Всадник

Утро не задалось вообще ни у кого.

Сидя на земле под навесом, Деревяшка с интересом разглядывала мизинец. Минуту назад он сочно хрустнул и теперь торчал под странным углом к ладони. В это время Фринни носилась по всему контейнеру, отыскивая тряпку почище, и эта суета гимнастку почти не отвлекала.

– Зачем вообще нужен мизинец, может, его отрезать, да и всё? – пожала плечами Тиса.

– Ну как «зачем»? – отозвалась стоявшая над ней Вакса. – Вдруг станешь богачкой, будешь пить чай из фарфоровой чашечки, что тогда оттопыривать?

Инкриз озабоченно качал головой:

– Неужели тебе совсем не больно? Хорошо, что ещё кость наружу не торчит. Ай-яй-яй, синяк так и наливается!

– Не-а. Даже не щекотно.

Он втянул голову в плечи.

– Я бы уже визжал как свинья на убое. Бедная моя девочка!

– Подбери сопли, папаша. Я сделала ошибку, я и поплатилась.

Она рывком встала на ноги, едва не оттолкнув его, и ушла вглубь дома, к Фринни.

– Это же Деревяшка, что ей будет? – пожала плечами Вакса.

Инкриз сделал вид, что обиделся, и, плетясь за Тисой, пробормотал:

– Никогда не любил ваших грубых прозвищ.

Собственная неприятность, хоть и мелкая, мешала Вёху посочувствовать Тисе. Он прекрасно знал, что мёд наградит его красными пятнами по всему лицу, когда шёл клянчить кусочек сот, но надеялся на авось. Как выяснилось, он так и не перерос свою дурацкую аллергию и теперь думал, как быть с расплатой за кишкоблудие. Он даже выбрался на свет и взял с собой стул, чтобы обстоятельно рассмотреть, насколько всё плохо. Вакса, крутившаяся под навесом, просто не могла упустить такое из виду. Она метко отщелкнула Вёху в лоб ореховую скорлупку, нашаренную в кармане, и, довольная выходкой, проговорила:

– Теперь у нас полноценный цирк уродов.

– Появились ущербные помимо тебя, – огрызнулся Змеёныш.

Хмыкнув, она отправилась за угол, к бочкам, чтобы в очередной раз умыться. Вёх уже не мог сконцентрироваться на своей беде и махнул рукой, а зеркало вернулось в угол между этажерками. В отличие от Тисы он ещё даже не разминался, надо было поторапливаться.

Снова солнце палило беспощадно. Вёх выступал только вечером, но вчера после заката площадь была ещё горячей, а огонь норовил зацепить неудобную рубашку. Без неё Змеёныш показываться стеснялся, груда костей могла привлечь в первый ряд вместо красавиц гадких проходимцев с мокрыми усами. К пеклу привыкаешь, но всему есть предел, страшно не хотелось зазеваться и что-нибудь упустить.

Делать каждый день одно и то же – страшная скука, Вёх всякий раз менял трюки, готовил новые. На этот раз он вооружился балансиром – шестом, к которому с двух концов было перпендикулярно приделано по спице в горючей обмотке. На шесте нужно было найти точку равновесия, чтобы прокатывать по спине, плечам и рукам, отчего казалось, что Змеёныша давит горящая тележная ось, а он из-под неё ловко выскальзывает, не хватаясь ни за что пальцами. Номер требовал дьявольской гибкости, но смотрелся так шикарно, что Вёх без сожалений убил на тренировки целую зиму. Глядя на то, как огненные колёса отражаются в восхищённых карих глазах Инкриза, он не смог остановиться и довёл трюк до совершенства.

Только Змеёныш хотел в последний раз неспешно отработать движения и вышел с готовым балансиром на утоптанную грунтовую площадку перед контейнером, как его взгляд упал в календарь у самого входа. Текущий день в нём обвели карандашом.

– Не-е-ет! – опустил плечи Вёх.

О важном, но неприятном легко забываешь. Ведь они не где-то, а в Экзеси, здесь свой распорядок. Почти все преимущества перед постоем в других городках перечёркивала «мусорная повинность».

Он покопался в кармане и нащупал гладкую овечью бабку. Змеёныш не был игроком, и бабка у него водилась только одна, для жребия. Может, повезёт ещё.

– Кукурузина! Вакса! – позвал он.

Долговязый Корн вынырнул из-под притолоки. Увидев на ладони у Вёха косточку, он поджал губы и тряхнул головой.

– Мы с тобой пойдём. Какой сейчас прок от девчонок? У одной палец сломан, другая норовит в обморок хлопнуться. Побудем мужиками.

– Точно. А я и не подумал.

Вёх расстроился, что ему приходится в разгар сезона, да ещё и в такую жестокую погоду ворошить свалку, но гарантия зимней ночлежки была вопросом жизни и смерти. Надеяться накопить с выступлений на лачугу или комнаты с постелями, на уголь и тёплую одежду взамен износившейся всегда слишком рискованно. Если деньги быстро кончатся, придётся зарываться в чужие овощные кучи, чтобы выудить подгнивший лук и сладкую перемёрзшую картошку. Вёх до того ненавидел испорченные овощи, что просто пропускал обеды и ужины, так что к началу сезона его с ног сбивал тёплый ветерок.

Он с отвращением натянул тяжеленные ботинки, защищавшие от гвоздей, стекла и прочих неприятностей, поджидавших на Свалке, долго неуклюже шнуровал их и ужасался перспективе версту за верстой тащить ноги на поиски добра, которое тоже придётся тащить. Благо, огонь уничтожал половину веса проводов, а то и больше.

Наконец, они с молчаливым Корном побрели по мусорному хребту в сторону разрытых ям. Копаться в таких легче всего, но оставалась вероятность вернуться без улова, некоторые старатели только и жили сбором металла, глаз у них был намётан на находки.

По дороге Корн обнаружил что-то на земле, замешкался и брезгливо поднял за крыло слежавшийся трупик сороки.

– Ну на кой ты руками берёшь дохлятину? – заныл Вёх.

– Я бы не прочь ещё пособирать. Мы ведь будем жечь провода, если найдём, заодно и падаль сожжём. Тётя Анна за бой костей даст яйцо или лук. А я сто лет не жрал нормальной еды.

– Ты же постоянно торчишь в «Чертовнике»?

– Пф-ф-ф, кто же ест в таких местах? Там сухари по цене двух кружек пива.

– И ты выбираешь пиво.

– Само собой.

Змеёныш так и не сообразил, как спросить, чтобы не получить по зубам: почему Корн вообще связался с городской компанией? Что не хватало ему в их труппе? Развлечения таких ребят ему точно не по карману.

Под ногами зашуршала осыпь – они стали спускаться с верхушки бархана к ямам, где лежала тень и можно было пошарить без лишних глаз. Кто-то недавно побывал там: в склоне появилась пещера, куда тут же шмыгнул Вёх. В темноте он видел неплохо и через пару минут заметил торчащий из стенки проводок в яркой резиновой оплётке. Вёх вцепился в него, но, как ни старался, не мог выдрать. Он тянул и так и этак, пока Корн не отпихнул его.

– Тебе тоже не помешает нормально поесть, жердь несчастная.

За несколько часов они смогли добыть ворох кабелей и проводов самого разного качества, обрезки труб и листки металла, оставшиеся от каких-то ящиков. Змеёныш благодарил судьбу за то, что не попалось ничего полезного и тяжёлого, вроде чугунка, иначе пришлось бы волочь до дома лишний вес.

Они перебрали находки и соорудили костёр из бурьяна, торчавшего повсюду на Свалке. В пепельно-голубое небо с полупрозрачным месяцем потянулся смрадный чёрный дым. Инкриз и Фринни увидят его и поймут, что поход удался.

Вёх отыскал длинную палку, чтобы не приближаться к огню и ворошить ею обгорающие провода издалека. Ею же он подцепил с земли сорочий трупик и отправил его жариться.

– Ты сейчас на шамана похож, – проговорил Кукурузина. – Он тоже с таким важным видом что попало кидает в костёр. Или на нашу поджигательницу чёртову, из-за которой у огня вечно не продохнуть на посиделках.

Корн сидел, обхватив колени. На покрытом пылью лице выделялись только белки глаз. Вёх подумал, что выглядит не лучше, и вытер щёки рукавом.

– Шаман – умный мужик, – Змеёныш пожал плечами. – Лишнего не кинет. Помнишь, как он предсказал страшную зиму? Мы тогда не зря украли шерсть для одеял, и все провоняли овчарней.

– Ты с ним общаешься?

– Нет, только здороваюсь.

– А почему он всё время говорит, что ты важная персона?

– Не знаю. А спросить неловко. Может, меня успех ждёт?

– А нас, получается, не ждёт?

– Кто успел – тот и съел.

Чтобы не схватить солнечный удар, циркачи забрались в пещеру. Пока горел огонь, сидели молча, прижимались спинами к прохладным влажным стенкам. Когда пламя погасло, Корн стал копаться в золе, обжигая пальцы. Он выудил и смял обнажившиеся медные жилы в ком, затолкал их в мешок. Хрупкий сорочий костяк бросил следом.

Вылазка заняла слишком много времени, солнце уже стало клониться к закату. Дома никого не оказалось, и добытчики остались без причитавшихся им дифирамбов.

Чертыхаясь и разбрасывая вещи, Корн быстро умылся, напялил рубашку почище и побежал на площадь. Вёх решил, что ему такой номер даром не пройдёт, на публике он будет выглядеть как запаханная лошадь. Пока не начало смеркаться, он неподвижно лежал на ковре, так уютно пахшем песком и шерстью. Нужно было размяться и прогнать номер, но лень оседлала его, как пьяная развратница. За полчаса перед началом выступления он подхватил балансир и быстро зашагал в город.

То, как разрасталась и набирала силу ярмарка, было слышно издалека. Ещё вчера она только начала закипать, а сегодня уже точно не перепадёт ни мёда, ни прочих лакомств – торговля разгорится не на жизнь, а насмерть, зато публики будет куда больше. Придёт ли девочка-синичка снова?

Из-за неё Змеёныш по дороге сцепился с Нагом:

– Ты опять? – цедил сквозь зубы Вёх. – Да это какой-то цыплёнок! Проще звезду с неба оторвать, чем хоть за руку подержать эту холёную, только зачем? По сравнению с ней Тиса и Вакса – королевы.

«Выбирает он, поглядите! Когда в последний раз мы утоляли свои потребности? Я тебе дал подсказку, а ты проворонил!»

– Что-нибудь придумаю, только заткнись. Она точно чья-то девушка. Ты должен помочь мне выступить.

«Ты мною жестоко пользуешься. Я никуда не денусь, но могу загрустить, и тогда выкручивайся сам, хороший мальчик».

Глядя на то, какая очередь выстроилась в вагончик Фринни и как снуёт между дамами Инкриз, обилечивая их, Вёх не стал отвлекать на условные знаки. Женщины самого разного возраста стояли там и делали вид, что ждут свою наивную подружку или соседку, но как только она появлялась, норовили сами продефилировать за штору. И потом каждая говорила, что не дура верить гадалкам. По некоторым наблюдениям, ходили к Фринни почти все.

Когда Змеёныш приблизился к тенту, на сцену уже вышли Вакса и Тиса, они всё-таки начали с обручей. Яркие круги, казалось, сами собой зависали в воздухе перед ними, послушно плясали вокруг шей и рук. Такое зрелище не надоедало, гипнотизировало, девушки двигались непринуждённо, и казалось, сами во власти бесконечного вращения, как челноки, как прялочные колёса, но Вёх-то знал: они предельно напряжены и головы их совершенно пусты, лишь бы не сбиться с ритма. Трюки поминутно усложнялись, вскоре Вакса словно выросла из земли в стойке на локтях, поджав одну ногу, а на другой удерживая свой лучший обруч с цветными лентами. Трюк в семье назывался «мамин фокус», хотя вообще все фокусы были прилежно выучены под надзором Фринни, когда та ещё выступала сама.

Вдруг Вёх вспомнил, что загвоздку с пятнами на лице он так и не решил. Он рванулся в гримёрку, сделанную из обрюзгших захватанных ширм, стал судорожно рыться в баночках и коробочках, которых у девчонок водился целый вагон. Да только ничего годного для маскировки там не нашлось, даже водяных красок. Музыка стихла, и он похолодел. Самым быстрым решением казалось нарисовать белым гримом полоски, что он и сделал. Получилось даже удачно: дурацкие ямочки на щеках стали почти незаметны.

На сцене гимнастки синхронно поклонились, и им бешено зааплодировали. Получилось и впрямь гладко и ловко, несмотря на сломанный палец Деревяшки, который она разбинтовала. Всем известно: в мире цирка нет страданий, нет переломов, ожогов и слёз. Поваляться на полу, поболеть и поныть разрешалось только у костра или дома.

Публика так расшумелась, что у Вёха выросли за спиной крылья. Дождавшись гимнасток за кулисами, он сменил их с балансиром и факелами, стараясь держать себя в узде.

Для начала под размеренный бой Корна он провёл огнём по коже на руках. Всё делал медленно, так медленно, чтобы поверили, что у него драконья шкура и он совершенно не чувствует жара. От хорошего топлива и намотки его и не бывает, но кто будет проверять? Запрокинув голову, ртом затушил один и второй факел, подхватил балансир и завертелся с ним, слушая нарастающую тишину. Когда людям всё равно, то они болтают и смеются, но не в этот раз. Тишина означала, что вот-вот все закричат и захлопают. Не так, как гимнасткам, но с чувством и восхищением. Некоторые танцы Нага настраивали на особый лад: факир был жрецом огня, пожиравшим пламя, дышавшим пламенем, неопалимым, спокойным и отрешённым. Трюки в тот вечер завлекали не риском, но мастерством.

Когда Змеёныш закончил, на смену ему снова вышли Вакса и Тиса, уже переодевшиеся для следующего номера. Ему ужасно не хотелось уходить, он знал, что сможет остаться и отлично импровизировать, но если девушки замешкаются, сослужит им медвежью услугу.

Закулисье встретило привычным запахом промасленной материи, и на этот раз там расположилась смуглая певичка и три незнакомых лабуха. Такие точно не ночуют на свалках. Вёх самодовольно решил: они будут лишь пользоваться толпой зевак, которую собрала труппа Инкриза. И Корн вполне может превзойти её барабанщика с дорогими настоящими инструментами.

По привычке Змеёныш отхлебнул из своей счастливой фляги, присев на коврик. Проверил инвентарь – ничего не горело и не дымилось, лежало поодаль от ткани.

Музыканты смеялись и обсуждали что-то своё. Поддержать разговор не было шансов, и Вёх вылез погулять на ярмарку, как только пришёл в себя.

Ночь пахла черносливом, дымным и сладким. Розовые отблески факелов дрожали там и тут, ползли по брусчатке. Встав посмотреть со стороны последние минуты представления, Вёх обнаружил, что на том месте, где вчера топталась синичка, теперь нарисовался высокий резной стул. На нём восседал какой-то горбоносый плешивый старик в светлой рубашке с воротничком, а рядом с ним, видимо, на табуретах, расположились двое молодых ребят. Один из них обритый наголо, другой с зализанными, как у всех модненьких ублюдков, волосами.

– Что за странная компания, вы не знаете? – кротко спросил Вёх сухую долговязую женщину с лицом сплетницы.

Она молча посмотрела на него и медленно проговорила внезапно низким голосом:

– Это же Амьеро. Весь город о нём судачит. Гиль Амьеро, который выпускает керосин. А рядом двое сыновей.

– Ого! Вот так шишка! А что он делает в Экзеси?

– Вероятно, он следует в Грейс, на завод. Там, кажется, стачка…

В Грейс Вёх и сам покупал керосин. На бутылках красовалась печать с буквой «А», но он не интересовался, кто держит производство. Да, пожалуй, этот выводок имел полное право полюбоваться на то, как славно горит их товар. Без керосина тысячи горожан бы жили как пещерные люди, пытаясь сготовить себе пищу на кострах. Не топить же летом печь, рискуя спалить весь дом.

Кто-то привалился сбоку к Вёху, и незнакомка молча унеслась в толпу, словно курица в кусты. А бежать было отчего: Эспе пялился на всех своими безумными жёлтыми глазами, всегда наготове изречь что-нибудь этакое.

– Ну, здравствуй, факир! А я видел, как ты выплясываешь. Твоя мама должна гордиться тобою! – прошептал он с шакальей улыбкой.

– Здравствуй, Эспе. Я думаю, она и правда гордится.

– Что ей передать?

– Передай, у нас всё прошло хорошо. Она ведь издалека не видит.

– Как скажешь, важная персона!

От шамана всегда веяло какой-то блаженной добротой и травами. Старую матерчатую куртку он пропитывал отваром чёрной живокости то ли от лихорадки, то ли за какой-то магической надобностью. Эспе казался бродягой, если к нему не присматриваться. Пожалуй, бродяги не заплетают себе мелкие косы в волосах и бороде.

Он относился хорошо не ко всем, но Инкриза и Фринни почитал вполне искренне, как и юных циркачей. Когда он в первый раз им встретился, то улыбнулся, словно старым знакомым. Эспе мог подолгу молча находиться рядом, сам говорил мало, но если кто-то в Экзеси мог дать дельный совет на любую тему, то это был он. Настоящий шаман из дикарей, делающий в городе денежки.

Номер закончился. Старик Амьеро досматривал его, подавшись вперёд в своём кресле, словно видел что-то очень важное. Как только раздались аплодисменты, он стал крутиться, обращался то к одному хлыщу, то ко второму. Обритый наголо громко расхохотался. Змеёныш подумал: «Это ведь для них не развлечение, а так. Сейчас они уедут на гостиный двор в свои роскошные комнаты и там… Интересно, как кутят владельцы целых фабрик и заводов?»

Задействовав всю свою испорченность, Вёх безудержно фантазировал о разных запретных развлечениях, чтобы не скучать, пока выступают музыканты. Звучали они не так плохо, да и певичка старалась, но Змеёныш смотрел на них с сожалением. То ли дело – настоящий большой концерт, на котором зажёг бы двоюродный дядька со своей бандой! Но вход на такой был заказан с тех пор, как Инкриз с ним поссорился.

Когда от заката не осталось и следа, Вёх поплёлся домой. Над его головой снова взошли колкие звёзды, но теперь обзору мешали громады кучевых облаков. Когда он обратил на них внимание, то подумал, что ночью те могут начать с грохотом сталкиваться друг с другом, а то и ливень пойдёт. Тогда он закутается в одеяла и будет спать как убитый, зная, что в безопасности. Иногда в такие ночи к ним забредали животные, приваливались горячими меховыми спинами и дремали рядом. Рано утром они исчезали. Летние бури ещё ни разу не наносили ущерба их жилищу и поэтому не пугали.