15

Поскольку Бекстрём не любил сам сидеть за рулем, он позаботился о водителе для себя. Такой чести удостоился молодой Адольфссон, и, пока они спускались в полицейский гараж, комиссар успел заглянуть в душу своему помощнику.

– Это ведь ты и твой коллега нашли ее, насколько я понял? – спросил он.

– Все так, шеф, – ответил Адольфссон.

– И каким образом ты тогда оказался в разыскной группе? – поинтересовался Бекстрём, хотя уже слышал, как все обстояло.

– Народа же не хватает, сейчас время отпусков, – объяснил Адольфссон.

– Я разговаривал с Энокссоном, – сказал Бекстрём. – И послушать его, так он чуть ли не собирается усыновить тебя.

– В этом есть доля истины. Они с моим отцом охотятся вместе.

– Отпускной сезон, нехватка людей и потом Энокссон. Так все получилось, и совершенно независимо от того, что наш уважаемый комиссар Олссон думает об этом деле, – подвел итог Бекстрём.

– Да, – подтвердил Адольфссон. – Шеф, конечно, все правильно понял.

– И не в первый раз, – заметил Бекстрём, не без труда влезая на пассажирское сиденье.

«Хороший парень. Напоминает меня самого в его возрасте», – подумал он.

– Могу я задать один вопрос, шеф? – вежливо поинтересовался Адольфссон, когда они выезжали из гаража.

– Естественно, – сказал Бекстрём.

– Почему шеф решил удостоить своим визитом наш сумасшедший дом?

– Нам надо взглянуть на одного психа-преступника. Потом, воспользовавшись случаем, посмотреть на того, кто его опекает. Если повезет, мы увидим двух идиотов за один день.

– Убийцу Татьяны и доцента Брундина, осмелюсь предположить.

«Одаренный молодой человек», – похвалил его про себя Бекстрём.

– Прямо в точку, – сказал он. – Ты встречался с кем-то из них?

– С обоими, – сообщил Адольфссон. – Брундина я слушал, когда он читал нам лекции. А второго порезал ножом пациент из их отделения примерно год назад, и, когда его пришлось везти в больницу, коллега Эссен и я обеспечивали сопровождение.

– И какие они, на твой взгляд? – спросил Бекстрём. – Я имею в виду – Брундин и убийца Татьяны.

– Конечно, оба придурки, порой даже через край.

Адольфссон кивнул, чтобы добавить веса своим словам.

– И кто в большей степени?

Бекстрём с любопытством посмотрел на своего нового молодого помощника.

– Два сапога – пара, – сообщил Адольфссон и пожал широкими плечами. – У них у каждого свой бзик, если так можно сказать. Хотя с другой стороны…

– Валяй, – ободрил Бекстрём.

– Если бы мне пришлось делить комнату с кем-то из них, я, конечно, предпочел бы убийцу Татьяны. Вне всякого сомнения, – сказал Адольфссон.

Психиатрическая клиника Святого Зигфрида находилась всего в паре километров от управления полиции. Ее архитектурный ансамбль представлял собой пеструю смесь старых и вполне современных построек в окружении большого парка, который граничил с озером. При виде представшего перед ним зеленого великолепия – высокие тенистые деревья и хорошо ухоженные даже в такое сухое лето газоны – Бекстрёму невольно вспомнился Гранд-отель в Сальтшёбадене близ Стокгольма, где Государственная криминальная полиция обычно устраивала свои конференции и корпоративы. Доцент Брундин работал в старом и со всем почтением отреставрированном здании XIX века, каменном, с белой штукатуркой.

«А нашим маньякам неплохо живется», – подумал Бекстрём, когда он с Адольфссоном вышли из машины.

– Интересно, во что все это обходится? – спросил Бекстрём, когда они позвонили в домофон на входной двери. – У психов свои теннисные корты, мини-гольф и большой крытый плавательный бассейн. Колючая проволока вокруг, наверное, не велика проблема?

– Да, в нашей стране этой категории преступников грех жаловаться, – согласился молодой Адольфссон.

Доцент Роберт Брундин походил на молодого Оскара Уайльда, хотя, в отличие от того, имел идеальные зубы, которые охотно демонстрировал, когда улыбался. Он сидел, удобно откинувшись на спинку стула, за большим письменным столом в огромном служебном кабинете и, судя по его виду, жил в полной гармонии с самим собой и окружающей средой.

Черт, как он похож на английского писателя-педика, в конце концов попавшего в тюрьму, подумал Бекстрём, который, однако, не смог вспомнить ни названия виденного им фильма, ни имени главного героя. Чертовски дерьмовый фильм и ни одной по-настоящему хорошей непристойной сцены, пусть даже в анонсе значилось, что речь пойдет о геях.

– Итак, полиция беспокоится, не выпускал ли я милашку Лео прогуляться по городу, – усмехнулся доцент и показал свои белые зубы.

– Ну, подобное, к сожалению, ранее случалось, – заметил Бекстрём.

– Только не у меня, – констатировал Брундин. – И если господа желают, я могу объяснить почему.

– Мы слушаем, – сказал Бекстрём, в то время как молодой Адольфссон уже достал черную записную книжку и ручку.

Лео, Лешек Баранский, был очень опасным человеком и, кроме того, главной жемчужиной доцента Брундина в достойной уважения коллекции аналогичных негодяев. Лео вдохновил доцента на массу статей в профессиональных изданиях по судебной психиатрии и являлся также безусловно главным персонажем бессчетного количества лекций, которые он читал.

– Исключительный пример сексуального садиста с хорошо развитыми фантазиями, – констатировал Брундин со счастливой улыбкой. – Мы с ним много разговариваем на эту тему каждую неделю, в моей практике никогда не встречалось ничего подобного. В обычном смысле он крайне одаренный человек с ай-кью более ста сорока, и его, например, могли бы взять в космическую программу НАСА в качестве астронавта, но, когда дело касается того, чтобы мучить женщин для получения сексуального наслаждения, в этом ему просто нет равных. Он обладает безграничной фантазией, если ему требуется найти новые формы для сексуального садизма.

– То есть у вас и мысли не было выпускать его? – спросил Бекстрём.

«Послушать тебя, так просто веселый парень», – подумал он, хотя и сам до конца не представлял, кого именно, врача или его пациента, имел в виду.

Брундин не собирался выпускать Лео. Зато его пожилой шеф, который, конечно, был «приличным человеком, но, к сожалению, так и не смог избавиться от свойственных его поколению либеральных взглядов на психиатрическое лечение и порой со свойственным ему упрямством очень жестко отстаивал свои позиции», неоднократно предлагал различные меры, способные, согласно его пониманию, в будущем облегчить Лео адаптацию к жизни за пределами аквариума, где его сейчас содержали.

– И какие же? – поинтересовался Бекстрём. «Почему просто не сварить клей из этого идиота?»

– Добровольная кастрация, – сказал Брундин и широко улыбнулся. – Мой шеф имел в виду, что, если бы Лео согласился на нее, ему, пожалуй, при соблюдении определенных мер предосторожности и через довольно продолжительное время можно было бы позволить, например, то или иное увольнение. Под надзором, конечно.

– Кастрация? – спросил Бекстрём. – Неужели вы все еще занимаетесь подобными вещами?

– Добровольная, естественно. Добровольная, – повторил Брундин, откинулся на спинку стула и сцепил свои длинные пальцы на животе.

– И что он решил по этому поводу? – спросил Бекстрём. «Должны же существовать какие-то пределы?»

– Он не выразил особого восторга по поводу данного предложения, – сообщил Брундин. – Такая операция полностью погасила бы его высокоразвитый половой инстинкт. Обычно он мастурбирует от пяти до десяти раз в день. Кроме того, у подобных пациентов потом ужасно растет вес, и особенно когда они пребывают у нас. Вполне естественно, он боится потерять как либидо, так и свою внешность, которой очень гордится. Сам я также сильно, если не сказать категорически, настроен против идеи кастрации, – сказал Брундин.

– Почему? – поинтересовался Бекстрём. «Возможно, поскольку этот идиот выглядит как ты».

– Угасание его либидо, естественно, также негативно отразилось бы на его сексуальных фантазиях. В худшем случае судебная психиатрия потеряла бы его как объект для исследований, – сказал Брундин даже без намека на улыбку. – Я полагаю, господа хотят взглянуть на него, – продолжил доцент.

– Почему бы и нет, – согласился Бекстрём. «Будет о чем рассказать в кафетерии на работе».

Адольфссон довольствовался кивком, хотя в его глубоко посаженных голубых юношеских глазах блеснули искорки любопытства.

– Он лежит в изоляторе со вчерашнего вечера, – констатировал Брундин. – Нам пришлось вколоть ему успокоительное и привязать к кровати, поэтому вам, к сожалению, не удастся поговорить с ним. Возможно, он просто услышал, как кто-то из персонала рассказывал об убийстве Линды, и это привело его в сильное возбуждение.

Лешек Баранский меньше всего выглядел возбужденным сейчас, когда, похоже, глубоко спал. Он находился в закрытом отделении, в одном из изолированных боксов, чья площадь составляла примерно десять квадратных метров. Вся меблировка комнаты состояла из намертво привинченной к полу железной кровати. И на ней на спине лежал Лео, неподвижный и с повернутой вбок головой, так что его правая щека покоилась на подушке. Маленький и худой, с черными курчавыми волосами и мягкими, чуть ли не женскими чертами лица. Из белья на нем были только короткие больничные штаны с логотипом клиники Святого Зигфрида. Вытянутые руки были притянуты к туловищу кожаными ремнями, и такие же ремни, охватывавшие его раздвинутые ноги в щиколотках, фиксировали их к спинке кровати.

– Пройдет по меньшей мере шесть часов, прежде чем он очнется, – констатировал Брундин. – Мы обычно сначала освобождаем ему правую руку, а потом он в состоянии сам избавить себя от мучений, – продолжил врач и улыбнулся.

– Выглядит практично, – заметил Бекстрём.

«В то время как ты и твои товарищи стоят и наблюдают за ним через маленькое стеклянное окошко», – подумал он.

Когда они прощались с доцентом Брундином, тот пожелал им удачи в работе и выразил надежду, что у них скоро появится причина увидеться снова. Сам он уже приступил к диссертации о новой интересной группе молодых преступников иностранного происхождения, которые совершали жестокие преступления сексуального характера, поскольку сами становились объектами аналогичных действий в детстве и юности. Это по-разному и сильно отражалось на их психике и приводило к определенной негативной активности, но при этом все равно их нельзя было спутать с такими, как Лео.

– Я действительно жду встречи с убийцей Линды. Особенно когда он представляет совсем другую категорию, чем та, к которой принадлежит Лео, – сказал Брундин и улыбнулся им дружелюбно.

– Любой из нас жаждет встречи с ним, – сказал Бекстрём с глубокой убежденностью в голосе.

– Надеюсь, шеф не откажется услышать мое личное мнение? – спросил Адольфссон, когда они выехали за пределы больничной ограды.

– Валяй, – проворчал Бекстрём.

– Этот Брундин, похоже, действительно хороший парень, – сказал Адольфссон. – Человек на своем месте, как говорят.

«Ты далеко пойдешь, друг мой», – подумал Бекстрём и в ответ только хмыкнул в знак согласия.