I. Гэтшир, третий этаж

– Ни любви мне не надо, ни мира. Сто лет под небом прошу, – Лея говорила быстро и громко, пока было можно.

Рони не скрывал презрительной ухмылки – на его веку попалось немало воробьев, что срывались с крыши, отмолившись и пять раз перед вылазкой. Вот только он был не простым воробьем, а из Рьяных. И потому никакие суеверия, смена погоды или сход звезд им не помешают. Их стайка забилась под дождевой короб, выглядывая добычу в соседнем квартале.

– Ни мира…

– Под небом…

Трое повторили воззвание Леи к Распорядителю – едва обросший усами Серж, высоченный лоб Даг и слишком взрослый для вылазок Ильяз. Тридцать семь – это уже нелетный сезон, как говорила Рони его сводница с небом – Жанет.

И слово свое, к чести, всегда держала. Рони был ее последним птенцом. Самым лучшим.

«После такого и к земле не страшно вернуться», – похвалила она его после налета на монетный двор. И более ее на крышах не видали.

Рони снова проверил оснастку – дернул ремни на поясе, поочередно оттянул трос из катушек, развел зубы клиньев. Топлива хватает, оба «крыла» не подведут, хоть вернее назвать их гарпунами. По крайней мере, так твердил старый инженер в Сан-Дениже. Ему отвечали строго и по делу: «Вот ты и бегай с гарпунами, охотник. А мы – воробьи. Мы летаем».

До пяти метров в длину – чем не полет? Лучшее подспорье против жандармов, если бы не шум мотора. На крыльях уходят, если дело оборачивается погоней. Тихому воробью свой век обеспечен…

– Рони! – зашипела на него Лея, почти растворившись в ночном мраке. Позади нее то ли трубами на черепице, то ли тенями замерла стая.

Вылазка началась.

«Горячая твоя кровь, искрой вспыхивает, – созналась Лея два года назад. – И не скажешь, что рожден на соседней земле, да в Рьяных не по крови».

Рони, как старший по званию, приценился к Гэтширу. Сегодня под их ногами, там, в переулке Беренг, собирают особый заказ: десять золотых печатей. Ручная работа, месяц чужих усилий, и уже завтра пошли бы они по морю на острова, в таком же золоченом ящике под семью замками… да только стая их заберет еще до рассвета, не поймав ни единого проклятья в спину.

Это похлеще, чем монетный двор.

И Рони откликнулся на зов улиц, не побоявшись – его свобода вдвое больше, чем у любого из пешеходов. Моряки глумились над сухопутными крысами, ремесленники – над палубной нищетой. Он же имел право презреть и тех, и других.

Крыши Гэтшира склонили головы перед воробьями. Ильяз гулял по ним бесшумно, но с нервозностью – лишнее движение плечом, окаменевшая шея, слишком широкий шаг. Лея порхала, словно колибри, а следом за ней маячил Серж. Не самый тихий из стаи, но самый надежный: щеки раздувает под тяжестью дел, а все равно управится с каждым.

У Рони – самый острый слух, мягкое крыло и чутье десятерых. Услышит каждую ворсинку на ткани, уведет погоню – да с хвоста сбросит, как пыль с плеча. Не найдется столько сил у Жанет, чтобы им каждый день гордиться.

Они поравнялись. Слева забормотал Серж, неожиданно явив себя и как любителя арифметики:

– Дюжин семь, грят, можно набарыжить. Это на каждого по…

– Схлопнись, – предостерег Ильяз. Без злости, но громче, чем говорил обычно.

Издали витая решетка дома Ремесел смотрелась дешевым частоколом. Особенно в этот час, когда и пьянчуги устали пить, да разлеглись вповалку. Рони сверился с образом в памяти – не изменилось ли чего, не перенесли ли ворота с последнего визита, не прибавилось ли соглядатаев. И так ли тускло мерцают лампы, как прежде: поставленные больше для вида, чем для охраны.

– Все тихо, – одним знаком сообщил он стае. Выпрямленные пальцы – что клинок вместо ладони. И указывают прямо на зазор между крышами, по которым они не раз «гуляли» внутрь забора и обратно. Парадная для воробьев: ни дворецкого, ни гостей для встречи не надо.

Хищная улыбочка Леи угадывалась и в полутьме.

***

В гостях воробьи вели себя, как дома. Рони откупорил окно на чердак, свесившись летучей мышью со ската крыши – только Ильяз его и придерживал. А до этого сделали-то всего один крюк, скрывшись от взгляда охранников. Даже псы, которых муштровали получше всякого сторожа, повели носами в воздухе, да не учуяли никого – так хорошо дурит нюх раствор Жанет.

Зашли внутрь, не расшаркиваясь, ног не обтирая: уйдут раньше, чем подсохнут их следы.

Даг запоминал план здания оба дня и ни на одном повороте не запутался. Довел стаю до лестницы вниз – так оно быстрее, и охрана только снаружи осталась да на первом этаже. Рони покрутил головой: любопытствовал, схватывая мельчайшие детали. И здесь не оплошал.

Сразу видно – приличное место: по ночам работники спят, а не вкалывают на благо графьёв. Милее условий и не придумать, даже для подмастерья. Потому и ходи вальяжно по коридорам, вскрывай замки, бесшумно пританцовывая – только сенокосца в углу спугнешь или моль.

Так Рьяные и поступили, разве что танцевать настроения не было, хоть у Леи и походка пружинистая, будто кружение под музыку. Сержа оставили на дозоре у первых ступенек: там и сторожа приметит, и окна караулить можно.

Беззвучно стекли вниз, как талая вода с листочка, уже вчетвером. Даг чуть впереди, прикрывает Лею с двух сторон с Ильязом, а Рони вослед: прислушивается, со спины сторожит.

Хороший цех, будто и не воруют здесь ни работники, ни воробьи: все в картинах, а стульев для отдыха – половинка моря. Рони залюбовался бы, да только Даг времени не терял, на втором повороте стаю проводил до места. То ли архив, то ли склад: пыль да стеллажи до потолка. Графские заказы, ручная работа, за такую – обе руки долой. И окон не врезали, будто знали, кто под небом Гэтшира ходит.

Чиркнула каминная спичка – Ильяз зажег крохотный огонек: комната тускло замерцала в ответ. Даг просипел, совсем расслабившись на безлюдье:

– Шестая, там, от угла полшага…

Лея и без него глазастая родилась, тут же приметила заказ: такой металл и в полутьме заблестит. Позолота, резные бока, узорчатые скобы – не шкатулка, а сундук сокровищ.

Ильяз выдохнул с облегчением и предложил:

– Ну, по гнездам?

– Проверь, – дотошно нудел Даг, воровато озираясь.

Засвербило воробьиное чутье. Песок на зубах, пепел между пальцев. От чего – не разберешь. И Рони впервые за день поддался тревоге. На монетный двор они три часа пробирались, почти врастая в стены от взгляда охраны. А здесь что? Три доходяги у забора, десяток псов. И в колокол бить, считай, некому.

Знала бы Жанет, какой ерундой они пробавлялись, покраснела бы до ушей: не заказ, не вылазка, а блажь. И младенец управится.

Даг встал преградой у двери и заупрямился не по-взрослому:

– Обратно не сунусь, покуда не вскроешь.

Рони достал кусачки, поддержав Дага, но Лея презрительно дернула губой, отказываясь. Никогда не любила грязную и шумную работу, хоть и спугнуть было некого. Даг не сдавался.

– Вот тут и встану, ежели…

– Да проверю, ладно, разволновались, – шепнула она, незаметным движением отщелкнув первый замок на шкатулке. Второй слетел так же быстро: нет ловчее пальцев, чем у девиц из их стаи, дайте только отмычек набор.

Ильяз хмыкнул, поглядывая в проем коридора:

– Да мы тут перепихнуться успеем, пока они опомнятся…

– Начинайте, парни, – зашипела Лея, даже не подняв взгляд. Может, она совсем и не различала намеков Ильяза. Не замечала уже который год.

Третий замок распахнулся и почти ударился о доски пола, но Лея в последний миг перехватила его. И блеснула глазами в полутьме – так пошутила над припадочным Дагом. Тот запыхтел, упер руки в бока, но смолчал всем на радость. Там и четвертый замок поддался.

Но пятым Лея не занялась.

– Чего? – выпалил Рони, почуяв неладное. Придвинулся ближе, подсел на корточки. Лея щурилась в полутьме, будто утратила зрение.

– Ну-ка, – шевельнула она губами и чуть потрясла шкатулку.

Дзынь! Забренчали три оставшихся замка, что положено держать на графских посылках. Лея придирчиво шлепнула находку по резному боку, приложила к уху. Даг не выдержал:

– Да что ты…

– Пустышка, кажись, – первым сообразил Ильяз.

– Ага. Может, не ту цапнули?

Даг уже суетливо елозил по полкам, а Лея скривила пухлые губы. Не та наводка, не то время, странное затишье у ремесленной трехэтажки…

– Нету ни фига.

Рони так увлекся, что прослушал сигнал от Сержа – два удара по перилам. Его первым дают. Теперь Серж постучал четырежды, а значит – отступал, и вскоре за ними помчатся. Кто-то пришел и гостям не рад.

Когда успели?

– К небу, – Рони хлопнул Дага по плечу и рванул прочь.

Лея выскочила последней, и Ильяз пригрозил ей кулаком: больше от страха, чем от злости.

– Хоть что-то утащим, блин, – то ли извинилась, то ли разгневалась она, и упал последний замок. Цены в нем и нет, только звон и помеха. А вот шкатулка сгодится, потому и положена в сумку Леи.

Обратно выскочили, как молния в грозу, по следам Сержа – тот уже и окно по ту сторону дома нараспашку оставил. Лея юркнула первой, что ласковая кошка под рукой, за ней – Ильяз повозился, зацепив ремнем гвозди в косяке. Рони послужил замыкающим, аж сердце забилось от охоты: успели ровнехонько под стук сапогов.

Но крыши нашли новых хозяев. Рони присогнулся, и вторила стая, не отнимая от него глаз: притихли, доверились чужому слуху.

Он отдал два жеста: один приказал стае двинуться к перешейку у забора, второй молил об осторожности. Рони знал, что не он один приметил гостей – едва темнеют фигуры по правую сторону, а значит – и с левой оцепили. И если пешеходами можно пренебречь, то…

– Вижу их. Рьяные? – прибилось ветром, залилось в уши. Мягко, еле различимо, так говорят со своими, остерегаясь чужаков.

Если бы не острый слух Рони, не услышал бы он болтовни с соседнего дома. И этого тихого голоса, в котором хватило бы наглости на целую роту жандармов. А уж презрения, что адресовано было их стае, не полагалось никому под небом.

И по двум этим признакам – числу и расположению незваных гостей, Рони тут же смекнул, в чем дело. Он вырвался вперед, подгоняя стаю, и кинул в их сторону быстрый жест: выставил правый кулак, и отвел два пальца: большой с мизинцем в стороны. Тень от руки – точно жирная птица, что силится взлететь. Коршун. Коршуны.

Даг сверкнул глазами, готовый улепетывать. Лея с Сержем переглянулись, словно сговариваясь, кто первым от погони уйдет. Только Ильяз засуетился, вздулась грудь от судорожного вдоха. Знакомый потерям, знакомый с врагом.

Коршуны. Хищники Гэтшира, неуклюжие и бестолковые, ожиревшие от подачек с городской казны. Кто знает, может и у самого штата потчуются. Только воробьи к перешейку сбились, по которому пришли – два коршуна их приметили и помчались навстречу, будто им рады.

Рони заговорил уже не жестами, но вполсилы, и все на ходу:

– Лея – на запад, там свои прикроют у башни Хэлт. Ильяз – на подмогу. – Возражать никто не стал, только горели глаза, у кого от волнений, у кого от азарта. Рони продолжал: – Даг с Сержем – разводите у моста через Войку…

– А ты? – дернул подбородком Серж, будто сжалившись.

– А я полетел, – хмыкнул Рони, подстегнув стаю. Три шага – и можно дразнить их с соседней крыши, да некогда: только пятки сверкают. Поставили старшим, изволь пример подавать.

Преодолев два жилых дома, Рони присмотрел за стаей. Послушались, бросились врассыпную, как оговорено. Тени, что потеснили их в ночи, тоже рассредоточились, да только их больше. Но Рони не тревожился. Не догонят, того более – налегке, не доросли еще коршуны Рьяных сцапать.

Пока смотрел, и свой хвост приметил: два лба, по разные стороны. Низкий и крупный, скорее кабан, чем коршун, а по правую руку от него – хоть на своего похож: чуть выше ростом, чем Рони, может, и под небом ходить умеет.

Грубая улыбка потянула губы Рони, и он расправил плечи, как делал не раз перед Жанет. Пусть она и не видит его полета, но уж потом со слов хорошенько представит, как загнал он двух дуралеев, не вспотев.

И ветер повел его на юг, вдоль часовенного квартала, ближе к земле. Туда, где бедняки видят третий сон: трущобы Сан-Дениж. Много низких домов, да крыши хлипкие, дурной коршун точно провалится. Или, на худой конец, хоть застрянет.

Одно хорошо в погоне – нет смысла осторожничать, за шумом следить. Когда в спину метит коршун, не до деликатностей. А казенную черепицу пусть счетовод жалеет. Рони ее не щадил, выбивая из стана братьев, скидывая с краев сапогом, как дорожную грязь.

Так его и не нагнали, хоть под небом прошел две дюжины домов. Малых, длинных, с пристройками и без. Но и не отвалились коршуны по пути: обернешься – на хвосте две туши, алчут внимания, разве что пакости не кричат вослед – берегут дыхание.

На подходах к Сан-Дениж Рони снова почуял беду. И тут же увидел, как под луной раскинулись сети – многолюдный загон для воробья. Будто лес на крыше вырос – плечом к плечу, может, и ружья подобрали. Силки расставили заранее, будто знали, в каком районе укрываться надежнее. Старый капкан для крылатых. Только не для таких, как Рони.

Переметнувшись на соседний скат, он отогнал подлую мысль: о Серже, что плох в драке, если та приключится. О Лее, которой дольше часа не полетать, и дурне Ильязе, что насмерть разобьется, защищая ее от коршунов.

Не для того они знались семь лет, чтобы на эшафоте прощаться.

На крышах засуетились сторожи, согнанные на охоту: еще не поняли, что упустили. А даже как поймут, все равно не поспеют – Рони уже по дуге ушел, с пяти сотен метров не подстрелишь, еще и впотьмах.

– Счастливо оставаться, рябчики, – одними губами произнес Рони, отгоняя тревогу.

С десяток охранников вывели, по чердакам распихав, и все это – для одного него. А для стаи что негодяи сготовили? И думать страшно. Уходя влево, пересмотрев маршрут, Рони почти скалился от азарта. Сейчас познают коршуны, каково это – летать по запутанному пути привозов и нырнуть в квартал знати. Со второго на четвертый не взлетишь без крыльев, а даже с ними – повиснешь как муха в сети. А знать так строит уже полвека, среди них не полетаешь без оснастки и навыка: кабан далеко не прыгнет, а второму и десяти прыжков не сдюжить. Хорошо, что Жанет так любила чистить чердаки богачей – без нее Рони бы и сам по земле ползал.

А вот и роскошные шапки дуплексов, кирпич апартаментов, хребты двухэтажных галерей.

Первый дом в квартале знати он уважил от всей души. Пробежал легко, не потревожив и пыли на черепице – как робкий ветер в летний зной.

За ним грохотали два сапога, едва поспевая. Но Рони не обманывался – всем нутром чуял, что преследователей осталось двое. Оба коршуна на одного воробья.

Умора, да и только. Сейчас узнают, тяжеловесы, каково с Рьяным из стаи тягаться.

Он задышал так, как учила его Жанет: ритмично, умело, без лишних глотков. Не запыхается, пролетев оба района: этот да за ним прибрежный. А там уже не найдут, хоть всю свору зови – Рони повенчан с небом, от тех самых пор, когда расправил крылья.

Лихо перескочив на флигель, Рони ускорился. Теперь уже не стоит бояться, что подстрелят на лету: не положено коршунам без старших палить. Коли до сих пор не стреляли – так и не станут, Рони их знал, как облупленных. Пора раскрывать крылья.

Клинышек впился в оконную раму с глухим хрустом, раскрылся изнутри, и ротор потащил его к небу, выше на два этажа.

Коршуны и ахнуть не успели. Хотелось бойко крикнуть: «До встречи на земле, салаги!» Но Рони уже повзрослел и только скорчил хищную морду, да указательным ткнул в мостовую, мол, не место вам у облаков. Хорошо, что фонари у знати на славу горят, коршуны все увидели.

Чиркнули сапоги по каменной кладке, в четыре прыжка подбросив Рони к краю крыши. Выскочил клин, повинуясь хозяину, а руки мигом утащили за выступ. Оттуда он бегло кинул взгляд на коршунов – те застыли, словно свечи в храме. И пропали под козырьком – Рони не стал их ждать, поспешив навстречу свободе и грушевому элю.

Погони не было слышно еще полтора здания, и Рони забормотал путаные благодарности Гэтширу, едва ли не признаваясь в любви. Но грохот чужих ног сбил его сантименты.

– А ну стой, пацан! – командным тоном заголосил тот, что пожирнее.

Значит, и эти с крыльями, поганцы. Не пропили оборудование, выслужились.

«Там, где схлестнулось крыло против крыла, голова решает», – подсказала из памяти Жанет, и Рони сменил маршрут, подавшись влево. К мостовым, строительным лесам и грузам порта.

Поворот, резкий спринт вдоль балюстрады, мимо балконов для чайного торжества. Бились горшки, едва задетые локтями, а по ним, с отсрочкой в пять-десять секунд, хрустели сапоги коршунов. И Рони нырнул носом под веранду, забил клин на развороте. Ушел из-под хищных клювов, пролетев под навесом – те не сразу и опомнились, маневра не приметив.

А там уж дело за малым осталось: сквозь окно веранды незамеченным шмыгнуть в оранжерею госпожи Син, оборвав пару листьев на бегу – так, забавы ради – и скрыться в тени выступов.

До чего пригожие районы – с каждого бока на здании то флигель, то эркер, то веранда на столбах, что в разы полезней балконов. И веревок злосчастных, что кидают между окон бедняки, нет. Вся паутина подчищена, танцуй под небом без преград!

Давно Рони так не веселился. Кажется, параллельно тому кабану летел, не примеченный: между ними – узкий дом. Кабан храпел от натуги, а потом и вовсе сгинул без следа.

Пусть знает, что по нему здесь скучать не будут.