Теперь Джорджиана могла как следует ее рассмотреть, поскольку миссис Гэдфорт определенно сосредоточила в гостиной весь свой свечной фонд. Платье Фрэнсис было простого кроя, однако столь тщательно украшено драгоценностями, что его обладательница будто бы вся сияла каждый раз, когда на нее падал свет. Щеки девушки заливала краска – вероятно, она казалась свежим румянцем юности гостям, не подозревающим, что эффект достигнут за счет изрядного коли чества французского бренди. Нечто в ее глазах – золотисто-карих, удивительно ярких на фоне кожи цвета темного янтаря – намекало на то, что Фрэнсис думает о чем-то чрезвычайно забавном. Все в ней, от лент в волосах до манеры себя держать, говорило о невероятном богатстве и его спутнице – врожденной элегантности. Джорджиана мгновенно ощутила, что недостойна такой компании, но вместе с этим ощущением пришло – и пересилило его – отчаянное желание каким-то образом добиться расположения Фрэнсис и завоевать ее дружбу.

Мистер Гэдфорт тем временем определенно подбирался к кульминации своей речи.

– Эта прекрасная картина – это утонченное произведение искусства – придала завершенность нашему жилищу, и всякий раз, глядя на нее, я буду с любовью вспоминать моего невероятно доброго друга, высокоуважаемого лорда Кэмпбелла.

Джорджиана вздрогнула, едва не расплескав свой бокал второй раз за вечер, и вновь бросила благоговейный взгляд на родителей Фрэнсис – как оказалось, не мистера и миссис Кэмпбелл, а лорда и леди Кэмпбелл. Затем она перевела глаза на Фрэнсис, которая уже откровенно усмехалась, глядя на мистера Гэдфорта. Тот, подняв свой бокал, благодушно улыбнулся ей в ответ, полагая, что является участником веселья, а не его незадачливым объектом.

Речь завершилась вежливыми аплодисментами, и в животе Джорджианы что-то неприятно сжалось. Если Фрэнсис с родителями сейчас сбегут, это положит конец короткой, яркой передышке в ее унылой жизни с Бёртонами. Если ей придется выдержать еще одну неделю нескончаемых рассуждений о плотности ткани шалей или правильном выращивании репы, она совершенно точно лишится рассудка. Фрэнсис уповала на будущее, наполненное остроумными разговорами, достойными собеседниками и изысканными приемами, с которых никто не мечтает спастись, скатившись по склону холма и приземлившись в канаву с застоявшейся водой. Фрэнсис казалась началом истории, которую Джорджиана безумно хотела дочитать до конца.

Когда повсюду в гостиной загудели голоса и светское общение возобновилось, у нее не хватило смелости отправиться выяснять, осуществили ли Кэмпбеллы свой элегантный выход. Голова у Джорджианы закружилась от облегчения, когда прохладная ладонь коснулась ее руки.

– Вы так одиноко здесь стояли, – сказала Фрэнсис, – словно кто-то завлек вас и бросил. Пойдемте, познакомьтесь лучше с моими родителями.

И она повела Джорджиану в другой конец комнаты.

– Вы проводите в наших краях лето, мисс Эллерс? – спросила леди Кэмпбелл, когда с формальной частью знакомства было покончено.

– В некотором смысле да, леди Кэмпбелл, хотя, может статься, продержусь подольше, – ответила Джорджиана, старательно изображая, как ей хотелось верить, легкий шутливый тон, словно обстоятельства, в которых она оказалась, лишь слегка ее забавляли. – Моей матери нездоровится, поэтому она и мой отец перебрались на побережье, чтобы дышать свежим воздухом. Они решили, что для меня будет лучше не отрываться от цивилизации. Мои дядя и тетя – Бёртоны – были так добры, что приютили меня. Они живут сразу за восточным мостом.

Местоположение дома Бёртонов – слишком близкое к городу для внушительного имения, но при этом слишком далекое от модных районов – достаточно ясно свидетельствовало об их достатке (точнее, отсутствии оного), и Джорджиана ждала, что собеседники к ней слегка охладеют. Ее опасения оказались напрасны: Кэмпбеллы, похоже, принадлежали к разряду, который тетя именовала «порядочные, деликатные люди», что означало «люди, которые не станут открыто насмехаться над другими из-за их финансового положения», и они просто вежливо поинтересовались здоровьем Бёртонов.

Миссис Бёртон, что стояла чуть поодаль и позади Кэмпбеллов, не подозревая, что ее особа является предметом обсуждения, вдруг заметила, с кем разговаривает Джорджиана. Послав племяннице сдержанную вымученную улыбку, она с озабоченным видом что-то спешно зашептала на ухо мужу. Джорджиана начала подозревать, что речь идет о похоронном обряде викингов.

– Фрэнсис, милая, не могла бы ты поговорить с миссис Гэдфорт и помочь мисс Эллерс подобрать что-нибудь к ее платью? – тихо попросила леди Кэмпбелл, положив руку на локоть дочери и указав глазами на огромное пятно от пунша, о котором Джорджиана, увлекшись, совсем позабыла.

– Ну конечно! – воскликнула Фрэнсис. – Господи, а я просто стояла тут и смотрела на вас, всю в пунше и печали. Пойдемте.

Джорджиана присела в реверансе и позволила увлечь себя прочь из комнаты, лишь в начале темной лестницы заметив своей спутнице, что они движутся в направлении прямо противоположном пышному бюсту миссис Гэдфорт.

– Ах вы, душечка моя, никто и не заметит, – успокоила ее Фрэнсис. – И к тому же я умираю от желания увидеть остальной ее гардероб. Готова биться об заклад, что там уйма золотой парчи и какая-нибудь парадная шляпа с фруктами.

Коньяк делал свое волшебное дело – Джорджиана чувствовала, что должна воспротивиться, однако вместо этого почему-то охотно пошла за Фрэнсис. Снова взявшись под руки, девушки принялись искать гардеробную. В полутьме это оказалось нелегким делом, но в конце концов Фрэнсис распахнула нужную дверь и радостно захлопала в ладоши.

Присев на обитую розовым бархатом скамейку для ног, Джорджиана наблюдала, как Фрэнсис вытаскивает из шкафа одну кошмарную вещь за другой – накидку из павлиньих перьев, маску, сделанную, судя по ее виду, из кожи, серое платье с вырезом настолько низким, что человеческий сосок просто не имел возможности в него уместиться, – пока обе не рухнули без сил от смеха. Фрэнсис жестом попросила помочь ей расстегнуть сзади платье, и Джорджиана, секунду поколебавшись, принялась неловко возиться с крючками, а потом стала смотреть, как Фрэнсис исследует гардероб уже с новой целью.

– Вот, – наконец сказала она, забирая у Джорджианы фляжку, которую та даже не помнила, как взяла. – Примерьтека это.

Фрэнсис бросила Джорджиане непонятный ком ткани и выскользнула из комнаты.

Немного помедлив – платье казалось слишком объемным и безвкусным из-за обилия рюшей, – Джорджиана натянула одеяние через голову. Оставшись в комнате одна, она внезапно почувствовала себя до невозможности нелепо, но, взглянув в туалетное зеркало, обнаружила, что глуповато ухмыляется. Прическа растрепалась, и во всем облике девушки сквозила пьяная беспорядочность, какой Джорджиана никогда раньше не наблюдала у своего отражения. Неважно – все меркло в сравнении с тем, как чудесно было после двух недель одиночества наслаждаться мгновениями легкомысленной, дурашливой дружбы, пусть и вращались эти мимолетные отношения исключительно вокруг издевательств над тучной и немолодой супружеской парой.

– Миссис Гэдфорт, вы просто обворожительны, – потешным басом произнесла Фрэнсис, снова входя в комнату.

Джорджиана расхохоталась, увидев, что Фрэнсис с блеском перевоплотилась в незадачливого мужа хозяйки дома. Она где-то раздобыла парадный сюртук и цилиндр. И то и другое было ей велико, и Фрэнсис приходилось поддерживать детали туалета, иначе она рисковала в одно мгновение оказаться раздетой.

– Ах, мистер Гэдфорт, вы такой проказник, – подхватила Джорджиана нелепым фальцетом. – Съешьте же меня, как французский пудинг!

Фрэнсис с веселым хихиканьем приковыляла к Джорджиане и рухнула рядом с ней на скамейку для ног. Девушки продолжали смеяться – немного истерически, – пока Джорджиана помогала Фрэнсис нарисовать тоненькие усики сурьмой миссис Гэдфорт; когда работа над усами была завершена, Фрэнсис сняла одно из своих колец и надела на палец Джорджиане, словно свадебное.

В таком виде – усевшихся на скамейку верхом и пылко признающихся друг другу в супружеских чувствах («Мистер Гэдфорт, в сравнении с этой картиной вы подлинное произведение искусства!» – «Ах, благодарю вас, миссис Гэдфорт, и должен заметить, меня привели в восхищение слегка порнографические фигурные кусты, что вы организовали на задней лужайке»), – их и обнаружила леди Кэмпбелл.

Стоило двери отвориться, как Джорджиана застыла – от накативших стыда и ужаса она была готова воспламениться. К ее удивлению, леди Кэмпбелл не выглядела сердитой – лишь усталой.

– Умой лицо и возьми плащ, Фрэнсис, – негромко сказала она. – Отец говорит, что пора уезжать. – И, ничего не добавив, развернулась на каблуках и вышла.

Джорджиана, совершенно раздавленная и униженная, взгля нула на Фрэнсис, полагая увидеть ее в таком же состоянии, однако Фрэнсис, похоже, только рассердилась.

– Ну вот, пожалуйста. Стоит забрезжить хоть слабенькой надежде на веселье, как моя мать душит все на корню. Она ужасная зануда.

Фрэнсис стянула с себя сюртук, оставшись в одной нижней юбке, и принялась одеваться, а залившаяся краской Джорджиана стащила через голову платье миссис Гэдфорт и аккуратно повесила его обратно в гардероб. Фрэнсис оставила сюртук мистера Гэдфорта валяться на полу, отступила в сторону, словно не имела к нему вообще никакого касательства, а потом попросила назад свое кольцо.

– Как бы то ни было, надеюсь увидеть вас на следующем приеме. – Уходя, девушка помахала Джорджиане рукой. – Было приятно познакомиться, миссис Эллерс.

Снова оставшись одна, Джорджиана собрала с пола раскиданную одежду и спешно развесила по местам. Вернув в шкаф сюртук мистера Гэдфорта, она побежала на первый этаж, гадая, что подразумевала Фрэнсис под «следующим приемом», и налетела на Бёртонов.

– Господи, чем ты занималась, Джорджиана? – воскликнула тетя. – Почему ты такая красная? Ты упала? Тебе нездоровится?

– Вовсе нет, со мной все хорошо, – ответила Джорджиана и коснулась щеки тыльной стороной ладони. Щека была горячей.

– Ну что же, тогда пойдем, – сказала миссис Бёртон, рассматривая племянницу с крайним подозрением. – Твой дядя съел несвежего винограда и скверно себя чувствует. Мы едем домой.