Мы пришли с занятий, вечер оказался совершенно свободным, что для меня было царским подарком. Ведь Лерочка училась ещё и на заочном отделении в институте лёгкой промышленности, куда меня взяли тоже сразу на третий курс, так сказать, авансом. Я предполагала закончить следующие два тоже за год, спецпредметы начнутся только в конце четвёртого, а общие совсем не сложные во втором учебном заведении. Но всё требовало времени, а его у меня не было, не хватало катастрофически. Спасибо Наташке, она взяла на себя все бытовые проблемы. Но очень сетовала, что питаюсь я плохо, гастрит не за горами. И постоянно ставила ультиматумы: «Не поешь, не пойдёшь». Да я и сама стала замечать круги под глазами, серый цвет лица, сползающие джинсы, ввалившиеся щёки. На воздухе совсем не бывала, спорт забросила, даже фрукты, любимые, и те не часто ела. И решила делать хотя бы один выходной, высыпаться, бегать или ходить в бассейн, на худой конец, заниматься дома. Что я сейчас и делала, чтобы уже не осталось никаких препятствий для отдыха.

– Куда спустился? Ты о чём?

– Не о чём, а о ком. На нём погоны золотые… – продолжала она.

Звонок в дверь прозвучал, когда я зашла в душ. Весёлые возгласы, звонкие чмоки, стук посуды, хохот. Да кто там? Мне так хотелось полежать в тёплой ванне, расслабиться, послушать музыку. Да, чёрт с ними, Наташке весело, и ладно, а я понежусь. Напустила в воду кучу пены, улеглась и закрыла глаза, совершенно упустив из вида, что дверь у нас не закрывается. Минут через десять я уже дремала, ни о чём не думая. Дуновение, небольшой сквознячок заставил разлепить глаза, и я увидела обалдевшие глаза Трошина и не сразу поняла, что моя грудь возвышается над пеной, смотрите – не хочу… И сотворила чудо из чудес: почему-то выскочила из ванны, собираясь удрать, или убить его, или что я хотела, представ пред ним во всей своей обнажённой красе? Опомнившись, схватила полотенце и выдворила гостя восвояси. А сама уселась на край ванны, а потом и свалилась туда прямо с головой и макияжем. Ни за что не выйду!

Влетела Наташка.

– Руся, – так звала меня только она, от Леруся, Леруська, тогда я была Руська. Ей нравилось созвучие с русской, с Русью. – Он не хотел. Вода уже не лилась, тишина, а ты не выходишь. Мы подождали немного и заволновались. Я ж и подумать не могла, что ты при гостях полезешь в ванну, Руська. Ну, прости его, он сам расстроился, что опять сглупил перед тобой. Одевайся, подкрасься и к нам. Мальчишки такой торт принесли, закачаешься.

– Ты развлекайся, Наташ, я не пойду. Не пойду. Всё. Я ещё немного понежусь, с пол часика.

Через минуту хлопнула дверь, Витька с возмущением вещал о человечности и об умении прощать, Наташка что-то возражала. А у меня слёзы застили белый свет, я совсем растерялась от полученного шока, от стыда, от своей непонятной реакции. И эти глаза, такие потерянные, а потом восхищённые, явно, не желающие оторваться от моего бесстыдного тела, стояли передо мной, как укор, как наказание за мою «принципиальность». Конечно, Рома должен был постучать, но в наушниках не слышно. Может, и стучал. И потом, я и сама довершила «сцену разврата». Господи, глупость какая, нелепица. Когда уже и Витька уйдёт? Кажется, у них с Натальей что-то складывается. Точно, высушусь и пойду гулять, оставлю их одних. Так и сделала.

В голову лезли странные мысли. Мне нравится Рома? Ведь никого за это время я не подпустила к себе ближе, чем за ручку подержаться. Да и то, когда скользко было, когда в горы лазили и когда Витька согревал мои руки. По-дружески. И снится мне только он, особенно тот его маленький поцелуйчик, ничего не значащий для него. Может, мой герой на подходе, и я его просто ещё не встретила? И за неимением лучшего зациклилась на Трошине? Но почему тогда так растревожило его появление? Почему болит сердце, почему так хочется утонуть в этих грустных глазах, когда они серые, или голубых, когда весело и радостно у Ромки на душе? Почему при упоминании имени Роман, Рома, Ромка у меня учащается пульс, кровь бьёт в виски, хочется плакать. Потому что я запретила себе даже на йоту надеяться на что-то, связанное с ним. Мы в Москве, он сам по себе, я – сама по себе, ничего друг о друге не знаем, не интересуемся, пусть так и продолжается. Но ведь Ромка пришёл сегодня. Зачем? Просто повидаться? Повспоминать? Пообщаться? Наверное, да. И хватит об этом.

Я зашла в наше с Наташкой любимое кафе, вспомнив, что ничего не ела. Большая кружка латте и круассан меня спасут. Боже, я не взяла сумку, а деньги там. В животе заурчало от возмущения на бестолковые мозги. Но девушка-бармен, заметившая моё замешательство, поняла, в чём дело, и предложила заказ в долг, до завтра. Она нас с Наташкой запомнила, поэтому и доверяла, больно вид у нас порядочный. Я уселась за маленький столик, обхватила руками чашку. Странно, ещё не холодно, а у меня руки и ноги были ледяные. Нужно расслабиться, как учили нас на курсах выживания: нельзя ни в коем случае скукоживаться, зажиматься и обездвиживаться. А нужно как можно максимально распустить свои мышцы и двигаться плавно, не быстро. Но сейчас куда-то идти совсем не хотелось, усталость последних дней накрывала с головой, даже думать расхотелось. Удобное креслице, парок от кофе, тихая музыка и чьё-то присутствие. Я почувствовала это даже через закрытые глаза.

– Не пугайся, это я. – Ромка сидел напротив, грустно улыбаясь своими удивительными, сейчас серыми глазами. – Вернулся извиниться, опять. Это уже входит в привычку, просить прощения у тебя, Лерочка!

Всё-таки у него необыкновенные глаза, какие-то чересчур открытые, в них можно многое прочитать. Он тоже выглядел похудевшим, с немного впалыми щеками, не выбрит. Причём при блондинистом цвете волос, щетина росла тёмная, что добавляло его лицу мужественности, что ли. А губы… Полуулыбка, яркие, чуть припухшие, и ямочка на подбородке, я раньше не замечала. А припухли от страстных ночей? Романтика помахала ручкой…

– Привычки имеют особенность меняться в зависимости от круга их применения. – Во, загнула. – Я освобождаю тебя от неприятной обязанности навсегда. Не стоит беспокоиться, Роман! Просто держись от меня подальше.

– Где-то я это уже слышал… Ну что ж, как скажешь. Но тогда разреши объяснить тебе напоследок, девочка, что ты, помимо того, что очень красивая, ещё, и сложена как богиня. И это видно даже под одеждой. Ты не должна стесняться своего тела, тебе надо им гордиться. Поверь мне…

– Я верю, верю. – Краска бросилась мне в лицо, он говорил, как старший товарищ, совершенно не принимая во внимание моё смущение и душевное смятение. – С вашим-то опытом, уважаемый. Да мне…

– Несносная особа. Договорить можно? Или мы всё уже и так знаем? Обо всём судим, не учитываем чужого мнения, не прислушиваемся к советам? Я уже говорил тебе, что ты – очень красивая девушка, необыкновенная, мимо тебя нельзя пройти просто так, головы мужиков выворачиваются на сто восемьдесят при виде Валерии Трофимовой. Это чистая правда. И мне очень неспокойно за тебя, мы, всё-таки, не совсем чужие, земляки, так сказать. Хотелось бы быть с тобой рядом, как другу, оберегать, подсказать вовремя, помочь. Просто общаться, тем более у меня свободный выход в город. Клянусь не потревожить тебя своими необдуманными поступками. Просто общаться. А? Ну вот зачем ты здесь? Дома Наташка волнуется, Витька не в своей тарелке, торт так и не разрезан. Пойдём?

И я пошла. Рома рассказывал о своём нехитром житье-бытье, о старшинских, золотых погонах, о его друзьях, курсантах, настоящих мужиках, об учёбе. За эти десять минут я узнала о нём больше, чем за годы знакомства. Хотя, какого знакомства, несколько встреч и снов?..

Наташка подскочила, засуетилась, Витька расплылся в улыбке, чмокнул меня, помог раздеться. Мы пили чай, вспоминали, хохотали, переглядывались. Хорошо…

А перед сном моя подружка призналась, что они с Пичугиным поцеловались сегодня, по-настоящему, и она, кажется, его любит. А ещё она передала подарок Ромки. Он вернулся, чтобы подарить его мне и извиниться, но не тащить же назад. Я ахнула, в красивом непромокаемом мешочке был набор ароматических масел для ванн, моя давнишняя мечта. Откуда узнал? Наташка поклялась, что ничего ему не говорила. Да и когда? Ей не до этого…

И понеслась московская студенческая жизнь. Я окончательно поняла, что дело моей жизни не связано со стройкой. Но папа уговорил, всё-таки, окончить институт, получить диплом и профессию инженера-строителя. Пришлось согласиться. Просиживая на лекциях, я умудрялась делать задания и по любимым предметам другого института. Получались и свободные вечера, мы шатались по столице, развлечений и искушений было полно. Наша четвёрка облазила все музеи, выставки, ярмарки и распродажи – по интересам девочек, и футбольные матчи, спортивные соревнования и пивные бары – по интересам мальчиков. На одной из хоккейных баталий случилось происшествие, изменившее в корне моё отношение к Ромке. В Ледовом дворце было довольно холодно, и в перерыв наши мальчишки ушли в гардероб за верхней одеждой. А к нам подсели взрослые, здоровые мужики. Двое – по краям, третий сверху, четвёртый снизу.

– Ну что, девоньки, собирайтесь. Мы за вами давно следим, вы нам подходите, такие разные, на любой вкус. – Безапелляционно заявил усевшийся рядом со мной рыжий детина, под два метра ростом, с огромными руками, лошадиным лицом и побитыми шрамами губами.

Они, действительно, были очень разные. Лера, стройная блондинка с жёлто-зелёными глазами, с чётким овалом лица и длинной шеей, и темноволосая, кареглазая, невысокая, но словно выточенная статуэточка, Наташка.

– И без выкрутасов, ваши птенчики вам не помогут, они у нас на прицеле, – заржал викинг.

Он положил руку мне на колено, а второй потянулся к груди. Я со всего маху врезала ему по морде, пнула ногой и заорала: «Помогите!» Но он зажал мне рот своей лапищей, прижал к себе и расплылся в иезуитской улыбочке.

– Я не прогадал. Мне такая прыткая и нужна.

К нам направлялся человек в чёрном, у него на лице было написано, как ему всё параллельно, как надоело оказывать всем помощь…

– Что у вас тут такое? Всё нормально?

– Да, начальник, подруга чудит, не переносит проигрышей, а наши как раз продувают.

И поняв, что я пытаюсь вырваться и доложить защитнику граждан и обездоленных реальное положение вещей, попытался впиться в мои губы своим вонючим ртом, одновременно больно сжимая грудь. Я резко замотала головой, что вызвало похабненькое ржание остальных, а, сидящий рядом с Наташкой, попытался повторить действия своего босса. Но она, не тут-то было, вскочила на кресло и стала махать сумкой у себя над головой, мол, фиг вам, не подойдёте.

– Мы им никакие не подруги. – Орала она не своим голосом. – Мы пришли со своими парнями. А что им надо, могу только догадываться.

К нам уже подходили ребята из оцепления, показались и Ромка с Виктором. Я кое-как вывернулась и начала махать руками направо и налево, но попасть этому гаду по его холёной харе никак не удавалось. А Наташка умудрилась врезать ему сумкой прямо в глаз. Он аж взвыл от неожиданности, а двое других схватили её и потащили к выходу. Но это они зря. Витька уже подлетел и сзади уложил этих двух с двух же ударов. Он с детства занимался единоборствами, хотя внешне был совсем не Шварценеггер, но крепкий и жилистый. К ним подоспели стражи порядка, скрутили мужиков, Наташка была спасена. А Ромке пришлось отбивать меня в одиночку. Он взлетел на трибуну и врезал рыжему в ухо, и тут же – по ухмыляющимся губам. Четвёртый, сидящий снизу, слетел почти до самого льда ещё раньше, и его принимали подоспевшие любители хоккея, возвращавшиеся с перерыва на свои места. Но, чёртов бугай, успел ответить курсанту, сильно толкнув его, и он полетел на нижние ряды трибуны. А этот гад схватил меня под мышку и потащил в другую сторону на выход. И я с ужасом поняла, что нас никто не преследует. Сзади появился четвёртый (странно, его же скрутили), и рыжий заорал: «Быстро заводи машину!» И как я ни старалась высвободиться, получалось ещё хуже, кости трещали, руки молотили сами себя: ему, хоть бы, что, а моё тело превращалось в бесформенную грушу. Но уже на улице нашу троицу встретили стражи порядка, и я оказалась на свободе. Номер не прошёл. Ребята посадили меня в свой микроавтобус, налили кофе из термоса, дали салфетки и зеркало. О, ужас! Из него смотрело перемазанное косметикой лицо, с покусанными опухшими губами, синяками на шее и щеке. А руки, поцарапанные и побитые, с синим мизинчиком на левой руке, походили на какое-то месиво. И рёбра, и коленка, и что-то саднило в районе талии. Баталия хоккейных болельщиков, ни больше, не меньше.

Пришли Наташка с Виктором, и нас повезли в участок давать показания. И только тут я вспомнила о Ромке. До чего же человек бывает непредсказуем? Мои приключения вытеснили на время его из моей, любящей себя любимую, жизни.

– А что с ним? И где он? – Я схватила телефон, он не отвечал.

Виктор виновато посмотрел на меня, отвернулся и насупился.

– Ты не волнуйся, у него небольшое сотрясение мозга, его везут в больницу. Врач сказал, что проведут обследование и отпустят. Страшного ничего нет. – Отрапортовала Наташка.

– Сейчас же остановите, мне надо сойти. – Завопила теперь уже я.

– Вам надо дать показания, вы являетесь…

– Сначала в больницу, а потом всё, что угодно. – Я перебила, твёрдо дав понять, что так и будет.

Нас не пустили даже в отделение. Но пока я ругалась с персоналом, блюститель порядка взял справку о состоянии здоровья Романа, как потерпевшего от рук рыжего. Сотрясение имело место быть.

– Поехали, Валерия! От ваших показаний зависит уровень тяжести наказания этого бандита.

Домой добрались уже поздно вечером. Упали без ног. А утром понеслись в травматологию. И меня опять не пустили. Виктора с Наташкой – пожалуйста, а меня – нет. Моё седьмое чувство подсказывало, что это неспроста. Я еле дождалась их.

– Руся, ничего страшного, как я и говорила. Через пару-тройку дней отпустят. Проколют, прокапают и в путь. На башке небольшая рана, поверхностно задело. Ну и пара синяков. Всё хо…

– Не заговаривай мне рот. Почему я не могу пройти к нему? У него там кто-то есть? Да, если и так, я что, не имею права увидеть Ромку, поддержать? Поблагодарить, в конце концов! Что происходит? Ты от меня что-то скрываешь?

– Лер, он пока не хочет тебя видеть. Ему не по себе от того, что не смог защитить свою девушку. – Открыл рот Витька. – Так и сказал, «свою девушку». Ему нужен покой, хотя бы до завтра. Пойдём, позже придём. Тем более, у него процедуры. Да и телефон в реанимации отбирают. Но одно я знаю точно: если бы были проблемы, его бы отправили в военный госпиталь. Вывод – ничего страшного. Пойдём.

На учёбу мы так и не попали. У меня разболелись рёбра, опухший палец не давал покоя, а губы мешали, и пить, и есть. Наутро я отправилась в поликлинику нашего института, где диагностировали трещину в ребре, а на мизинец наложили гипс, хорошо, хоть на левую руку. А рёбра заставили перевязывать тугой повязкой, да хоть из простыни. И отправили на неделю лечиться, выписав кучу лекарств и витамины. К Роману я не попала, еле добравшись до дома. Наташка ахнула, вызвала Витьку. Они сгоняли в аптеку, в магазин, приготовили кучу всяких полезных блюд для меня и для нашего курсанта. И ушли к нему в больницу.

Видимо, лекарства подействовали на меня таким образом, что я проспала до вечера. Проснувшись, наткнулась на записку. Наташка принесла, как пить дать, и не стала будить.

« Лерочка, девочка моя. Я опять прошу у тебя прощения. Думаю, что ты не захочешь иметь со мной никаких дел после этого. Мне нет оправдания. Витька рассказывал, что за тобой ухаживает старшекурсник, и ты ходила с ним в кино и ещё куда-то. Я бы очень хотел, чтобы он оказался сильнее меня и никогда и никому не дал тебя в обиду. Мне подарили неделю на восстановление, и я уезжаю домой. Приеду, встретимся. Если захочешь. А если нет, я не обижусь. Целую, исключительно в щёчку».

Исключительно, в щёчку, он не обидится… Я рухнула опять на диван, не было никаких сил. Какой старшекурсник? Вадим, что ли? Он был прикреплён ко мне в порядке помощи первокурсникам, и очень помогал в учёбе. Мы просиживали в библиотеке, в компьютерном классе, один раз лазили по ВДНХ, а потом пошли в кино, сделав себе подарок за хорошую работу. Да, он стал приударять за мной, до сих пор на что-то надеялся, приглашая то в ресторан, то на концерт, то просто погулять. Но я никуда с ним не ходила, и Витька знал об этом. Зачем рассказал Ромке?

Решение пришло мгновенно. Если Роман уезжает сегодня, то остаётся только поздний поезд. Я затянулась купленным корсетом, кое-как оделась и рванула на вокзал. В метро было уже немноголюдно, и я уселась в уголок.

«Что со мной? Почему я так хочу его увидеть, что даже боль не останавливает? Почему мне нужно заглянуть в глаза Ромки? Почему, не услышав его голос, я не смогу дальше дышать? Я влюбилась? Лерка, признайся уже сама себе, что ощущаешь жизнь пустой и неинтересной без Трошина? И что ты очень переживаешь за него, за его состояние, за его душевный покой. Ведь этот человек пострадал из-за тебя, и ты видела, как он ринулся в бой с громилой, раза в два больше и сильнее его. За что он должен просить прощения? Тебе надо обязательно поддержать отважного защитника, ты же «его девушка»…

На вокзале меня всё время нещадно толкали, причиняя физическую боль. Я нашла место в зале ожидания как раз напротив перрона, с которого должен был уходить поезд. И стала ждать. Недолго мучилась, старушка… Он появился в гражданке, с перевязанной головой, Чапаев. Рядом шла девушка, она поддерживала его под руку и заглядывала в глаза и в рот, что-то объясняя. Он отвечал, она чмокала его и продолжала вещать дальше. И поцеловала, повернув его лицо к себе, уже в губы. Я обомлела. Она была постарше, может, выглядела так, в узких брючках, ботильонах на шпильке и в короткой расстёгнутой курточке, выставляя на свет божий бесстыдно выпирающую из разреза кофточки грудь. Трошин улыбался, поглядывая на это безобразие, как-то задумчиво, и мне показалось, что он хорошо знаком с этой частью своей спутницы и не прочь бы повторить это удовольствие. А что? Если они уезжают вместе, вполне может случиться. Ну что ж, пройдём этот путь до конца. Я потихоньку двинулась за ними. И, о да, эта парочка уезжала вместе. Девушка вошла в вагон, а Роман остался на платформе покурить. Он делал это только в моменты сильного переживания или после алкоголя. Совсем редко. Я решилась.

– Доброй ночи, Рома! Уезжаешь?

Он не то, что обалдел, он превратился в соляной столб, сигарета выпала, обжигая ему руку. Ромка даже не дёрнулся, уставившись на меня немигающим взглядом. А видок был, что надо: опухшие изодранные губы, минимум косметики, не скрывающей синяков и ссадин, скособоченная фигура и гипс. Прямо бегство французов из-под Москвы.

– Романчик, ну где ты? Иди уже, пять минут осталось. – Тревожилась мадам. – А это кто? Попрошайка? Или бомжиха? Лихо её размазали. Их тут полно, не обращай внимания, заходи. Девушка, вам пора в свой бомжатник.

Я была растоптана, меня просто поимели, как половую тряпку, как падшую женщину. Как проститутку. Потрясение было настолько глубоким, что на нервной почве я стала сначала подхихикивать, а потом и хохотать во всё воронье горло. Меня трясло и выворачивало наизнанку, сдвинуться с места не было никаких сил, как и просто пошевелить руками и ногами. Я сходила с ума…

Трошин подскочил, схватил меня за плечи.