«Скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу, кто ты, а четыре адвоката и пять помощников юристов явно через край для нас», – подумала Лиза Ламм и обеспокоенно покачала головой, выключая свой компьютер.

Анника Карлссон, судя по ее виду, тоже прекрасно понимала ожидавшие их трудности, и еще до того, как они выехали из полицейского гаража, поделилась своей тревогой.

– Делать обыск в адвокатском бюро не очень легко, не так ли? – сказала она, и это прозвучало скорее констатацией факта, чем вопросом.

– Да уж точно, – согласилась Лиза Ламм более эмоционально, чем намеревалась.

– Опиши мне все как можно короче и доходчивее, – сказала Анника Карлссон и улыбнулась.

– О’кей. Во-первых, это хлопотно, принимая в расчет деятельность, которой занимаются адвокаты. Нельзя навредить интересам клиентов, и действующие там правила секретности значительно более жесткие, чем обычно. Если они захотят встать в позу, то… – Лиза Ламм пожала плечами.

– А что во-вторых?

– Во-вторых, Томас Эрикссон ведь жертва убийства, а не подозреваемый в каком-то преступлении, и, кроме того… в третьих… его же убили в собственном доме, а не на работе. Если сложить все это вместе, уже получается немало, – вздохнула Лиза Ламм.

– Ты в любом случае забываешь самое главное, – заметила Анника Карлссон. – Эрикссон был гангстером. Я подумала обо всех его товарищах по работе. Что за люди захотят работать с таким? Другие гангстеры.

– Мне приходили подобные мысли. И меня это беспокоит.

– Но не меня, – призналась Анника Карлссон и покачала головой. – Коль скоро они полезут в бутылку, хуже не будет, если я повыкручиваю им руки.

– Спасибо, и я говорю серьезно, хотя сама, конечно, собиралась начать с другого конца, – сказала Лиза Ламм.

– Это такая мелочь, – рассмеялась Анника Карлссон. – Только дай отмашку, когда передумаешь.

«Мы наверняка договоримся, ты и я», – подумала она.

29

Наде Хёгберг было пятьдесят два года. До двадцати лет ее звали Надеждой Ивановой, и родилась она в маленькой деревушке в паре десятков километров от большого города Ленинграда, ныне носившего имя Санкт-Петербург. Ее с детства отличала хорошая голова, и секретарь районной партийной организации, двоюродный брат ее отца, позаботился о том, чтобы племянница как можно быстрее прошла все необходимые университеты и в будущем смогла послужить своей великой родине наилучшим образом.

Она также не разочаровала его. В двадцать шесть лет защитила докторскую диссертацию в области прикладной математики в Ленинградском университете. Получила наивысшие баллы, и ее, по большом счету, сразу же взяли риск-аналитиком в региональное управление атомной энергетики.

Еще за три года до «освобождения от коммунистического гнета» ее старый наставник, бывший партийный босс, сообразил, как вскоре будут развиваться события. Именно он дал ей совет относительно следующего шага. Если она сейчас не хотела принять его предложение и перейти на работу в частный сельскохозяйственный концерн, которым он теперь руководил, а предпочитала заниматься своим прежним делом, женщине с ее опытом стоило попытать счастья за пределами новой России, пока ее старый работодатель не осознает прописные истины и не приспособится к тем условиям, которые отныне должны были касаться любого нормально функционирующего предприятия, совершенно независимо от того, о какой отрасли шла речь. А именно, что высококвалифицированный специалист вроде нее, ядерный физик и доктор математических наук, должен зарабатывать гораздо больше, чем обычный врач, учитель и полицейский.

Довольно быстро выяснилось, что ее работодатель не понимал не только этого. В первый раз она ходатайствовала о разрешении покинуть свою страну летом 1991 года, через два года после «освобождения». Тогда она трудилась на АЭС в Литве, расположенной всего в нескольких десятках километров от Балтийского моря. Но так и не получила никакого ответа на свою просьбу. Взамен ее неделю спустя вызвали к шефу, сообщившему ей о переводе на другую станцию, находившуюся на тысячу километров севернее, в районе Мурманска. Несколько молчаливых мужчин помогли ей упаковать вещи. Отвезли на новое место и не отходили от нее ни на шаг в течение двух суток, потребовавшихся на дорогу.

Два года спустя она уже не стала спрашивать разрешения. А с помощью своих «новых и тайных контактов» перебралась через границу в Финляндию. Там ее встретили новые контакты, и уже на следующее утро, осенью 1993 года, она проснулась в каком-то доме в шведской провинции.

За всю жизнь с Надей никогда так хорошо не обходились, и первые шесть недель она, главным образом, занималась разговорами со своими новыми хозяевами. И все общение состояло в том, что они задавали вопросы, а она отвечала на них, и вдобавок особое время отводилось на более непринужденные диалоги. Год спустя она научилась бегло говорить по-шведски, получила шведское гражданство, собственное жилье в Стокгольме, новую работу и работодателя, с дружелюбной улыбкой объяснившего, что ей под страхом наказания запрещено даже намекать, где она трудится.

Еще через два года они мирно разошлись. Несмотря на короткий стаж, Наде выдали щедрое выходное пособие и позаботились о новом месте. И последние пятнадцать лет она трудилась в различных отделах полиции Стокгольма. А четыре года назад в качестве гражданского аналитика оказалась у Бекстрёма, в его подразделении расследования тяжких преступлений полиции Вестерорта. Кроме того, она уже давно была наиболее доверенным помощником комиссара, единственным, на кого он полагался целиком и полностью.

Хёгберг зато давно стал историей для нее. Они встретились в Сети, но Надя развелась с ним уже через год, поскольку, по большому счету, сразу же выяснилось, что он в качестве мужа слишком русский на ее вкус. Вполне хватило того, что она сохранила фамилию, полученную от него, а дальше роман развивался уже между ней и новой родиной, хотя на ее условиях, и Бекстрёма она приняла близко к сердцу из-за всех его слабостей. В силу собственной слабости тоже, даже если она скорее прикусила бы язык, чем призналась в этом самой себе.

Сейчас пришла очередь расследования нового убийства, где ей естественно отводилось определенное место, и ее роль в данной связи была давно известна. Надя отвечала за внутренний сыск (то есть по регистрам и не выходя из кабинета), и, прежде всего, от нее требовалось разложить по полочкам личность убитого, сделать это как можно быстрее и лучше сразу же узнать, чем он занимался в последние сутки своей жизни, прежде чем встретился с убийцей.

Сначала она поделила различные части данной задачи между четырьмя своими помощниками. Затем занялась компьютером жертвы и всем, находившимся в нем. И для порядка сначала проверила, что содержимое жесткого диска соответствует начинке флешки, которую Бекстрём дал ей. А потом убрала ее в шкаф Бекстрёма, ключи от которого имелись только у него и у нее.

«На всякий случай», – подумала она, поскольку ведь уже не раз прокуроры меняли свое решение, когда становилось жарко.

И первое открытие, сделанное ею, состояло в том, что компьютер, несмотря на наклейку на нем, принадлежал не адвокатскому бюро «Эрикссон и партнеры», а фирме с туманным названием «Инвестиционная компания Ольстенен». Ею, как оказалось, владел адвокат Томас Эрикссон, и она занималась различными манипуляциями с капиталом. Ее собственный капитал составлял не более семи миллионов, годовой оборот, главным образом, построенный на торговле ценными бумагами, порядка десяти, а единственным существенным ресурсом был дом по адресу Ольстенсгатан, 127, находившийся во владении компании и сдаваемый ею в аренду в качестве жилища и офиса адвокату Томасу Эрикссону за минимальную, устроившую налоговый департамент плату.

Рыночная стоимость двадцать пять миллионов, аренда на пятнадцать лет, собственный капитал владеющей домом фирмы – семь миллионов, арендная плата – тридцать тысяч в месяц, и пока ничего, вызывающего подозрение, подумала Надя и быстро перешла к проверке содержимого жесткого диска.

Меньшую часть на нем, похоже, составляли различные документы всевозможного рода и малопонятные по своей сути, с которыми Надя, в силу своего характера, все равно намеревалась разобраться в будущем. С почти всем другим дело обстояло значительно проще.

«Ох, эти мужики», – подумала Надя, вздохнула и покачала головой, и единственно утешила себя тем, что последние находки, по крайней мере, доставят удовольствие ее шефу Эверту Бек-стрёму. Потом она выключила компьютер жертвы и включила собственный, намереваясь разобраться со следующим пунктом своего длинного списка того, что ей и ее коллегам следовало узнать о жизни, которую вел Томас Эрикссон.

30

В пятницу 31 мая, за два дня до убийства адвоката Томаса Эрикссона, Йенни Рогерссон поступила, как ее шеф Эверт Бек-стрём сказал ей, и закончила расследование странного избиения барона Ханса Ульрика фон Комера, якобы случившегося двенадцатью днями ранее на парковочной площадке перед дворцом Дроттнингхольм.

Она собрала все бумаги (решение Бекстрёма по делу, результаты проделанной ею самой работы, оригинал анонимного заявления и окровавленный каталог) и сунула их в один большой конверт, чтобы переправить в большой полицейский комплекс на Кунгсхольмене и отдел личной защиты полиции безопасности. Все вместе, «для информации», в соответствии с инструкциями, которые касались полиции Вестерорта, и утром в понедельник 3 июня ее послание вместе с другой входящей почтой легло на письменный стол комиссара Андерссона.

Дан Андерссон, сорока пяти лет, женатый на женщине на три года моложе его, трудился в полиции Стокгольмского лена. Вместе с тремя своими детьми, мальчиками школьного возраста, семейство Андерссон проживало на вилле на островах Меларёарна в паре десятков километров от Стокгольма. Абсолютное большинство их соседей работало полицейскими, учителями, в службе спасения или медицине, и пока, с учетом данного описания, Дан Андерссон представлялся типичным стражем закона среднего возраста, так называемого среднего руководящего звена, из тех, какие трудились в Стокгольме.

В профессиональном же смысле, то есть с той точки зрения, которая, прежде всего, заботила шефов и оценивалась с их стороны, в то время как его товарищи по работе относились к этому с более смешанными чувствами, он считался благонадежным, добросовестным, немногословным, трудолюбивым и способным сотрудником. Прежде всего, немногословным.

Дан Андерссон проработал в полиции почти четверть века, все время в Стокгольме, и уже восемь лет возглавлял группу анализа угроз в отделе личной защиты СЭПО, то есть в подразделении, отвечавшем за безопасность королевской семьи, членов правительства и всех других почти столь же высокопоставленных персон, у которых при различных обстоятельствах могла возникнуть необходимость в услугах персональных охранников. В повседневной речи и в здании, где они базировались, их всех называли «телохранителями», пусть от большинства из его сотрудников никто в принципе не ожидал, что они успеют выстрелить первыми или, в худшем случае, примут на себя пулю, предназначенную для объекта их защиты.

В понедельник 3 июня Дан Андерссон вошел в свой кабинет только после обеда, просидев все утро на всевозможных совещаниях. Заметив толстый конверт, полученный из полиции Вестерорта, он сначала собирался попросить секретаршу позаботиться о нем, даже не вникая в его содержимое и не разбираясь, какую важность он представляет. Но не стал изменять себе и поступил совсем наоборот. Он с ухмылкой ознакомился с решением Бек-стрёма, прочитал анонимное заявление, вздохнул в первый раз, полистал аукционной каталог, даже не удосужившись надеть пластиковые перчатки, и в довершение всего просмотрел материалы расследования, проведенного инспектором Йенни Рогерссон по данному делу. И за последним занятием он вздохнул уже неоднократно.

«Йенни Рогерссон, – подумал Дан Андерссон. – Скорее всего, кто-то из недалеких деток бедолаги Яна Рогерссона, пытающихся любой ценой стать полицейскими, как папа. И как раз в данном случае одно такое чадо, похоже, работает у Эверта Бек-стрёма. Дочка того самого Яна Рогерссона из Государственной криминальной полиции, который по его собственному утверждению и согласно сложившемуся у коллег мнению являлся единственным другом Эверта Бекстрёма в организации, на сегодняшний день насчитывавшей двадцать тысяч полицейских.

Весьма странное совпадение, решил Дан Андерссон и вздохнул в последний раз, прежде чем начал наполнять свой портфель бумагами, необходимыми ему для следующего совещания.

В последние недели перед знаменательной датой на комиссара Андерссона и его коллег всегда наваливалась масса работы. В национальный праздник Швеции 6 июня почти все их главные объекты защиты из двора и правительства обычно принимали участие в различных общественных мероприятиях, и сам день, кроме того, считался критическим с точки зрения теории и практики, лежавшей в основе их работы. Прекрасный случай излить все свои эмоции по поводу Швеции и живущих в ней. Крайне важный день чисто в символическом смысле, совершенно независимо от того, кто и каким образом будет выражать свои чувства.

– Только намекни, если я могу чем-то тебе помочь, – сказала его секретарша, когда он, спеша по делам, вышел из своего кабинета.

– Коллеги из Сольны прислали конверт со всевозможными данными относительно некоего барона фон Комера, якобы получившего по башке перед дворцом Дроттнигхольм четырнадцать дней назад. Он, похоже, каким-то непонятным образом имеет отношение ко двору, поэтому лучше проверить все согласно стандартной процедуре, конверт лежит на моем письменном столе, – сказал Дан Андерссон, кивнул и улыбнулся.

– Я сразу же все организую, – заверила его секретарша.

– Не торопись, дело не спешное, – охладил ее пыл Дан Андерссон и добавил: – Похоже, обычная дребедень.

Всего неделю спустя он станет корить себя, размышлять о том, что ему следовало сказать нечто совсем иное, и тогда это, конечно, отразилось бы на случившемся потом.

31

Лиза Ламм начала встречу в адвокатском бюро «Эрикссон и партнеры» точно в той манере, о какой она и говорила Аннике Карлссон, пока они сидели в машине.

Держалась очень дружелюбно и прежде всего выразила сочувствие по поводу постигшей их утраты. А потом постепенно перешла к тем практическим проблемам, которые подобное печальное событие, к сожалению, обычно тянуло за собой. И которые, в ее понимании, лучше всего было бы решить при полном согласии, как можно быстрее и без необходимости даже на короткое время прерывать их деятельность.

Пять минут спустя все пошло точно, как она и опасалась. Сначала разразилась постепенно приобретавшая все более резкие формы дискуссия, касавшаяся самых разных юридических тонкостей, которая быстро перешла в «обмен любезностями». Конкретно речь шла о четырех вещах, и в виде исключения все обстояло столь просто, что, по сравнению с прокурором, адвокаты имели относительно их прямо противоположное мнение.

Четыре вещи. Найденные в доме Эрикссона компьютер и телефон являлись собственностью фирмы и поэтому не могли стать предметом тех действий, какие прокурор явно собиралась предпринять с ними. То же самое, естественно, касалось обыска в кабинете Эрикссона, насчет которого прокурор уже приняла решение. Не говоря о собственных помещениях адвокатского бюро, если она сейчас могла прийти к мысли расширить границы поисков улик для себя и для полиции.

– Это же не так трудно понять, – констатировал ее одетый с иголочки противник. – Нет ведь никаких предпосылок для изъятия чего-либо или обыска в офисе. Надо просто прочитать процессуальный кодекс. Параграфы двадцать семь и двадцать восемь, и особенно двадцать девять, пункт один, поскольку нет и намека на явные причины, необходимые в нашей ситуации. Мы ведь говорим об адвокатской фирме, а не о каком-то наркопритоне, если прокурора это интересует, – добавил он с сардонической улыбкой, поправив аккуратный пробор небрежным движением левой руки.

Человека, взявшего слово, как только Лиза Ламм замолчала, звали Петер Даниэльссон. Он был на десять лет моложе Томаса Эрикссона, первым стал его партнером, когда тот основал свое бюро, и сегодня (судя по его жестикуляции, словам и тому, как дружно коллеги кивали в знак согласия по поводу всего, что он говорил) уже взял бразды правления в свои руки.

Лиза Ламм знала его ранее. Они несколько раз встречались в суде в последние два года. Вдобавок ей было прекрасно известно, как упорно он трудился с целью создать себе такую же репутацию, как у его бывшего шефа, и что, похоже, удалось преуспеть, если судить по тем людям, чьи интересы он обычно представлял.

– Если мы пойдем по порядку, то у меня другая точка зрения, – сказала Лиза Ламм.

– Точно как я и мои коллеги опасались, – констатировал адвокат Даниэльссон.

– Позволь мне высказаться до конца, – перебила его Лиза Ламм и принялась перелистывать свои бумаги, напоминая ту умненькую папенькину дочку, какой отец Лизы, член Верховного суда, всегда хотел видеть ее. – С компьютером, найденным на месте преступления, все обстоит очень просто, – констатировала она. – Он является частной собственностью Эрикссона. Несмотря на наклейку на нем. Он использовал его прямо перед убийством, а если говорить о содержимом компа, по-моему, оно не имеет никакого отношения к той деятельности, которой вы занимаетесь в бюро. Как мне представляется, она в высшей степени личного характера, если тебя это интересует.

– Ты не могла бы выразиться точнее?

– Нет, – ответила Лиза Ламм и покачала головой. – Я не могу и не хочу этого делать. Относительно мобильного телефона все то же самое, хотя номер и числится за фирмой. Разговоры, которые убитый вел по нему, явно имеют значение для следствия.

– И на каких основаниях ты делаешь такой вывод, мы тоже не сможем узнать?

– Ты в праве обжаловать мое решение, – сказала Лиза Ламм и пожала плечами.

– Мы уже занимаемся этим, – сообщил адвокат и сделал попытку подняться.

– Я еще не закончила, – остановила его Лиза Ламм. – Мои решения, касающиеся изъятия и мобильного телефона, и компьютера Эрикссона, таким образом, остаются в силе. С обыском в его служебном кабинете я, пожалуй, могу повременить, пока суд не скажет свое слово, но до тех пор он, естественно, будет опечатан, и, я полагаю, у вас сразу же найдутся возражения?

– Не беспокойся, – сказал адвокат с кислой миной и поднялся.

– Что касается возможного расширения обыска на другие офисные помещения, я вернусь к этому, если возникнет необходимость. У тебя есть что добавить, Анника? – спросила Лиза Ламм и посмотрела на Карлссон, за все время не произнесшую ни слова.

– Да, – сказала Анника и окинула взглядом сидевших за столом. – Нам придется допросить всех, кто работает здесь.