7

Вразрез с тем, что думал Бекстрём, комиссар Ян Левин сразу после ужина уединился у себя в номере с целью в тишине и покое прочитать документы, касающиеся нового дела. Он подытожил все хорошее и плохое, и пусть находившиеся сейчас у него данные в большинстве своем носили предварительный характер, многое в них все равно говорило в пользу самого Левина и его коллег. Они знали имя жертвы, место преступления, и имелось по крайней мере приблизительное представление о том, как оно происходило. Он и его коллеги прибыли в Векшё уже менее чем через сутки после рокового события, а сотрудники Государственной комиссии по расследованию убийств редко получали такие подарки. Преступление произошло в здании, что при прочих равных условиях представлялось более привлекательной ситуацией, чем если бы все случилось на улице, и жертва, похоже, была вполне нормальной молодой женщиной без каких-либо экстравагантных привычек и контактов.

Но, несмотря на это, он не избежал обычно терзающего его беспокойства. Сначала даже подумывал посетить место преступления на улице Пера Лагерквиста, чтобы увидеть все своими глазами и попытаться создать собственную картину, однако, поскольку коллеги из технического отдела трудились там засучив рукава, решил понапрасну им не мешать.

За неимением лучшего, с целью чем-то занять себя, Левин включил компьютер, вошел в Сеть и почитал о писателе, нобелевском лауреате Лагерквисте, чье имя носила улица, где жертва расследуемого им преступления рассталась с жизнью.

«Хотя какое отношение он имеет к делу? – подумал Левин. – Умер ведь еще тридцать лет назад».

Писатель оказался уроженцем Векшё, что не стало особой неожиданностью. Родился в 1891 году последним из семерых детей в семье с не самым лучшим финансовым положением. Отец работал начальником депо на городской железнодорожной станции, а его высокоодаренный младший сын, в отличие от своих старших братьев и сестер, смог нормально выучиться и в возрасте восемнадцати лет окончил гимназию в Векшё.

Повзрослев, он уехал оттуда и стал писателем. В двадцать пять лет, в 1916 году, добился признания на литературном поприще благодаря сборнику рассказов «Страх». Позже стал членом Шведской академии и в 1951 году получил Нобелевскую премию.

А всего несколько месяцев спустя в честь Лагерквиста назвали улицу в городе, где он родился и вырос. Более чем за двадцать лет до его смерти, что вообще-то было обычным делом, когда речь шла о знаке уважения для неординарных личностей, хотя дома, которые собирались возводить на носившей имя писателя улице, на тот момент существовали только в перспективных планах районной застройки.

Сегодня один из этих домов стал для Левина новым местом преступления, и он намеревался побывать там, как только выкроит время. Но не сегодня, не этим вечером, поскольку не стоит мешать коллегам из технического отдела.

И Ян Левин отправился на прогулку по городу, по пустым ночным улицам, и они через четыреста метров привели его к новому зданию полиции, которое он ранее никогда не посещал и которому предстояло стать его офисом на ближайшее время.

Оно находилось на Сандъердсгатан около площади Оксторгет. Законченное на пороге тысячелетия и напоминавшее коробку сооружение в четыре или пять этажей, в зависимости от того, как считать, с бледно-желтым фасадом, где вдобавок размещались прокуратура, зал суда для решений об аресте и следственный изолятор. Фабрика правосудия, практически устроенная так, что вмещала в себя все его цеха, и служившая явным и малоутешительным посланием для тех, кто попадал туда, и плохим подтверждением тезиса о необходимости обращаться с любым подозреваемым как с невиновным, пока обратное не будет доказано на сто процентов.

Слева от входа Левин обнаружил маленькую медную табличку, рассказывавшую о том, что на этом месте ранее находился старый молокозавод Векшё со скотными дворами, где торговали крупным рогатым скотом. Во времена Лагерквиста и еще много лет после того, как он стал нобелевским лауреатом. И от всего этого у Левина почему-то сделалось тоскливо на душе, он повернулся на каблуках и пошел в отель, чтобы поспать несколько часов, прежде чем работа начнется всерьез.

До того как заснуть, Левин поразмышлял относительно страха. Наверняка вполне обычная тема для поэта и прозаика, совершенно независимо от времени, когда он жил. И самая заурядная тема для писателя любого возраста в разгар мировой войны, разбросавшей костры пожарищ по всей Европе.

Ян Левин много знал о страхе. О личном, преследовавшем его с детства. Страх этот, конечно, с возрастом все реже посещал Левина дома, но по-прежнему подкарауливал за его пределами, постоянно присутствовал где-то рядом, в любой момент готовый наброситься, когда у Левина не будет достаточно сил защищаться. Нежданно-негаданно, каждый раз как послание от неизвестного отправителя. Явно нацеленное на результат, пусть и само по себе всегда завуалированное, вне логики и смысла.

А еще был страх, который охватывал Левина в силу его профессии в тех случаях, когда он сталкивался с жестокими насильственными преступления, которые ему приходилось расследовать. Встречи с трагическим исходом, заходившие в тупик отношения, дававшие почву для боязни и ненависти. Те уголовные дела, что порой попадали на его стол в Государственной комиссии по расследованию убийств в Стокгольме.

Его посещали мысли о страхе, который на месте преступления мог охватить даже самого закоренелого и бессовестного преступника, когда до него доходил масштаб содеянного. Понимавшего, что полиция рано или поздно обнаружит его, и предпочитавшего спрятаться где-то в темноте. Но одновременно сознававшего, что такие, как Левин, будут искать его именно там.

«Зачем я забиваю себе сейчас этим голову? – подумал Ян Левин. – Не иначе как в попытке совладать с моим собственным страхом». На этой мысли он наконец заснул.

8

«Прав я или не прав, но нам остается только надеяться, что мы не наткнемся ни на что большее», – думал Бекстрём, спускаясь на первый этаж отеля в субботу утром, чтобы позавтракать. Вечерние издания уже пришли. И пусть часы показывали только четверть девятого, газеты уже лежали на своем месте перед стойкой дежурного администратора. Бекстрём прихватил себе два экземпляра и взял курс на обеденный зал, где надеялся найти своих коллег.

Вся первая полоса и приличная площадь остальных касались «его» умышленного убийства, и угол, под которым подавался материал, был точно таким, как он и предполагал. «УБИЙСТВО ПОЛИЦЕЙСКОГО НА СЕКСУАЛЬНОЙ ПОЧВЕ», – кричал самый крупный из двух заголовков, в то время как немного меньший пытался выглядеть более ярко: «МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА-ПОЛИЦЕЙСКИЙ УБИТА… Задушена, изнасилована, к тому же ее пытали».

Бекстрём чертыхнулся вполголоса, сунул газеты под мышку, взял поднос и принялся заполнять его едой.

Нельзя расследовать преступление такого рода на голодный желудок. Руководствуясь этими соображениями, он положил приличную порцию яичницы, бекона и колбасы себе на тарелку.

– Ты видел вечерние газеты, Бекстрём? – спросил Левин, когда тот опустился на стул перед столом, где сидели остальные. – Интересно, как чувствуют себя родственники девушки, когда читают их.

«Да у тебя, приятель, проблемы с головой», – подумал Бекстрём, который уже быстро перелистывал прессу левой рукой, в то время как правой с неменьшей скоростью отправлял в рот яичницу и колбасу.

– Это ведь просто-напросто… чертовщина какая-то, – согласился с Левиным Торен, не позволявший себе обыкновенно крепких выражений.

«Еще один», – Бекстрём хмыкнул между двумя закладками еды и продолжил читать.

– Почему политики ничего с ними не делают, – поддержал друга Кнутссон. – Подобное надо запретить в законодательном порядке. Это столь же серьезное посягательство на личность, как… да… как то, которому подверглась жертва.

«Да-а, подумать только. Почему бы политикам не сделать это? Запретить газетам писать массу всякого дерьма», – размышлял Бекстрём в то время, как ел и параллельно читал.

Так продолжалось целых пять минут, пока Бекстрём молча не набил утробу, покончив одновременно с газетами и завтраком. И единственным, кто не сказал ни слова за все время, был Рогерссон. Впрочем, он редко вел себя иначе с утра.

«По крайней мере один, у кого голова на плечах и язык не как помело», – подумал Бекстрём, в то время как первый представитель третьей власти подошел, представился и поинтересовался, может ли он задать несколько вопросов. Тогда коллега Рогерссон открыл рот.

– Нет, – сказал он, и вкупе с выражением его глаз ответ явно был исчерпывающим, поскольку тот, кто его задал, сразу же удалился восвояси.

«Рогерссон хорош, – оценил Бекстрём. – Ему даже не понадобилось рычать и показывать зубы, в чем он, кстати, тоже знает толк».

– Есть другое дело, которое больше беспокоит меня, – сказал Бекстрём. – Но к нему мы вернемся, только оставшись одни.

Такой случай им представился, лишь когда они припарковались за запертыми воротами во дворе здания полиции.

– Я полагаю, все прочитали вечерние газеты? – поинтересовался Бекстрём.

– Я успел глянуть телевизор тоже, и там все не намного лучше, – сказал Левин.

– Это просто-напросто дьявольщина какая-то, – согласился Торен, который явно начал побеждать свою неприязнь к самым невинным крепким словечкам в шведском языке.

– В первую очередь меня беспокоит, что все, о чем мы разговаривали вчера, уже напечатано в газетах, – сказал Бекстрём. – Черт с ними с формулировками и всевозможными дьявольскими рассуждениями, но вспомните, какие данные приводятся там… Напрашивается единственный разумный вывод, что этот корабль уже течет как решето. – Бекстрём кивнул на здание полиции, которому предстояло стать их офисом на ближайшее время. – А если мы не разберемся с данной проблемой, в будущем нас ждет нечто худшее, чем мы того заслуживаем, – добавил он.

И ни у кого не нашлось возражений.

Сначала Бекстрём встретился с комиссаром лена и коллегой из Векшё, назначенным руководить расследованием со стороны местной полиции. Тем самым он автоматически являлся непосредственным начальником столичного гостя со всей его командой. Что Бекстрёма нисколько не смущало.

В формальном смысле именно такой порядок всегда действовал, когда они с коллегами из Государственной комиссии по расследованию убийств выезжали в провинцию и пытались свести концы с концами после деревенских шерифов. И поэтому, спокойно пожав руки обоим аборигенам, Бекстрем с серьезной миной выслушал монолог шефа полиции лена.

– Несмотря на все печальные обстоятельства, – сказал тот, – я все равно рад и могу вздохнуть с облегчением, поскольку ты и твои коллеги нашли возможность приехать сюда и помочь нам. Как только мне стало известно, что случилось, я позвонил твоему главному шефу… главкримпу Нюландеру, и попросил о помощи… мы старые друзья еще с учебной поры… и если я поднял тревогу совершенно напрасно, это исключительно моя вина.

Здесь он перевел дух, а потом закончил с чувством:

– Спасибо, что ты приехал, Бекстрём. Большое спасибо.

Бекстрём кивнул.

«Бывают же такие идиоты, – подумал он. – Выпей две таблетки валиума и езжай домой к своей бабе, а дядюшка Бекстрём обо всем для тебя позаботится».

– Да, я целиком и полностью согласен с моим шефом, – вставил свое слово Олссон. – Мы очень рады, что ты и твои коллеги приехали к нам.

– Спасибо, – сказал он. «Еще один. И откуда они берутся? Ладно, пора переходить от слов к делу».

Но прежде чем заняться делом, им требовалось, конечно, решить вопрос разделения труда, и особенно в каких формах все будет происходить.

– Мы, как обычно, руководствуемся нашими инструкциями, – сказал Бекстрём. «Поскольку читать вы умеете в любом случае».

– Если ты не имеешь ничего против, Бекстрём, то я собирался взять на себя контакты с окружающим миром… со средствами массовой информации, плюс вопросы персонала и прочее администрирование, – предложил Олссон. – У нас же будет довольно много народу. Во-первых, вас шестеро и, во-вторых, не менее двух десятков с нашей стороны. Мы позаимствовали людей из Йёнчёпинга и Кальмара, и в результате задействовано целых три десятка коллег. Так у тебя нет никаких возражений?

– Ни малейших, – сказал Бекстрём. «Пока они делают то, что я говорю».

– Еще у нас есть одна практическая проблема, – продолжил Олссон и обменялся взглядами со своим главным боссом. – Если шеф не против, я представлю ее.

– Давай, Бенгт, – разрешил шеф.

– Это ведь возмутительное событие, ужасное просто-напросто… Опять же время отпусков, когда не хватает народа, а многие из коллег, которых мы призвали на помощь, молоды и, пожалуй, недостаточно опытны… Поэтому шеф и я уже вчера приняли решение о необходимости подключить к разыскной группе специального кризисного терапевта, чтобы те, кто работает по делу, имели возможность постоянно находиться под присмотром профессионала и могли получать квалифицированную помощь, если в ней возникнет необходимость в связи с данной историей… «разбор полетов» просто-напросто, – закончил Олссон и тяжело вздохнул, словно ему уже потребовалась такая услуга.

«Этого не может быть, черт побери», – подумал Бекстрём, но у него, естественно, и мысли не возникло произнести свое мнение вслух.

– Вы имели в виду какого-то конкретного человека? – спросил он, отчаянно пытаясь выглядеть столь же заинтересованным, как и остальные присутствующие в комнате.

– У нас есть очень опытный психолог-женщина, которую мы привлекаем к работе, а кроме того, она проводит курсы в рамках подготовки полицейских здесь, в Векшё. И имеет очень высокую репутацию как лектор.

– И как зовут ее? – поинтересовался Бекстрём.

– Лилиан… Лилиан Олссон, или Лу, как мы ее называем, – сообщил Олссон. – Не подумайте, мы с ней не родственники. Ни в коей мере.

«Нет, вы только дьявольски похожи, – подумал Бекстрём, – и как было бы практично, если бы все идиоты могли иметь одну и ту же фамилию».

– Хорошее дело, – пробурчал он. – Я полагаю, она не будет участвовать в самой разыскной работе. – «Лучше сказать это сразу».

– Нет, естественно, нет, – подтвердил полицмейстер. – Она только собиралась присутствовать на первой встрече и представиться, чтобы все знали, как при необходимости связаться с ней и так далее. Мы выделили для нее здесь комнату.

Все прошло вполне нормально, несмотря ни на что, – констатировал Бекстрём, когда встреча с полицмейстером наконец закончилась. Всех его помощников разместили там, где и следовало. Левину досталось сидеть прямо под ним, и от него требовалось изучать все поступающие в рамках расследования материалы. Отделять большое от малого, важное от несущественного. Заботиться о том, чтобы все ценное находилось на виду, а всякая ерунда быстро оказывалась в папках на самой дальней полке.

Рогерссон должен был отвечать за допросы, в то время как Кнутссону и Торену выпало сидеть по соседству друг с другом и управлять внутренним и внешним сыском. Ему даже удалось организовать все для малышки Сванстрём. В силу ее большого практического опыта работы с документами в связи с умышленными убийствами ей было поручено руководить местными коллегами из гражданского персонала и отвечать за регистрацию всех бумаг, которые угрожали заполонить помещения разыскной группы.

И самое важное из всего – на долю Бекстрёма выпали обязанности рулевого.

«Не так плохо, – подумал он, входя в большую совещательную комнату, где всем охотникам за убийцей Линды предстояло собираться на регулярные встречи, и занимая свое место за столом. – Не так плохо, в любом случае пусть еще одна глупая баба и получила право вмешиваться в нашу работу, хотя она, по-видимому, никогда не имела отношения к подобным вещам, насколько я понимаю».

Для начала, как обычно, все назвали свои имена и рассказали, чем занимаются. Поскольку в комнате собрались тридцать четыре человека, вся процедура заняла приличное время, но даже это Бекстрём смог вытерпеть, поскольку собирался избавиться от двоих из них, как только закончится презентация. Пресс-секретаря полиции Векшё и исповедницы их команды. Они по удачному стечению обстоятельств представлялись последними, и первая из них высказалась на удивление коротко и четко: она, и только она имеет право на контакты с прессой после согласования с руководством расследования.

– Прежде чем взялась за эту работу, я сама проработала полицейским почти двадцать лет, – констатировала она. – Я знакома с большинством сидящих здесь, и, поскольку вы тоже меня знаете, вам известно, что со мной шутки плохи, если меня достать. После прочтения вечерних газет у меня, к сожалению, возникла потребность напомнить всем вам о правилах обращения с секретной информацией. И если кто-то забыл их, самое время освежить память. И проще всего, естественно, держать рот на замке и болтать о данном деле лишь с теми, кто работает по нему, и при наличии веских причин. У кого-то есть вопросы?

Все промолчали, и тогда она кивнула и удалилась – у нее хватало своих дел.

«Ничего себе, – подумал Бекстрём. – Интересно, какой она была, когда работала полицейским? Красивая, хотя уже в годах. Ей, наверное, около сорока пяти, бедняге». При этом его нисколько не смутило, что сам он был десятью годами старше.

Их кризисному терапевту и дипломированному психологу Лилиан Олссон вполне предсказуемо понадобилось больше времени, чем ее предшественнице. А поскольку она оказалась один в один такой, как и представлял Бекстрём (маленькой и худой блондинкой, по меньшей мере за пятьдесят), его это нисколько не удивило.