Глава 4

Хотя миссис Бёртон и не располагала надежными доказательствами того, что племянница провела вечер в неподобающей компании за неправедными занятиями – Джорджиана присоединилась к дяде и тете в благопристойные десять часов, – она не стала слушать никаких «я просто выпила слишком много шампанского» и почти всю дорогу до дома читала Джорджиане лекцию о том, как должна вести себя леди, а также о скромности, необходимости заводить правильные знакомства и о том, что ходить без сопровождающих старшего возраста девушке недопустимо. Прислонившись лбом к выцветшей обивке кареты, Джорджиана изо всех сил старалась изображать искреннюю заинтересованность, но выглядела скорее как человек, страдающий желудочными коликами.

На следующее утро девушка проснулась поздно. Мигрень настигла Джорджиану как раз в тот момент, когда она спустилась позавтракать с дядей и тетей; последняя громко и радостно поприветствовала племянницу и подозрительно сощурилась, увидев, как та поморщилась.

Джорджиана так и не узнала, что было в трубке, но что бы это ни было – табаком оно определенно не являлось; она никогда не видела, чтобы дядя, покурив после ужина, принимался охотиться за яркими огоньками или непроизвольно хихикать, хотя однажды он поверг племянницу в шок, беспечно расстегнув верхнюю пуговицу жилетки.

Та Джорджиана, что жила с родителями и проводила субботние вечера, расставляя свои книги по году издания, пришла бы в полный ужас от одной мысли о том, чтобы накуриться непонятного, изменяющего сознание зелья в обществе практически незнакомых людей, но она уже догадывалась, что вовсе не обязана быть такой Джорджианой. Возможно, другая ее ипостась – та, что способна быть на дружеской ноге с Фрэнсис Кэмпбелл, держаться наравне с ее приятелями из высшего общества и быть вхожей в узкий (в буквальном смысле слова) круг, очерченный розовыми кустами, – могла вести себя так, словно все это было таким же обычным делом, как выпить чашечку отменно заваренного чаю.

Джорджиана без особого энтузиазма ковырялась в своей тарелке, когда в столовую вошла Эммелина и сообщила, что барышню ожидает у дверей некая особа – привлекательная темноволосая особа, которая приехала в такой роскошной карете, что о ней нужно рассказывать отдельно.

– О господи боже мой! Это же мисс Кэмпбелл, верно? – вскрикнула миссис Бёртон, прижав ладони к щекам.

– Она, вне всякого сомнения, вас слышит, – прошипела в ответ Джорджиана.

Тот факт, что Фрэнсис нашла ее – раздобыла ее адрес, не поленившись заняться поисками, – почему-то невероятно взволновал Джорджиану, заставил сердце биться чаще, а ладони – покрыться липким потом, но на размышления обо всем этом сейчас не было времени.

Во время последовавшего за этим приступа довольно нелепой паники миссис Бёртон схватила и спрятала кусок сыру, а Джорджиана помчалась за плащом и чепцом. Мистер Бёртон сохранял стоическую невозмутимость, подобно горному утесу в бурю. Джорджиана выскочила за дверь, сжимая в руках корзинку для пикника с кое-как завернутым завтраком, прежде чем гостья успела заметить внутренность дома; справиться с задачей ей помогла миссис Бёртон, чью озабоченность богатством мисс Кэмпбелл превосходил лишь ужас перед мыслью о том, что кто-то подобный Фрэнсис увидит скромный и немного пыльный интерьер ее жилища.

Джорджиана понимала миссис Бёртон – она разделяла ужас тетушки перед пылью.

Суматоха, призванная спровадить ее, вызвала у Фрэнсис вежливое недоумение, однако на пикник она согласилась, поскольку погода стояла хорошая. Фрэнсис велела кучеру отвезти их в место, указанное Джорджианой, – на лужайку в десяти минутах езды отсюда по узкой ухабистой дороге. Джорджиана часто сидела тут одна, с хорошей книгой, и из-за этой привычки ей уже пришлось выслушать целую проповедь «о вреде чтения на открытом воздухе» в исполнении миссис Бёртон. Девушки устроились в тени, на извлеченном из глубин кареты коврике заграничного вида.

Фрэнсис выглядела утомленной, но довольной. Она безмятежно откинулась назад, опираясь на локти, и Джорджиана попыталась повторить ее позу – словно в ее голове не толкались тысячи мыслей, словно она не была почти до дурноты взволнована тем, что сидит рядом с Фрэнсис здесь, под деревом.

– Как прошел остаток вечера? – непринужденно спросила она, щурясь от солнечных лучей, проникающих сквозь древесную крону и отдающихся в голове острой болью. До чего же досадно обнаруживать, что приятное, но сомнительное поведение имеет свои последствия, подумалось Джорджиане.

– Превосходно, – ответила Фрэнсис, лениво скидывая туфли и чулки. Она так и не сняла вчерашнее золотисто-зеленое платье, хотя шелка выглядели слегка помятыми. Фрэнсис потянулась, как кошка, и пошевелила пальцами ног в траве. – Джеремайя от меня оторваться не мог. После полуночи все начали расходиться, но мы с ним проболтали почти до самого утра. Спала я у Джейн. Это ее чулки. Пошловаты на мой вкус.

Джорджиана протянула Фрэнсис сэндвич, и та жадно на него накинулась.

– Я рассчитываю, что до конца лета Джеремайя сделает мне предложение, – сообщила она, на секунду прекратив жевать. – Честное слово, сам Господь Бог путем чудесного вмешательства не смог бы создать более совершенный союз.

– Но… вы хотите сказать, что не помолвлены? – Джорджиана замерла, не донеся свой сэндвич до рта.

Она заключила, что Фрэнсис и Джеремайя помолвлены, просто посмотрев, как они держатся, как интимно ведут себя друг с другом. Джорджиана не знала, что думает Господь Бог относительно эротических рукопожатий до брака, но подозревала: вряд ли что-то хорошее.

– Мужайтесь, Джорджиана, ибо я поведаю вам то, что потрясет вас до глубины души: нет, мы не помолвлены, – закатив глаза, сказала Фрэнсис. – О, не смотрите на меня так. Теперь уже скоро. Должна признаться, сама процедура меня раздражает, но предвкушение – это сладкое чувство!

– Он и вправду смотрит на вас так, словно хочет попробовать на вкус, – согласилась Джорджиана и была вознаграждена лукавейшей улыбкой.

– Хочется верить, – ответила Фрэнсис, и Джорджиана фыркнула, сдерживая смех. – Полноте, я ведь не единственная, кто развлекался в саду у Джейн, я слышала, вы тоже зря времени не теряли. Мисс Вудли видела, как вы любезничали с нашим молчуном мистером Хаксли. Есть в нем, знаете ли, какая-то загадка, но от этого дамы, похоже, лишь сильнее к нему тянутся.

– Какие дамы? – Джорджиана отложила сэндвич, так и не откусив от него.

– Ох, да всякие, – махнула рукой Фрэнсис. – Все. Бедняжки! Он ни на кого из них не глядит. Конечно, Джеремайя тоже завидный жених – многие пытались его завоевать и потерпели поражение. Жду не дождусь увидеть отчаяние на их милых мордашках, когда мы объявим о помолвке. Но довольно, сменим тему… Итак, мистер Хаксли. Я хочу знать все гнусные подробности.

– Рассказывать особо нечего, – честно призналась Джорджиана, смахивая крошки с юбки. – Мы просто побеседовали о… ну, о приеме, и о гостях, и немного о… лошадях.

Это была ложь через умолчание, но Джорджиана решила, что Фрэнсис не стоит знать ни о том, как она опозорилась перед мистером Хаксли, ни о ее рассуждениях касательно людей, не подозревающих о существовании шнурков. В конце концов, она только что видела, как Фрэнсис распускает завязки на своей обуви – очко в пользу мистера Хаксли.

В том, что когда-то он пользовался вниманием женщин, разумеется, не было ничего странного – мистер Хаксли был богат, загадочен, и ресницы у него были, как у новорожденного теленка, – но мысль об этом все равно мучила Джорджиану, хотя она прекрасно осознавала, что никак не может на него притязать. Не понимая, почему мистер Хаксли ее так увлек, она отчаянно хотела завоевать его симпатию.

Если уж начистоту, шансов у Джорджианы было немного, если только мистер Хаксли не испытывал какого-то особого удовольствия от выслушивания оскорблений в свой адрес.

– Мы с Джеремайей говорили о нем прошлым вечером. Он, кстати, живет здесь круглый год, представьте, а не приезжает на лето, как все мы. Раньше мы видели его чаще, он то и дело появлялся на приемах, крутился среди нашего хулиганья, но несколько лет назад таинственно исчез и лишь недавно снова начал появляться на публике. Это, возможно, самое интересное из всего, что он когда-либо делал, и это о чем-то да говорит… Я сама, кажется, так толком и не успела побеседовать с ним с момента его возвращения. Он получил ошеломительное наследство и теперь ведет семейное дело. Там что-то с его семьей… Джеремайя упоминал, но не вдавался в детали – ему все-таки было трудно сосредоточиться. – Фрэнсис усмехнулась, а Джорджиана задумалась, как же именно она мешала Джеремайе сосредоточиться. – Беда в том, что от всей этой ответственности он сделался невыносимым занудой. Боюсь, что выйти за него замуж будет все равно что сочетаться браком с чрезвычайно высокопоставленной палкой от метлы.

– Мне он показался вполне терпимым, – заметила Джорджиана, подумав, что мистер Хаксли, скорее всего, не мог сказать того же о ней.

– Вот как? Что ж, каждому свое. Я-то совершенно не представляю, как можно обустраивать дом и проводить свои дни в увеселениях на деньги человека, столь истово ненавидящего развлечения. Он почти не пьет, он не курит. Кажется, его любимые хобби – создавать неловкие паузы в разговоре и разглядывать свои руки. Но он, спору нет, учтив и чрезвычайно мил. – Фрэнсис демонстративно поежилась.

Джорджиана не могла понять, зачем она так старается подорвать репутацию мистера Хаксли – может быть, она никогда не видела его достаточно близко, чтобы плениться его ресницами?

– Остальные ваши друзья – они очень славные, – поспешила она сменить тему и откусила наконец от своего сэндвича.

– Ах, мои фрейлины, – засмеялась Фрэнсис. – Джейн – девчонка-кремень, но славная, правда. Я ее знаю с пеленок – мы вместе росли. Но боюсь, преклонные года тяготят ее все сильнее и сильнее. Сейчас она уже почти не радуется приемам, которые сама же и устраивает. А вот Сесилия – та еще штучка. Образец выдающейся красоты, тут каждый согласится, но немного… скажем так, первой женщиной в правительстве ей точно не бывать. Она – хорошая партия, всегда готова на любые авантюры, а еще у нее обворожительные братья. Все, конечно, уже женаты. – Фрэнсис с тоской вздохнула. – Высокие и светловолосые, как она. Я надеялась, что младший обратит на меня внимание, но их мать мгновенно организовала всем помолвку с молодыми девицами из лондонского высшего общества.

– Мистер Смит, кажется, к вам весьма неравнодушен, – отважилась заметить Джорджиана. – Вы с ним не…

Фрэнсис бросила на нее взгляд, полный искреннего изумления, а потом, запрокинув голову, расхохоталась:

– О, только не Джонатан! Не наговаривайте на беднягу. Он мне как брат, и я не хочу вас шокировать, Джорджиана, но я совсем не в его вкусе. Убежденный холостяк в почтенном возрасте двадцати двух лет…

Джорджиана ровным счетом ничего не поняла и не успела притвориться, что понимает.

– Он принадлежит к другому клубу, Джорджиана. «Только для мужчин», как в лондонских заведениях.

– Ой! – Наконец догадавшись, Джорджиана залилась краской. – То есть…

– Сдается мне, вчера я видела, как он исчез за теплицей с одним из ужасных приятелей Джеремайи, – вскинула бровь Фрэнсис.

– Ой, – повторила растерянная Джорджиана.

Она слышала о таких мужчинах – знакомства с огромным количеством подобных персонажей невозможно было избежать даже при самом поверхностном изучении древнегреческой литературы, – но еще никогда не встречала их во плоти. Мистер Смит не показался ей ни странным, ни зловещим – по крайней мере, не более странным и зловещим, чем остальная компания. По правде говоря, из всех друзей Фрэнсис он вызывал у Джорджианы наибольшую симпатию.

Можно представить, что сказала бы тетя – в конце концов, подобное поведение было противозаконно, – но в каком-то смысле это добавляло облику мистера Смита волнующей романтичности. Ведь он рисковал всем, совершал преступление ради любви… или что там толкает людей прятаться за теплицей.

Фрэнсис, похоже, была довольна тем, что сумела привести подругу в замешательство. Джорджиана поняла, что неверно истолковала ее близкие отношения с мистером Смитом и все те взгляды, что он бросал на нее в розовом саду; в его глазах светилось не желание, а стремление защитить дорогую Фрэнни.

– Ему чертовски повезло, что мы здесь отлично поднаторели в искусстве смотреть на все сквозь пальцы, – сказала Фрэнсис. – Как-то раз мы довольно долго притворялись, что у нас роман. Джонатан хотел сбить ищеек со следа, и ему охотно поверили. Все пошло прахом, когда на празднике по случаю моего дня рождения мы застали его в бильярдной совершенно голого с этим ужасным итальянцем… – Она поморщилась при воспоминании о конфузе и вдохнула. – Они с Кристофером вечно готовы друг друга убить. Откровенно говоря, я мечтаю, чтобы Джонатан просто удавил его уже поскорее одним из своих жутких галстуков. Кристофер так вошел в роль дамского угодника, что совершенно не замечает, насколько он отвратителен всем женщинам вокруг. Честное слово, этот мальчик просто дьявол во плоти… и в безвкусном платье. Мы терпим его лишь потому, что у него имеются отличные связи, необходимые для поддержания некоторых наших любимых вредных привычек. Он приходится Джейн троюродным братом или кем-то в этом роде и учился вместе с Джеремайей. Не садитесь с ним в карету без сопровождающих и не пейте ничего, что он вам предложит, если он не выпьет это сам. Да и если даже выпьет, не надо – у него, наверное, уже выработалась устойчивость к пятидесяти разным ядам. – Джорджиана, судя по всему, выглядела очень испуганной, и Фрэнсис смилостивилась: – Ну ладно, не такой уж он чудовищный. Просто чудит иногда… но кто из нас не чудит?

Самую «чудную» свою ночь Джорджиана провела четырнадцать часов назад исключительно благодаря Фрэнсис, однако кивнула с таким видом, словно тоже, по слухам, купалась полуголой на чужой мельнице.

– Обычно нас больше, чем пятеро, но бывает, что кто-то пропускает несколько сезонов или скоропостижно женится. Этим летом на посту пока только мы. В прошлом году развлекались ввосьмером и чуть не спалили летний домик Генриетты Кинг, так что, наверное, чем меньше народу, тем лучше. У каждого из нас полно знакомств, и есть еще компания Джеремайи, но я предпочитаю тесный круг по-настоящему близких друзей, а вы?

– Я тоже, разумеется, – ответила Джорджиана, надеясь, что Фрэнсис не догадается по ее лицу, как отчаянно она желает, чтобы их пятерка превратилась в шестерку: границы тесного круга наверняка можно чуточку раздвинуть и обойтись при этом без поджогов.

– Мои родители, кстати, хотели ради разнообразия провести лето где-нибудь еще, но я была непреклонна. В сентябре Джеремайя вернется в Манчестер, а я – в Лондон. Две сотни миль на почтовой карете романтике совершенно точно не поспособствуют, так что все мои надежды на лето. Но мне уже кажется, что это растянется навечно.

Ужасное в своей нескончаемости лето на глазах у Джорджианы наполнялось радужными надеждами. Может быть, подумала она, ей тоже не придется проводить эти месяцы в трясине уныния и одиночества, как она боялась поначалу; может быть, она создана для чего-то большего. И если ради этого большего придется немного нарушить приличия, значит, так тому и быть.

Фрэнсис Кэмпбелл совершенно необязательно было знать, что до этого Джорджиана проводила лето, исключительно играя в шахматы, читая в одиночестве Чосера и даже мечтать не смея о том, чтобы жить по-другому. Фрэнсис и ее друзья были такими остроумными, такими искрометными, такими полными жизни. Джорджиане мучительно хотелось стать одной из них, чтобы все видели ее в компании Дагреев, Вудли и Кэмпбеллов и чтобы она достойно смотрелась рядом с ними. Хотелось званых вечеров, полных веселья и безумных приключений, хотелось приглашений туда, куда Бёртонов никто никогда не звал. Хотелось побывать в лондонском доме Фрэнсис, хотелось, чтобы их дружба пережила лето, дотянула до Михайлова дня и до Рождества. И еще ужасно хотелось видеть на приемах курчавых незнакомцев с мускулистыми руками, от которых почему-то невозможно оторвать глаз, незнакомцев, которые не смеются над похабными шутками и сами чистят своих лошадей – просто для удовольствия!

– Я должна извиниться за свою мать. – Фрэнсис вздохнула и взяла себе еще сэндвич. – Она не всегда была такой моралисткой. Когда-то мои родители закатывали шикарные приемы. Отец в последнее время ведет себя как законченный мерзавец, вечно пропадает в заграничных поездках, а когда возвращается, они с матерью колобродят так, что слышно в любом уголке дома. Супружеские радости, вы понимаете.

– Ничего страшного, честное слово, – заверила Джорджиана. – Если бы нас нашла моя тетя, то меня бы забросили в карету и отвезли прямиком в женский монастырь.

Фрэнсис рассмеялась.

– Возможно, именно так с нами и надо, Джордж, для нашей же безопасности, – сказала она, ласково похлопав Джорджиану по ноге.

Джорджиана порозовела, обрадованная и фамильярностью, и прозвищем. Потянулась за сэндвичем, чтобы скрыть заливший щеки румянец, и обнаружила, что корзинка пуста.

– Ох, черт, я съела весь ваш завтрак! – воскликнула Фрэнсис. – Приезжайте к нам в гости, и мы вас накормим как следует. Вам понравится – у нас самые очаровательные собаки и лучшие лошади во всем графстве. Отец без конца заводит все новых и новых, только теперь он почти не выезжает. Но мы можем как-нибудь покататься. Если, конечно, у вас нет иных планов.

Судя по лицу Джорджианы, Фрэнсис догадалась, что ту никуда не звали. Между ними что-то промелькнуло, и Джорджиана поняла, что ее новая наперсница, хоть и не знакома с подробностями ее жизни, смекает, что к чему: Фрэнсис прекрасно осознавала свою роль в их дружбе… и все слабые стороны Джорджианы. Если она порвет с Джорджианой завтра, той придется коротать остаток лета – а быть может, и остаток жизни – в гостиной миссис Бёртон за вышиванием всяких кошмаров в пастельных тонах и воспоминаниями о славных днях, проведенных в обществе высокочтимой мисс Кэмпбелл.

Фрэнсис намеренно завела подругу не своего круга. Джорджиана не имела ни малейшего представления, зачем ей это понадобилось, однако понимала свою роль – принимать дары и быть благодарной.

Она действительно была благодарна. Безмерно благодарна. Пусть Фрэнсис съедает все ее сэндвичи каждый день – она и слова ей не скажет.

– Нет, иных планов у меня нет, – сказала Джорджиана.

– Прекрасно, – ухмыльнулась Фрэнсис, встала и протянула ей руку. – Пошли, Джордж. Туфли долой. Я видела здесь ручей и умираю от желания погрузить в него ноги.