было потом? Очевидно, я вернулась в комнату, переоделась для вечеринки, потом какое-то время веселилась на ней.

Веселилась ли? Или сидела в углу, переваривая слова Нормана? Или делала вид, что веселюсь, а сама переваривала?

Я снова закрыла глаза, пытаясь представить себя в этой гостиной и надеясь на новое озарение. Однако в этот раз что-то пошло не так, я провалилась куда-то не туда.

В богато украшенном зале передо мной стоял красивый светловолосый мужчина. Его лицо перекосило от ужаса, он испуганно пятился назад, а над нами гремел незнакомый женский голос:

– Пока я существую, ни ты, ни твой род никогда не будете править этим миром!

Я резко вдохнула, снова чувствуя себя заледеневшей, распахнула глаза и подскочила на ноги. Это еще что такое было? Точно не мои воспоминания. Это же не могут быть мои воспоминания?

Почему мне становится холодно каждый раз, как удается что-то вспомнить? Ну, или не вспомнить, а увидеть. Ответа я не знала, но через какое-то время решилась снова закрыть глаза и попробовать погрузиться в воспоминания.

Теперь в голове промелькнуло всего несколько «кадров».

Хильда рассмеялась, и я попыталась улыбнуться, чтобы как-то поддержать ее веселье, но все мысли крутились вокруг предупреждения Нормана, иногда сбиваясь на его последние слова. В гостиной было слишком жарко и невыносимо шумно. Я поднесла к губам стакан с каким-то сладким напитком. После событий бала Развоплощенных вина мне не хотелось, поэтому я выбрала какой-то местный лимонад. У лимонада были незнакомые запах и вкус, что-то фруктовое, наверное, местная экзотика…

Стоп! Я снова разомкнула веки, соединяя в голове сразу несколько точек. Мороженое, которое я ела в компании Нота, и лимонад, который пила на вечеринке, были сделаны из одного и того же фрукта. И именно этот запах я чувствовала несколько минут назад, когда принюхивалась. Почему я чувствовала этот запах сейчас, ведь никакого лимонада поблизости нет?

Однако этот вопрос быстро забылся под натиском еще одного воспоминания: спасаясь от жары забитой до предела гостиной, я вышла на лестницу, села прямо на ступеньки. Вместе с этим лимонадом? Да, я держала в руках большой стакан, наполненный почти до краев.

И потом я увидела поднимающегося по лестнице Нота.

Я не помнила, что произошло дальше. Разговаривал ли он со мной или просто прошел мимо. Не помнила, куда он шел и зачем, если вообще успела узнать. Но это не имело значения.

Он сказал профессору Карр, что не видел меня после утреннего занятия. Почему он так ей сказал?

Я не знала причин, но это выглядело как зацепка, с которой я могла пойти к Норману. Оставалось надеяться, что они с папой не подрались, пока я работала над воспоминаниями в гостиной спецкурса.

Через секунду меня перенесло обратно в кабинет ректора. Однако Нормана тут уже не было, остались только ректор и мой отец. И никто из них, конечно, меня по-прежнему не видел.

– Владимир, вы простите профессора Нормана. Он порой бывает чрезмерно эмоционален.

Папа сидел в кресле, в котором до этого сидела я, сильно хмурясь и стараясь унять дрожь в руках. Слова ректора вызвали у него недобрую ухмылку.

– Можно подумать, у него дочь пропала, а не у меня.

– Норман по-своему привязан к Тане. После того случая в подземельях…

Отец шумно вздохнул и разочарованно покачал головой.

– Не могу поверить, что она нам ничего не сказала. Если бы сказала, возможно, сейчас бы была дома, в безопасности.

– Вероятно, именно этого она и боялась, – пожал плечами ректор.

– Вы найдете ее?

– Норман ее найдет, – уверенно заявил ректор. – Так или иначе. Он упрям и не умеет сдаваться. Даже если только ее тело, все равно найдет.

Папа вздрогнул, с силой стиснул зубы и посмотрел на ректора.

– Думаете, ее уже нет?

– Все на это указывает. Норман не хочет верить, поэтому убедил себя в истории с астральной проекцией. Но вам, я думаю, стоит быть готовым к худшему.

– Как же так… – убитым голосом пробормотал папа. – Неужели все было впустую? Это несправедливо. Все не может так закончиться.

– Справедливости не существует, господин Ларин. Я боюсь, все уже закончилось.

Эти слова прозвучали как приговор. Все уже закончилось. Так зачем же я до сих пор тут? Мне хотелось заплакать, но я не могла: проекции, видимо, не плачут.