Шатёр из тряпок получился что надо. Они чуть пахли кошачьей шерстью и пылью, но были чистыми, и кое-где даже проглядывал рисунок в виде смешных жёлтых звёзд. Света из прорех хватало, чтобы в очередной раз перечитывать книгу. Жить в большой бродячей семье довольно весело, но иногда хочется побыть одному, вот и приходят на ум разные шалаши и домики, какие делают маленькие дети.
Вёх залез с ногами в своё старое хромое кресло, задёрнул ткань и и затаился. Ветерок трепал стенки его убежища, дождь надоедливо стучался в металлическую крышу контейнера. В такую погоду делать абсолютно нечего. Ослепительно серый день, запах мокрой золы от погасших костров, и все по своим норам. Соседи поговаривали, что вот-вот погода пойдёт на лад и ярмарке ничто не угрожает, но пока небо и не думало проясняться.
В позвоночнике гнездилась тупая боль, не давая сесть спокойно. Ох, не стоило делать тот трюк без разминки! Всё-таки вчера в «Чертовнике» он обжёгся факелом, хоть и не подал виду на публике. В намотке затесалась какая-то химия, которая стала с фырканьем ронять раскалённые капли, парочка упала на предплечье. Спасибо хоть не спалил весь бар.
– Опять я тебя обжёг, Змеёныш, – он потрогал розоватый след на коже.
Как и многие артисты, Вёх имел второго себя, в которого воплощался на сцене. От обычной роли эта маленькая личность отличалась тем, что выдумал её Вёх сам, за годы слился с ней и не мог теперь точно сказать, где настоящий он: бесстрашный факир по имени Наг или тот, кто уже полсуток плесневел на своём матрасе, а проснувшись, забился среди хлама – читать и зализывать ссадины. Кроме того, он, совершенно точно, являлся Змеёнышем и эту домашнюю кличку, как и все прочие, заработал честно.
Внезапно на пороге контейнера появилась Вакса. Вёх замер. Она его не заметила. Гибкая, сильная гимнастка снова чуть набрала в весе, тёмное старое трико сидело на ней как влитое, плечи округлились.
– Фу, Наг, какая тебе «сочная»? – едва шевеля губами, возмутился Вёх навязчивому голосу в своей голове. – Словечко из тех журналов со слипшимися страницами. Проваливай назад, откуда выполз, пока не наплёл ничего вслух. Или поди ей в глаза скажи и получи кочергой по колену. Ты сегодня выходной. Не вылезай.
Наг погрозил хвостом, но промолчал.
В круглой прорехе полога неподвижная Вакса казалась маленьким угольным портретом, который зачем-то повесил в своём балдахине Вёх. Белила въелись ей в кожу, и ни загара, ни румянца сквозь них не пробивалось в холодном свете.
Вакса оставалась просто Ваксой и дома, и на подмостках. Несмотря на то, что они с детства жили под одной крышей, Вёх знал о ней мало, но не сильно жалел о том и общаться больше необходимого не пытался. Вот так начнёшь говорить за жизнь, и у тебя спросят лишнего. А она спросит уже через минуту самое скабрезное, а потом будет хохотать, как ведьма под осиной. Вакса и чувство такта существовали в разных вселенных. Правда, что-то в ней изменилось за считанные дни, но Вёх не уловил, откуда дует ветер.
Тем временем к ней бесшумно подошла Фринни и спросила:
– А где Корн?
– Ушёл в город, – буркнула Вакса.
– Ясно. Если вернётся и захочет поужинать – еда будет на керосинке.
Эх, мамы! Вёх невольно улыбнулся. Будто Корну пять лет, и он понятия не имеет, где дома разжиться провизией. А ведь позапрошлой зимой, если не врали именные зарубки на косяках, все детишки обогнали отца. Особенно этот дятел-переросток отличился.
– Пусть попробует не прийти! Завтра вставать в такую рань! – проворчала Вакса.
– Лишь бы не опоздал. Ему ведь завтра не стучать, а помогать музыкантам, и заодно нам с вагончиком.
Что-то нешуточно раздражало и без того взбалмошную Ваксу. Раньше она не имела привычки смотреть в одиночестве на дождь и говорить с Фринни так отрешённо и нехотя. Отметив это, Вёх начал читать, тихий разговор не мешал ему, но не тут-то было: со двора послышался грохот ботинок Тисы, обитых жестью. Он с досадой цокнул и закрыл книгу.
– Полный дом бесполезных клоунов, – ядовитым голоском сказала Тиса, выжимая на пол хвост русых волос, щедро набитый для красоты витыми проводками, – водосборные бочки никто не поставил.
– Ох! – Фринни схватилась за голову. – Я даже не вспомнила про воду! Пришлось бы снова покупать.
– Не благодарите!
Деревяшка, хоть и промокла до нитки, даже не подумала переодеться в сухое. Она решила не терять времени и, раз уж таскание бочек разогрело её, отыскала свободное от хлама местечко да принялась энергично растягиваться в шпагате.
Обстоятельства брали верх. Змеёныш понял, что уже не сможет ни на чём толковом сосредоточиться и выбрался из убежища.
– О, ты тоже здесь! – обрадовалась Фринни. – А я думала, сбежал вместе с Корном. Как твоя спина?
– Так себе, – скривился Вёх, потирая поясницу.
– Может, попросишь Тису размять?
– Деревяшка мне доломает хребет! В прошлый раз всё мясо с костей поотрывала.
– О, принцесса заныла, – отозвалась Тиса.
– Доска заговорила! – передразнил Вёх, перешагнув через её вытянутую ногу, и запел на манер детской песни: – Тиса стругана, гладка́! Деревяшка и доска!
На кухонном столе уже ждали кусочки серого хлеба и жестяной кувшин с желудёвым какао. Настоящего молока там, конечно, не было, только мутная белковая бурда, которую время от времени раздавали бесплатно возле управы, просто чтобы не вымерли все нищие. Змеёныш давно привык к мыльно-гороховому вкусу этого пойла – вкусу покоя и безопасности.
В чугунной гусятнице над пламенем керосинки лениво забурлило рагу, сдобрив тоскливую тишину. «Неужели кто-то и правда в таком железном корыте готовит целого гуся? Это же чудовище фунтов десять весом. Десять фунтов мяса!» – думал с восхищением Вёх, сдувая с какао сизый дымок.
Надтреснутый голос вскоре выхватил его из грёз:
– Проснулся наконец-то!
Доносился он из уголка старших. Глава семьи выбрался на кухню, волоча за собой хвост старого халата и неспешно расположился за столом. Он надевал эти лохмотья даже поверх уличной одежды, которую ленился снять.
– Доброго денька, папаша! – учтиво ответил Вёх – Какой у нас план на завтра? Я выступаю с утра?
– Хороший вопрос, – Инкриз почесал макушку, выкрашенную басмой. – Думаю, нет, готовься к вечеру. Ярмарку открывают в этом году музыканты. Кстати, может, они будут так добры поиграть тебе и девочкам. Это уж как Корн договорится.
– Так он ушлёпал к ним?
– Нет, скорее, к новым друзьям. Лабухи ещё не приехали, заявятся ночью.
Запивая липкий ржаной кусок, Вёх закатил глаза. Друзья в городе, вот же выискался король мира! Лучше бы думал, как им всем побольше заработать.
– Я всё хотел спросить у вас с Фринни, – обратился Змеёныш, деловито наморщив лоб, – вы не думали расширить репертуар? Ну, мы могли бы освоить марионеток, там же только ширма нужна, а сюжеты сами придумаем.
Инкриз рассмеялся, откинулся на спинку кресла и сложил на табурет свои ноги в женских сапогах из разных пар. Обернулся к выходу во двор, понаблюдал как тянется в бочку струйка дождя.
– Понимаешь, в мире площадного искусства каждый на своём месте, а когда он начинает посягать на чужие… С теми же куклами всё сложно. В молодости я попробовал раз организовать вертеп. И даже дал пару вполне успешных представлений, пока не попался настоящим кукольщикам на глаза. Долго же меня били! Но я на всю жизнь запомнил цену чужому искусству, и мне стыдно, что я просто решил бездарно передрать целую культуру, целый маленький мир. Оказывается, куклы разговаривают через пищик за щекой, а не чистым голосом. Этому нужно отдельно учиться, а я как малахольный пытался отвечать самому себе уголком рта. Кроме того, нужно смотреть, что за публика вокруг. Чего не расскажешь детям, то у егерей вызовет улыбки. А ведь это чистый экспромт!
– Если бы кто-то вырядился как я, обмазался сажей и неумело крутил горящий носок на верёвке, я бы его облил бензином и дал прикурить, – задумчиво отозвался Вёх.
– И другим будет уже неповадно. Всё так.
Бездарный день сжалился и после заката подкинул Вёху бессонницу, несколько часов которой он потратил на чтение. Перевалило за полночь, когда вернулся Корн. Видимо, он надеялся прокрасться к своей лежанке без свидетелей, поэтому, увидев огонёк масляного светильника, воровато сощурился. Змеёныш высунулся из балдахина и приложил к губам палец. Корн кивнул, осторожно вешая оглушительно шуршащий плащ. И ведь спросишь – ни за что не расскажет, где пропадал. Вёх жутко захотел поиграть в расследование: пошарить по карманам, с видом знатока осмотреть рукава, поскрести пятна, но, когда сводный брат захрапел и ничто не могло помешать инспекции, желание растворилось. Шпионить за своими – такое себе занятие. Голос Нага в голове любил запоминать всякие мерзости, он бы мусолил игру ещё с месяц.
Спал Вёх плохо из-за того, что поздно лёг, а ночью музыканты действительно приехали. Их прибытие сопровождалось жуткими воплями, грохотом и прочими атрибутами лихой вечеринки. Древний бог пьянства завещал присоединяться к оргиям, ибо борьба с ними – неблагодарное дело. И действительно – подушка на ухе помогала слабо.
Наутро, когда сон только-только сморил его, Вёха всё-таки растолкали. Змеёныш приоткрыл один глаз и увидел склонившихся над ним Тису и Инкриза, кто-то ещё топтался сзади, тяжело вздыхал. Он приподнялся на локте.
– Проснись и пой, у нас тут форс-мажор, – виновато развёл руками Инкриз, – Ваксе плохо, она совсем не ловит мышей. Хвала богам, концерт откладывается, лабухи ещё не протрезвели.
– А я-то что сделать могу? – тряхнул головой Вёх.
– В общем, мы подумали, не поможешь ли ты с выступлением? Мы совсем пустые, даже в долг просить уже совестно, сам знаешь. Выручай, Змеёныш, ты же танцуешь! – взмолился Инкриз. – Никто не должен догадаться. Я предложил им заменить одну девушку на парня, но они не хотят. А смотрелось бы неплохо. Платят наличными и сразу, знаешь ли.
Вёх, наконец, вник в сказанное и рассмотрел в руках у Тисы обгорелые лохмотья, баночку белой глины, ободок с игривыми рожками и прочую концертную амуницию Ваксы.
– Вы серьёзно?! А если догадаются? Она же полуголая танцует, все сразу поймут, – Вёх выразительно оттянул на груди майку.
– У самой там почти пусто, – прохрипела Вакса из-за спин и кинула ему на колени две маленьких набитых сеном подушечки.
– Вы ещё слишком юные, чтобы вызывать подозрения. В тридцать ты уже никого не обманешь, а пока – сойдёшь за девочку. Небо тебя щедро одарило, ты у нас универсально выглядишь, – махнул рукой Инкриз. – Есть же девочки с лицами своих отцов. Тем более, мы тебя завесим и закрасим как сможем.
– О, а как меня одаривали в городе за смазливую рожу! – заворчал Вёх, выбираясь из своего лежбища. – До сих пор на башке вмятина. Было бы за что.
– Черты лица – не проблема, – хмыкнула Фринни, – игра света и тени. Подправим их.
Нагу такой расклад оказался по вкусу. Он приготовился к священнодействию, и Вёх передал себя в его руки. Никто с таким не справился бы лучше. Ночное желание сыграть следователя показалось смешным и ничтожным. Поди-ка сыграй отлично танцующую негодяйку, да ещё и без права на ошибку!
Когда Фринни и Тиса закончили штукатурить поддельную Ваксу, удивилась даже настоящая. Поправила своей копии лиф и рожки, с трудом поднявшись с ковра, на котором безвольно пролежала с ночи.
– Всё то же самое, что у тебя бывает без огня, в той железной маске, в которой ты на девичниках раньше кривлялся, – нехотя объясняла она. – Смотри на Тису, как она двигается. Коленом вот так – и монетки на бёдрах звенеть будут. Жесты. Не забывай про жесты, вытягивай пальцы из ладоней. Остальное ты сто раз видел. Виляй задом при каждом удобном случае. Впрочем, тебе не привыкать.
– Вот сейчас было обязательно?! – взорвался Вёх.
– Обязательно. Надеюсь, боги приберут меня раньше, чем ты опозоришься на публике, чушка.
Вакса устала стоять на ногах и снова осыпалась на ковёр.
Ко всеобщей радости, Вёх не только не опозорился, но и заслужил овации. На сцене Змеёныш вошёл во вкус быстро и легко, иногда посматривая на Деревяшку, но больше импровизируя от себя. Перетекал из одной фигуры в другую, крутился, тряс браслетами, и всё это под звук инструментов, отчаянно не попадавших друг в друга. «Ну и шляпа! – ужасался он. – Музыка – дрянь, так ещё и девочку изображает драный помойный кот с больной спиной».
Небо совсем расчистилось, и солнце, висевшее прямо над головой, принялось отчаянно шпарить. Единственное, чего боялся Вёх – от жары грим зальёт ему глаза, но такого не случилось. Музыканты отыграли около часа, публики собралось мало. Под ноги даже прилетело несколько монет, которые он ловко затолкал за пояс.
«Начало осеннего сезона в этот раз весёленькое. Не к добру, но к деньгам. Теперь лишь бы никто не схватил тебя за ляжку», – заботливо прошипел Наг.
Чтобы не испортить успеха, как только стихла музыка, Вёх сбежал за кулисы и оттуда улизнул в город. Задачу он выполнил, впереди была пара часов свободы. На босую разодетую артистку даже внимания не обращали, на ярмарке и не такое увидишь. Горячая земля, суета вокруг, отголоски детских игр, запах уличной еды и флажки между фонарями – всё радовало его в тот день, всё приглашало лишь развлекаться. Казалось, утлый город с удивлением смотрит на гостей из дальних деревень, ёжится от шума. И ничего не понимает своими раскалёнными каменными мозгами, пока ярмарка всё раздувается радужным мыльным пузырём в глазнице площади.
Пара неприятных воспоминаний связывало Вёха с Экзеси, но в тот день они отступили. Жизнь продолжалась. Тупая жестокая сила, сметающая всё на своём пути, медленно меняла русло, точила берега. Каждый раз он возвращался на эту площадь, будучи старше на год, ловил настроение прошлого приезда и удивлялся, насколько за одну зиму изменился.
А ещё грело его понимание того, что он действительно может стать кем угодно, пусть на час или на минуту. Рваные чулки в несколько слоёв и всякие хитрые заколки с паклей и проводками без умелой игры не спасли бы. Они с Нагом когда-то придумали девочку, ту самую, которую никогда не встретишь, но любишь как что-то настоящее, разгуливаешь по таким вот местам, обсуждаешь всё, что попадается на глаза. Странно, но они с ней даже спорили и ссорились. Как можно ссориться с выдумкой? Значит, в каком-то смысле девочка существовала. Образ её поблёк с годами, но теперь она пригодилась. Пока Вёх крутил у себя в голове её повадки, многое понял и смог применить.
Дома Вакса под присмотром Фринни каталась по полу и скулила. Никто сильно не беспокоился, потому что с ней такое происходило примерно раз в месяц, но раньше ей везло, и злополучный день никогда не совпадал с мероприятием. Вёх много думал по поводу этого явления, но так и не понял, за какой проступок боги устроили женщинам коллективное наказание. Та девочка в его воображении ничем подобным не страдала, наверное, поэтому и растворилась в рутине.
– Я и не сомневалась, что ты справишься, Змеёныш! – тряхнула Фринни ореховыми волосами. – Вот какого талантливого ребёнка я купила Инкризу на рынке, глаз-то у меня алмаз!
О проекте
О подписке