Акива стоял на краю плоской крыши в Эр-Рияде и смотрел вниз, на дверь в узком переулке – на вид такую же неприметную, как и все остальные, но он чувствовал жгучую ауру ее чар, как боль за глазами.
Один из выходов дьявола в мир людей.
Широко раскрыв огромные крылья – невидимые, видна была лишь их тень на земле, – Акива спланировал вниз и приземлился в россыпи искр. Подметальщик улиц бросился на колени, но Акива, не обратив на него внимания, повернулся лицом к двери и крепко сжал рукоять меча. Больше всего на свете ему хотелось вынуть клинок из ножен и ворваться внутрь, покончить со всем прямо здесь, в лавке Бримстоуна, пролить кровь, но магическая сила порталов не позволяла – не стоило даже пытаться, – и он сделал то, зачем явился сюда.
Вытянув руку, приложил ладонь к двери. Легкое свечение, запах гари – и на деревянной поверхности остался отпечаток.
Пока достаточно.
Он развернулся и зашагал прочь, а люди жались к стенам, уступая ему дорогу.
Конечно, они видели его не таким, каким он был на самом деле. Волшебство скрывало огненные крылья, однако сойти за обычного человека ему все равно не удавалось. Высокий юноша неописуемой красоты, от которой захватывало дух, – такую редко встретишь в реальной жизни – с грацией хищника шел среди людей и обращал на них внимания не больше, чем на статуи в парке. На поясе его висел меч, закатанные до локтей рукава обнажали загорелые, жилистые предплечья. Кисти рук вызывали особое любопытство: покрытые белыми шрамами и черными полосами татуировок – простые повторяющиеся линии штриховали фаланги пальцев.
Коротко остриженные темные волосы образовывали «вдовий» мысок на лбу. Золотистую кожу бронзой оттенял загар, особенно выделяя выступы на лице – высокие скулы, надбровные дуги, переносицу, – Акива словно купался в густом медовом свете.
При всей своей красоте вид он имел неприветливый. Невозможно было представить, что это лицо вдруг просияет улыбкой. Действительно, Акива не улыбался уже много лет. И не собирался делать этого впредь.
Но все это было лишь мгновенное впечатление. Останавливаться и смотреть, как он проходит мимо, людей заставляли его глаза.
Глаза были как у тигра, янтарного цвета с черным контуром, образованным густыми ресницами и сурьмой, из-за чего золотистые радужки, казалось, испускали лучи света. Чистым и ярким, завораживающим и невероятно красивым, этим глазам явно чего-то не хватало. Возможно, человечности – того самого качества, название которому люди, безо всякой иронии, дали в честь самих себя. Когда с Акивой внезапно столкнулась старушка, у нее перехватило дыхание.
В его глазах словно горел живой огонь. Женщина была уверена – она вот-вот вспыхнет пламенем.
Ахнув, она оступилась, и Акива протянул руку, чтобы помочь ей удержаться на ногах. Она ощутила жар, а когда юноша прошел дальше, ее задели невидимые крылья. Разлетелись искры, и женщина застыла, в изумлении и страхе наблюдая за удаляющейся фигурой. Она отчетливо увидела тень от развернутых веером крыльев. Затем, обдав ее горячей волной, унесшей с головы косынку, он исчез.
В считаные мгновения Акива взмыл ввысь. В разреженном воздухе кожу покалывали ледяные кристаллы. Крылья пламенеющими парусами озаряли черноту небес. Он устремился к следующему человеческому городу искать другую дверь, помеченную дьявольскими чарами, а затем – еще и еще, пока на каждой из них не останутся черные отпечатки рук.
В разных странах Азаил и Лираз занимались тем же. Они пометят все двери, и это станет началом конца.
И начнется он с огня.
В общем-то, у Кэроу получалось удерживать в равновесии две свои жизни. Она была семнадцатилетней студенткой художественного лицея в Праге; в то же время – девочкой на посылках у монстра, который заменял ей семью. Чаще всего ей удавалось и то и другое. Не всегда, конечно, но по большей части.
Однако эта неделя выдалась особой.
Во вторник в самый разгар занятий в школе на окно уселся Кишмиш и принялся стучать клювом в стекло. Принесенная им записка, еще более немногословная, чем давешняя, гласила: «Приходи». И Кэроу пошла. Хотя знай она, куда ее на этот раз отправит Бримстоун, возможно, и отказалась бы.
Птичий рынок в Сайгоне – одно из тех мест на земном шаре, которые она ненавидела всей душой. Котята и немецкие овчарки, летучие мыши, малайские медведи и лангуры продавались там вовсе не в качестве домашних любимцев, а в кулинарных целях. Старая карга – мать мясника – хранила зубы в погребальной урне, и именно Кэроу приходилось забирать их раз в несколько месяцев и скреплять сделку глотком кислого рисового вина, от которого бурлило в желудке.
Среда: север Канады. Два охотника-атапаска. Доставка партии волчьих зубов.
Четверг: Сан-Франциско. Молодая блондинка-герпетолог, в тайнике у которой хранились ядовитые зубы гремучих змей, оставшиеся от несчастных объектов научных исследований.
– Между прочим, могли бы явиться в лавку и сами, – буркнула Кэроу: на следующий день ей предстояло сдавать автопортрет, и лишние несколько часов не помешали бы, чтобы довести его до совершенства.
Поставщики не ходили в лавку по разным причинам. Некоторые потеряли доверие из-за плохого поведения. Другие не выдержали испытательный срок. Многие просто-напросто боялись надевать змеиный воротник – хотя в данном случае проблема была не в этом.
Герпетолог содрогнулась.
– Как-то раз я ходила. Думала, не уйду живой от женщины-змеи.
Исса не выносила тех, кто убивает рептилий, и, пребывая в дурном настроении, подговаривала своих змей слегка придушить убийц.
Кэроу подавила улыбку.
– Да? Тогда ладно. – Она отсчитала добрую стопку двадцатидолларовых купюр. – Если бы вы все-таки пришли, Бримстоун заплатил бы желаниями, а они стоят куда больше этих денег.
К великому сожалению Кэроу, ей он не доверял расплачиваться желаниями.
– Возможно, в следующий раз…
– Как вам будет угодно.
Кэроу пожала плечами и отправилась обратно к порталу, где снова заметила черный отпечаток руки. Она хотела рассказать о нем Бримстоуну, но тот беседовал с очередным поставщиком, а ее ждали домашние задания.
Проработав полночи над автопортретом, утром в пятницу она еле держалась на ногах от усталости и от всей души надеялась, что сегодня Бримстоун оставит ее в покое. Обычно он не посылал за ней чаще двух раз в неделю, а она выполнила уже четыре поручения. С утра, рисуя старика Виктора в боа из перьев – вид, от которого бедная Зузана чуть не умерла, – Кэроу то и дело бросала взгляд на окно. На послеобеденном занятии живописью она все еще беспокоилась, что прилетит Кишмиш, но опасения не оправдались, и после школы она поджидала Зузану, укрывшись от дождя под навесом.
– Что ж, – промолвила подруга, – это загадочное существо – Кэроу. Рассмотрите его повнимательнее, друзья. Оно встречается нам все реже и реже.
Кэроу заметила отчужденность в тоне.
– В «Ядовитую кухню»? – предложила она с надеждой в голосе. После тяжелой недели ей хотелось плюхнуться на диванчик в кафе, сплетничать, и смеяться, и рисовать, и пить чай – заняться обычными делами и восполнить то, чего ей так не хватало.
Зузана повела бровью.
– И что, никаких заданий?
– Слава богу, нет. Пойдем скорее, я замерзла.
– Не знаю, Кэроу. Возможно, на этот раз секретное поручение у меня.
Кэроу прикусила щеку и задумалась, что ответить. Она терпеть не могла тайны, которые хранил от нее Бримстоун; еще больше ей не нравилось так же поступать с Зузаной. Разве дружба удержится на отговорках и лжи? Взрослея, она понимала, что обзавестись друзьями почти невозможно: необходимость лгать всегда все портила.
Раньше было еще хуже, ведь она жила в лавке – о совместных играх со сверстниками и не мечтай! Каждое утро она шла в школу на Манхэттене, затем на занятия карате и айкидо, а вечером вновь возвращалась к порталу. Однажды Белинда, подружка Кэроу, заметила, как та входит в обшитую досками дверь в заброшенном здании в Ист-Виллидж, и решила, что она бездомная. По школе поползли слухи, подключились родители и учителя, и Кэроу, которая не сумела в срочном порядке вызвать Эстер, свою «липовую» бабушку, взял под свою опеку Департамент социального обеспечения. Ее поместили в интернат для трудных подростков, откуда она сбежала в первую же ночь, – только ее и видели. После – новая школа в Гонконге и дополнительные предосторожности при входе в портал. А значит – еще больше лжи и тайн.
Теперь она выросла, и социальные службы больше не рыскали вокруг, однако с друзьями приходилось осторожничать. Ей совсем не хотелось потерять Зузану.
Кэроу вздохнула.
– Прости, неделя выдалась сумасшедшая. Работа…
– Ты работаешь?!
– Да. А на что, ты думала, я живу?
Она надеялась, что Зузана улыбнется, но та лишь прищурилась.
– Откуда мне знать, на что ты живешь, Кэроу? Мы уже столько дружим, а ты ни разу не рассказывала ни о своей работе, ни о семье, ни о чем…
Пропустив мимо ушей «ни о семье, ни о чем», Кэроу ответила:
– Работа – не совсем точное определение. Я просто на посылках у одного типа. Забираю передачи, встречаюсь с людьми.
– У наркоторговца? – насторожилась Зузана.
– Брось, Зузи! Он… коллекционер, наверное.
– Неужели? И что же он коллекционирует?
– Кое-что. Какая разница?
– Для меня разница есть, Кэроу. Все это звучит странно. Ты, часом, ни в чем таком не замешана?
«Нет, – подумала Кэроу, – вовсе нет». И, глубоко вздохнув, сказала:
– Честное слово, я не могу рассказать. Это его дела, не мои.
– Отлично! Ну и ладно! – Зузана крутанулась на каблуках и решительно зашагала прочь.
– Погоди! – крикнула вслед Кэроу.
Как ей хотелось поговорить откровенно! Рассказать Зузане о том, что пришлось пережить на этой неделе, о слоновьих бивнях, кошмарном птичьем рынке, о том, что Бримстоун платил ей ничтожные шинги, и о жутком стуке в дверь. Нарисовать в альбоме – уже кое-что, но все равно недостаточно. Хотелось выговориться.
Разумеется, об этом и речи быть не могло.
– Пожалуйста, пойдем в «Кухню». – Голос прозвучал тихо и устало.
Обернувшись, Зузана заметила на лице Кэроу выражение тоски и потерянности, которое появлялось, когда на нее никто не смотрел. Хуже всего, что оно было у нее постоянно, а все остальное – лишь маски, чтобы его скрыть.
Зузана смягчилась.
– Ладно. Хорошо. До смерти хочется гуляша. До смерти! Ха-ха…
Отравленный гуляш в «Ядовитой кухне» – старая их шутка, и Кэроу поняла, что все в порядке. Пока. Но что будет в следующий раз?
Они побежали под дождем без зонтиков, прижимаясь друг к другу, спеша скорее добраться до места.
– Забыла сказать, около «Кухни» ошивался твой Болван, – сообщила Зузана. – Наверное, тебя поджидал.
– Только этого не хватало, – проворчала Кэроу.
Каз звонил и слал сообщения, но она не обращала внимания.
– Пойдем в другое место?
– Ни за что! Не позволю мышиному паштету оккупировать «Кухню»!
– Мышиному паштету? – повторила Зузана.
Это было любимое ругательство Иссы, женщины-змеи, и с учетом ее диеты, состоящей в основном из маленьких пушистых созданий, оно имело смысл.
– Да, – ответила Кэроу. – Паштету. Фаршу из мышей, подается с хлебом и кетчупом…
– Бр-р… Прекрати!
– Можно заменить хомяками, – продолжала Кэроу. – Или морскими свинками. Знаешь, как готовят морских свинок в Перу? Насаживают на палочки и поджаривают на костре, как зефир…
– Хватит!
– М-м-м, смор[4] из морской свинки…
– Перестань, умоляю! Меня сейчас вырвет.
Кэроу замолчала. Краем глаза она уловила знакомое порхание. «Нет, нет, нет, – подумала она и не повернула головы – или не захотела повернуть. – Только не сегодня, Кишмиш».
– Что с тобой? – спросила Зузана.
Снова порхание в круге света от фонаря. Слишком далеко, чтобы не привлекать внимания, но это точно Кишмиш.
Черт!
– Все в порядке, – отозвалась Кэроу, продолжая решительно шагать в направлении «Ядовитой кухни».
А что оставалось делать? Хлопнуть себя по лбу и сказать, что вспомнила о поручении? Интересно, как отреагировала бы Зузана, если бы увидела маленького посланника Бримстоуна, с крыльями летучей мыши на оперенном тельце? Скорее всего, ей тут же захотелось бы сделать такую марионетку.
– Как проект с куклами? – Кэроу старалась говорить обычным тоном.
Зузана просветлела и принялась рассказывать. Кэроу слушала вполуха, не в силах унять тревогу. Что сделает Бримстоун, если она не придет? Сможет он выйти из лавки и отыскать ее?
Она знала, что Кишмиш летит следом, и, нырнув под арку, выразительно посмотрела на него, словно говоря: «Я вижу тебя. И никуда не пойду». Он недоуменно склонил головку, но Кэроу, не обращая на него внимания, вошла в здание.
В переполненном кафе Каза, к счастью, не было. Местные рабочие, бэкпекеры, художники-эмигранты, студенты тусовались у гробов, сквозь густой сигаретный дым как в тумане проглядывали зловещие очертания римских статуй в противогазах.
– Проклятье! Мор занят! – буркнула Кэроу, увидев, что за их любимым столиком сидит троица небритых бэкпекеров.
– Все занято, – отозвалась Зузана. – Чертов путеводитель! Будь моя воля, повернула бы время вспять и придушила бы писаку в глухом переулке, чтобы он никогда не набрел на это место.
– Какая ты жестокая! Всех и каждого задушила бы и обработала электрошокером.
– Вот именно, – согласилась Зузана. – С каждым днем все больше ненавижу людей. Они меня бесят. Если я такая сейчас, представляю, что со мной будет в старости.
– Станешь зловредной старухой, с балкона расстреливающей детей из пневматического ружья.
– He-а. Пневматика их только раззадорит. Лучше возьму арбалет. Или базуку.
– Вот зверюга!
Сделав реверанс, Зузана вновь окинула печальным взглядом переполненное кафе.
– Черт! Пойдем в другое место?
Кэроу покачала головой. Волосы у них намокли, и снова выходить на улицу не хотелось. Она просто ждала, когда освободится любимый столик в ее любимом кафе. И одновременно перебирала пальцами в кармане куртки заработанные за неделю шинги.
– Думаю, эти парни собираются уходить. – Она кивнула в сторону туристов, расположившихся около Мора.
– Вряд ли, – отозвалась Зузана. – Они едва притронулись к пиву.
– Точно тебе говорю. – Один из шингов дематериализовался между пальцами. Секунду спустя бэкпекеры встали. – Ну вот, а ты не верила.
Она представила комментарий Бримстоуна:
Выгнать странников из кафе: желание эгоистичное.
Озадаченные туристы пошли к выходу.
– Странно, – произнесла Зузана, занимая столик. – А они милые…
– Да? Позвать назад?
– Неплохо бы… – У них было правило – не знакомиться с бэкпекерами, которые все выглядели одинаково – щетинистые парни в мятых рубахах. – Просто я поставила диагноз – милые. К тому же вид у них был жалкий. Как у щенков.
Кэроу почувствовала себя виноватой. Зачем она ослушалась Бримстоуна, зачем загадала подлое желание – выставить ни в чем не повинных бэкпекеров под дождь? Она плюхнулась на диванчик. Голова раскалывалась. Кэроу устала и никак не могла отделаться от беспокойства: что скажет Продавец желаний?
За гуляшом взгляд ее не отрывался от входной двери.
– Ждешь кого-то? – спросила Зузана.
– Нет, просто боюсь, как бы Каз не нарисовался.
– A-а. Пусть попробует. Затолкаем его в этот гроб и забьем гвоздями.
– Звучит клево.
Чай подали в серебряных приборах с выгравированными словами «мышьяк» и «стрихнин» на сахарнице и сливочнике.
– Итак, – сказала Кэроу, – завтра в театре ты встретишься со скрипачом. Каков план?
– У меня нет плана. Пропустить бы все это и поскорее добраться до той части, где он станет моим бойфрендом. Я уже молчу о том, что ему вообще не мешало бы узнать о моем существовании.
– Да брось! Неужели ты вправду хочешь пропустить эту часть?
– Да, хочу.
– Пропустить знакомство с ним? Нервную дрожь, выскакивающее из груди сердце, смущение? Ту часть, когда вы впервые войдете в магнитные поля друг друга, и невидимые энергетические линии словно притянут вас…
– Невидимые энергетические линии? – повторила Зузана. – Ты, часом, не оккультистка? Как те чудики, что носят кристаллы и читают ауру?
– Ты знаешь, о чем я. Первое свидание, прикосновение, первый поцелуй, потаенные чувства, томление…
– Кэроу, да ты романтик!
– Вряд ли. Я хочу сказать, начало – это здорово. Все вокруг искрится и сверкает… пока ты не узнаешь, что он – козел.
Зузана скривилась.
– Ну не все же козлы.
– Может, и не все. Наверное, бывают и нормальные.
– Он нормальный! Как думаешь, есть шанс, что парень окажется и не сволочью и без девушки? Я серьезно. Какова вероятность?
– Почти никакой.
– Знаю… – Зузана картинно откинулась назад и замерла в позе сломанной марионетки.
– Ты ведь нравишься Павлу. Уж он-то точно не сволочь.
– Ну да, Павел – душка, но когда я его вижу, у меня внутри не порхают бабочки.
– Бабочки, – вздохнула Кэроу. – Мне это знакомо. Знаешь, что я думаю? Бабочки есть в животе у каждого, они живут там всегда…
– Как бактерии?
– Нет, не как бактерии. Бабочки одного человека реагируют на бабочек другого на химическом уровне, как феромоны. И когда он приближается, твои бабочки начинают порхать. Они по-другому не могут – это химия.
– Химия… Вот тебе и романтика.
– Знаю. Глупые бабочки.
Идея показалась занятной, и Кэроу, открыв альбом, принялась рисовать кишки и желудок, заполненные бабочками. Латинское название им будет Papilio stomachus.
– Так если все это химия и тут ничего не поделаешь, значит, Болван все еще заставляет твоих бабочек порхать?
Кэроу оторвала взгляд от рисунка.
– Только не это! От него мои бабочки блюют.
Прикрыв губы рукой, Зузана согнулась пополам, подавила смех и только тогда смогла проглотить набранный в рот чай.
– Фу, гадость. У тебя полный желудок блевотины!
Продолжая работать карандашом, Кэроу ухмыльнулась.
– Вообще-то, у меня полный желудок дохлых бабочек. Их убил Каз.
Она сделала подпись к рисунку: «Papilio stomachus – хрупкие существа, чувствительные к холодам и предательству».
– Знаешь что? – сказала Зузана. – На такого могли повестись только бестолковые бабочки. Вырастишь других, у которых будет больше здравого смысла. Новых мудрых бабочек.
Кэроу любила Зузану за то, что та с удовольствием ей подыгрывала во всяких глупостях.
– Правильно! – Она подняла чашку. – За новых бабочек! Пусть они будут не такими глупыми, как предыдущие!
Наверное, сейчас они уже созревают в маленьких толстых коконах. А может быть и нет. Трудно и представить, чтобы то волшебное чувство трепетания в животе возникло в ближайшее время. Надо выбросить такие мысли из головы. Ей это не нужно. Испытывая жажду любви, она ощущала себя кошкой, трущейся о ноги и мяукающей: «Погладь меня, приласкай меня, посмотри на меня, люби меня!»
Лучше быть кошкой, взирающей сверху вниз с высокой стены загадочным бесстрастным взглядом. Она не даст себя погладить, ей никто не нужен. Вот бы стать такой кошкой, надменной и гордой…
«Стать такой кошкой!!!» – подписала она рисунок в уголке листа.
Кэроу мечтала быть самодостаточной, невозмутимой девушкой. И не могла. Одинокая, она боялась пустоты внутри себя. Страстно желала, чтобы рядом с ней был кто-нибудь. Кто ждал бы ее с зонтиком под дождем, чтобы довести до дома. И каждый раз встречал улыбкой. Кто танцевал бы с ней на балконе, держал обещания и хранил секреты, и берег бы их маленький мир.
Дверь открылась. Она посмотрела в зеркало и ругнулась про себя. За спинами нескольких вошедших туристов вновь мелькнула знакомая крылатая тень. Кэроу встала и пошла в женскую комнату, где Кишмиш ждал ее с запиской.
Опять лишь одно слово. Но сейчас этим словом было: «Пожалуйста».
О проекте
О подписке