– Принять-то приму, но одобрю ли? – Лина усмехнулась той загадочной улыбкой, какую Надежда уже ловила в автобусе. Но, так же как и тогда, не придала ей значения.

– Главное не одобрение, будь просто консультантом.

– То есть мои чувства тебе не интересны?

– Ты же не хочешь наблюдать. Поэтому я буду рассказывать, ты выводы делать.

– Здорово. Ну, давай попробуем. Авось на курсовую наберешь материала.

– Это ты правильно предложила… Что же не так в их общении? Чего он как маятник мотается, а она делает вид, что это нормально?

– Потому что в их паре это и есть нормальное состояние. Он действительно может ее не слышать. На людях тем более. В ином эмоциональном фоне. Предположим, она говорит сейчас не тем, привычным для него, тембром голоса, паузы делает не в том ритме.

– То есть ты думаешь, что на кухне он ее услышал бы и отреагировал, а здесь ее песня ему не понятна?

– Да. Такое сплошь и рядом. Как там Жванецкий говорил? «Никогда не буду женщиной… интересно, что они чувствуют?» Это как раз тот случай. Мозг мужчины так устроен, что обрабатывает голос как сложное музыкальное произведение.

– Ты сейчас смеешься или серьезно?

– Можешь конспектировать. Серьезно. И слова… они, чтобы до мужчины достучаться, должны быть ему знакомы.

– В смысле?

– Если женщина говорит только о своих претензиях, притязаниях, – это же не то, что ему близко, что его самого тревожит. И он это не слышит. Записала?

– Ты опять меня подкалываешь.

– Я пытаюсь сложное простым языком подать. Вот ты сейчас тоже меня не воспринимаешь. Потому что цели у нас с тобой разные. Ты хочешь убедить себя в том, что брак у этой пары развалился. А мне так не кажется. У тебя цель понравиться Никите, а мне это ни к чему. Понимаешь? Целеполагание у нас с тобой в разных плоскостях.

В это время ожил динамик, и диктор что-то сообщил на финском языке. Тут же, не дожидаясь знакомой речи и лишь уловив название «Силия-Серенада», народ потянулся к турникетам.

* * *

Пока на сцене готовилось ночное шоу, можно было спокойно поговорить – музыка в баре звучала не слишком громко.

– Да, да, я по генам финка, по рождению – русская, – попивая томатный сок из высокого стакана, рассказывала Ловииса. – Еще до войны мои родители оказались в СССР. И я выросла в Ленинграде. Дома мы говорили на суоми. И так получилось, что мой финский вдруг стал востребован. Начала ездить с экскурсиями, вышла замуж, теперь имею двойное гражданство.

– Я по вашей шапочке сразу поняла, что вам дороги корни, – Лина хотела расспросить подробнее о семейной истории, но решила, что это сейчас неуместно. И предпочла сдвинуть интерес в профессиональное русло. – Ловииса, а у нас будет возможность посетить Хельсингёр? Мальчика-русалку посмотреть бы…

– У нас запланирован только замок.

– То есть замахнемся лишь на Вильяма нашего Шекспира?

– Кстати, он никогда не был ни в Хельсингёре, ни в замке Кронборг, куда поселил своих героев. Шекспир был личностью творческой, однако фабулу самой пьесы он подсмотрел у датского летописца в саге о братоубийстве. Он даже имена не слишком менял. Так принц ютландский звался Амледом. В переводе это означает «дурачок».

Поэтому, видимо, появился Гамлет. Герута превратилась в Гертруду… Был и Рорик, король всей Дании…

– Вы хотите сказать, что Шекспир, живя в туманном Альбионе, зачем-то владел датским языком? – Надежда впервые за полчаса открыла рот. До этого она пребывала в каком-то странном упоительном состоянии. Ей, впервые попавшей на круизный лайнер, все казалось в диковинку. И широкие крытые палубы, и длинные коридоры со светящимися указателями, и променад с магазинами. А оказавшись в шоу-баре, она и вовсе обалдела. Сидела тихонечко на мягком крапо, даже не озираясь. Хотя очень хотелось на время стать совой и крутить головой во все стороны.

– Нет, конечно. А вот латынь, наверняка, знал. – Ловииса садилась на своего конька, увидев заинтересованных слушателей. – Эти самые исторические хроники были написаны еще в двенадцатом веке на латыни. Потом утрачены. И только через четыре века датский переводчик издал их под названием «Деяния данов». Примерно за восемьдесят лет до того, как их прочел Шекспир.

– Если мне не изменяет память, то в пьесе другое название у замка, – Надежда приободрилась, так как речь зашла о том, что ей было знакомо. И легко процитировала: – «Акт первый, сцена первая. Эльсинор. Площадка перед замком.

Франсиско на страже. Входит Бернардо. Бернардо:

Кто здесь?»

– Надо же, – удивилась Ловииса. – Вы цитируете Шекспира?

– Да, – кокетливо подтвердила Надежда и даже позволила легкую иронию в свой адрес, – так же, как и большинство из нас Пушкина – «Мой дядя самых честных правил». Начало только.

Но все равно удивление гида было ей приятно. Она никогда не чувствовала себя докой и постоянно старалась учиться, узнавать что-то новое. Но, как Лина, рыться в источниках не любила. Хорошо запоминала со слуха. Поэтому в поездках старалась держаться поближе к экскурсоводу, не стеснялась задавать вопросы и сохраняла полученную информацию достаточно долго. Во всяком случае, до тех пор, пока не использовала ее хотя бы для надписей под фотографиями.

– Англичане знали эти места как Эльсинор. В ту пору это была шикарная резиденция Фредерика Второго. Он потому и назвал ее Кронборг, то есть «королевский замок». Однако до нас крепость дошла уже в перестроенном Кристианом Седьмым виде. Тогда замок превратился в тюрьму. В нем отбывала наказание королева датская. О, это такая драматичная история. Кстати, у меня есть замечательный фильм «Королевский роман».

Если не смотрели, могу в автобусе, на перегоне, поставить.

Внезапно беседу перекрыл взрывной рок. На сцену выскочили шестеро в костюмах Санта-Клауса. Надежда не любила рок, поэтому интуитивно от сцены отвернулась. Но тут Лина прокричала сквозь музыкальную пургу:

– Смотри, смотри, как двигаются. Какая пластика, – и стала рыться в рекламных проспектах на столе. – Вот. Это ребята из Венгрии. Какой-то «Квантум». Первый раз слышу. И вижу. Здорово.

– Вы любитель хип-хопа?

– Да нет. Я бальники люблю. Но не противник новой культуры. Особенно когда такое мастерство.

Ловииса хотела порассуждать на тему современной музыки, тем более что тема была близка – она воспитывала двух мальчиков-подростков. Но у Лины ожили часы, нестерпимой вибрацией сообщившие о входящем звонке, она извинилась и поднялась с места.

* * *

Надежда уютно устроилась у окна и поймала себя на мысли, что с трепетом ждет появления визави. Не то чтобы его образ будоражил, но интересовал точно. И присутствие жены в соседнем кресле явно не смущало, если только не подогревало азарт.

Никита виделся мужчиной, с которым не слишком комфортно иметь семью, но партнером в постели казался прекрасным. Однако Надежда понимала и то, что самого необходимого для этого не произошло. А именно – не пролетела между ними некая искра, способная разжечь дальнейшие отношения. Она гнала от себя эти доводы, так как была наэлектризована интересом. Ей хотелось его внимания.

Что-то дерзкое и неясное вдруг поселилось в голове. Забытое чувство кокетства стало диктовать тембр голоса, жесты, подкидывало темы для бесед. Никита как будто не сопротивлялся. Слушал внимательно, что-то комментировал. Причем общался исключительно с нею. Это было и приятно, и ставило в тупик.

Об этих неясных пока чувствах она не решалась поговорить с Линой. Та как-то чрезвычайно равнодушно восприняла своего соседа. Впрочем, это происходило с ней постоянно. Мужчины, которые оказывали повышенное внимание, получали как раз обратное – высокомерный взгляд и язвительные речи. Однако, находясь рядом с Никитой, она просто уходила в себя, становилась серой мышкой, цедила слова и эмоции.

Надежда знала, что после развода Лина года два, что называется, сидела в девках. Работала как вол, занималась дочками, параллельно училась и писала диссертацию. Потом очень аккуратно сообщила подруге, что она не одна – есть мужчина, с которым не прочь выстроить долгосрочные отношения. Но на людях, в компаниях и любимых ею театрах Лина с ним не появлялась. Из чего Надежда сделала вывод, что партнер этот – или человек несвободный, или иностранец. Как-то Лина проговорилась о редких духах – «мне Низье подарил».

Надежда не удивилась и не осудила – редко в возрасте за сорок можно найти холостяка, желающего впервые создать семью. Они, конечно, есть. Но это не тот тип мужчин, по ее мнению, которые могут стать опорой. Есть и разведенные. Но она была убеждена: кто в паре переболел изменой, тому любовью там не заразиться. В общем, оптимистка по натуре, в этом вопросе Надежда была неисправимой пессимисткой. И вдруг – опаньки.

Вот он – сидит напротив, глаза бархатные, спокойный и уверенный. Это судьба, решила Надежда. И будь что будет.

Лина, все еще одетая, стояла у кофемашины. Она ждала, когда в автобус из придорожного ресторана, в котором они только что обедали, зайдет Никита. Ей не хотелось угодливо вскакивать с места, чтобы пропустить его к окну. К тому же и кофе пить приятнее без лишних телодвижений. А еще она исключала для Никиты возможность показать свою воспитанность и заботу на глазах у жены.

Хотя утверждать, что ее сосед рванется к ней с целью принять с плеч шубейку, она не могла. Ведь возвращаясь в автобус, он несколько раз уже игнорировал правила хорошего тона по отношению к супруге. Это сразу отметила и Надежда. Правда, тут же попыталась оправдать его. Вера снимала свое длинное пальто у гардероба. А так как заходили они почему-то через передние двери, Никита сразу останавливался у своего ряда кресел, а Вера проходила дальше, в центр неоплана. Поведение мужа ее не напрягало.

«Все из детства, от родителей, – рассуждала Надежда. – Ее папа точно не подавал пальто маме, и это для нее является нормой. Иначе бы она расстраивалась и пыталась укорять мужа. А она не реагирует. Интересно, что Лина думает по этому поводу».

Надежда оглянулась, и вид Лины в углу салона дал ответ сам по себе.

«Конечно, она тоже мыслит в этом же ключе: Никита относится к жене крайне безразлично, – успокоила она свои сомнения. – При этом Вера делает вид, что все нормально».

Вот тут у Надежды проснулась солидарность – брак не должен делать из женщины икону, на которую муж постоянно молится.

С другой стороны, эти нестарые еще супруги казались людьми друг другу чужими. Они селились в один номер гостиниц, рядом сидели за столом в ресторанах. Но при этом практически не разговаривали. И что особенно бросалось в глаза – Вера даже не пыталась просить мужа о каких-то мелочах типа «передай, пожалуйста, солонку» или «у тебя есть носовой платок? У меня салфетки закончились».

«Однако то, что лежит на поверхности, не всегда отражает глубину, – Надежда сделала робкую попытку пригасить свой интерес к Никите. И тут же в противовес решила спровоцировать Веру на ревность. – И, если он почувствует свою вину после этого, я отцеплюсь».

Никита с Верой зашли в автобус. Ситуация не поменялась – он скинул пуховик и, улыбаясь Надежде, умостился напротив. Жена, раздеваясь на ходу, двинулась к гардеробу. Вернулась и без слов пристроилась на свое место.

Неловкость разрядила Лина – она принесла ароматный кофе и плюшки с корицей. Никита запотирал руки, готовясь к вкусовому наслаждению. Вера молчала, но всем видом дала понять, что перекус ее не касается, хотя напитки и выпечка на столе появились из расчета на четверых.

– Лина, Лина, что же ты творишь? – Надежда взяла в руки стаканчик. Поднесла к лицу, глубоко вдохнула. Зажмурилась от удовольствия. Выдохнула. – Мы только что пообедали. К чему булки?

– К тому, чтобы познакомиться со шведскими традициями, – это уже со своего места прокомментировала Ловииса. Она поднялась с кресла в первом ряду, чтобы оглядеть салон – убедиться, что все туристы вернулись с обеда и можно продолжать движение в сторону Дании.

– Пробуйте, не пожалеете. Это же те самые плюшки, которые так любил Карлсон. Устройте себе шведский фика. То есть перерыв на кофе. Проверю второй этаж и присоединюсь обязательно.

Вернулась она быстро – судя по всему, группа была в полном сборе. Гид немного поговорила с водителем, и автобус медленно стал выруливать со стоянки.

– Друзья мои, – Ловииса взяла в руку микрофон. – Мы продолжаем наше путешествие. Следующий перегон будет короче – где-то два с небольшим часа. Время достаточное, чтобы посмотреть прекрасный фильм. Кстати, номинированный на «Оскар». Это история недолгого замужества Каролины Матильды с королем Дании и Норвегии Кристианом Седьмым Безумным… Не просто так предлагаю эту ленту. Впереди у нас экскурсия в Кронборг, который вам наверняка известен как место действия шекспировского «Гамлета». Однако стены замка такого персонажа не помнят. А вот королеву Дании, заключенную туда вместе с грудным ребенком, да…

Заинтересовала? Тогда приятного просмотра. Фильм называется «Королевский роман», я включу его через десять минут. Мониторы перед вами, разовые наушники найдете в подлокотнике каждого кресла слева.

– Как здорово, настоящий хюгге, – тихо пробормотала Лина, вытягивая рукава толстого свитера. – Можно устроиться поудобнее и расслабиться. Кому еще кофе принести?

– Мне, – повернулся к ней впервые за поездку Никита. – Какой же хюгге без кофе?

– Ой, а я не знаю, что это такое, – кокетливо заявила Надежда. И, обращаясь исключительно к Никите, спросила: – Это на шведском?

– Майк Викинг и его секреты датского счастья.

– Понятно, – протянула Надежда, хотя ни черта понятно не было. Поэтому через секунду она все же уточнила: – Викинг – это воин или фамилия?

– Это, Надя, писатель, – и Лина, чтобы снять неловкость, вновь отправилась к кофемашине. Плюшек почти не осталось, поэтому она поспешила забрать последние и, пока наполнялись стаканчики, отнесла тарелку с булочками на свой стол. Но предпочла не задерживаться, так как видела – в ее отсутствие Надежда более раскованно допрашивает своего визави.

– Я обязательно найду его книги. Никита, советуете почитать?

– Вы даже не представляете, насколько они необычны.

– Предвосхитите.

– А вы знаете, что по уровню счастья датчане занимают первое место в мире?

– Даже не догадывалась. Неужели островная жизнь располагает?

– Хорошая мысль. Если рассматривать Данию как закрытый мир, что-то такое уютное и сближающее. Это не противоречит Викингу. Он считает, что у датчан своя жизненная философия, которая формируется из мелочей. Уютное кресло, доверительная беседа, вкусные булочки под кофе…

– Мы почти у цели, – Лина поставила на стол поднос с новой порцией перекуса, чем отвлекла от тона легкой иронии, – разбирайте.

– Так, последний вопрос, – Надежда зыркнула в сторону подруги. – Что все-таки означает это слово «хюгге»? Я правильно произнесла?

– Много чего означает, – Никита ускорился. – Но самое, наверное, главное в этом состоянии – то душевное тепло, которое многие из нас утратили или забыли, как его использовать, чтобы сделаться счастливее.

– Печаль и счастье – сообщающиеся сосуды, – вклинилась Лина, устраиваясь в кресле рядом с Никитой. Она старалась не касаться его под пристальным взглядом жены.

Вера поджала губы. Она, как и Надежда, не знала ни что такое хюгге, ни такого писателя. Ей вдруг стало очень обидно. Ее муж, с которым она прожила двадцать пять лет, никогда не обсуждал с нею прочитанных книг. И никогда не рекомендовал ей что-то почитать. Она напрягла память, вспоминая, есть ли упомянутые книги в их библиотеке. Ничего не вышло, и она заподозрила, что это что-то научное, чем она не интересовалась. Она же не эта серая мышка Лина, которой, видимо, нравится сидеть в архивах. И не эта бестолковая Надежда со своими наивными речами. Даже то, что ее соседка тоже была не в теме последних диалогов, досады не сняло.

В это время ожил экран, висевший прямо перед ее глазами. Беззвучно поплыли заставки, и началось действие. Вера не потянулась за наушниками, так как гид предупредила, что фильм – историческая хроника, основанная на реальных событиях. А ей всегда казалось, что эта далекая чья-то жизнь не слишком полезна для сегодняшней ситуации. Примеры поведения и общения мертвы, диалоги занудны. И что самое неприемлемое – жестокость происходящего, чем обычно грешила история.

Вера исповедовала благонравность. Постила в соцсетях странички с призывами помочь брошенным животным, выставляла фотографии цветов и природы, интересовалась всякими полезными советами. И напрочь избегала говорить на проблемные темы, а тем более смотреть и читать о войне и насилии.

Она оглянулась и была поражена количеством желающих смотреть драму – во всяком случае, все находившиеся в нижнем ярусе туристы были в наушниках. Одни сосредоточились на мониторе, висевшем прямо напротив Веры, другие, сидящие против хода, – на расположенном у гардероба. Экраны были небольшие, но замелькавшая картинка отвлекала. Кринолины, парики, кареты – нет, все это скучно. Вера попыталась вглядеться в набегающий пейзаж. Он тоже не радовал. Дорога петляла в лесах. Тогда краем глаза она стала наблюдать за мужем и двумя соседками. Никита казался равнодушным, он жевал плюшку и попивал маленькими глотками кофе. Лина, в очках и все равно прищурившись, смотрела словно на пустую стену – ни тени эмоций не пробегало по ее лицу.

«Какая же она все-таки мышка, – как бы подтверждая свое недавнее рассуждение, подумала Вера. – Хоть бы губы накрасила. Волосы собрала в пучок, думает, это красиво. Замоталась в свой дурацкий свитер. Сама, небось, вязала. Хотя достаточно ровно, наверно, все-таки машина. Нет – этот смешной хомут на шее, который она напяливает на улице вместо шапки, такой же по ниткам и узору. Сама. Долгими зимними вечерами, должно быть. И цвет никакой. Не белый, не серый. В общем, под стать ее стати. Ха-ха, каламбурчик получился. Подружка не лучше. Конечно, она более яркая. И одета модно. Но простовата. Или прикидывается? Жаль, не вижу, как она на Никиту смотрит. Но заигрывает точно. Незамужняя, без детей. Надо бы ее из виду-то не выпускать. Хотя… Как мама говорила? Не по печке заслонка. Никита разборчив. На любую не западет. Мы это уже проходили. Одинокие его не интересуют. Хлопот много. Не отвяжешься. С другой стороны, он не глуп и находчив. Однако не до такой степени, чтобы на глазах изменять… И брак для него – не пустой звук… Но отчего же она меня так раздражает?»

* * *