Каменная плита вибрирует от прикосновения моей силы и начинает приподниматься. На моих глазах побеги синей магии проскальзывают между нитями моей, оранжевой, и на каком-то уровне я чувствую этот контакт. Пьянящая дрожь пробирает меня.

Мраморная плита со стоном отрывается от земли и скользит в сторону.

Я выдыхаю. Нервы на пределе.

Теперь, когда пол убран, различаю отверстие и ведущие вниз ступени. Индиговая лента магии ныряет во тьму.

Осмелюсь ли я спуститься туда?

Иди… ко… мне… возлюбленная…

Голос касается моего уха, как нежный любовник, и теперь волосы шевелятся на моем затылке. Слова должны смутить, оттолкнуть меня, но я слишком околдована этим голосом, чтобы сейчас повернуть назад.

Но вообще-то это не имеет значения, поскольку мой фамильяр проскальзывает мимо меня и спокойно шагает вниз по ступеням, словно заброшенные подземелья совершенно не пугают, да что там, даже не беспокоят его. Он спускается – и вдруг вспыхивают факелы, озаряя длинную лестницу и проход далеко внизу.

– Нерон! – зову я.

Вроде как предполагается, что рисковать из-за какого-то там голоса должна я, а не мой фамильяр.

Если он и слышит меня, то не слушается. Фамильяр исчезает, и, хотя я слышу, как где-то за пределами видимости продолжают загораться факелы, звуки становятся все более отдаленными – наверное, по мере того, как пантера продвигается вглубь помещения.

– Нерон! – зову фамильяра снова.

Ничего.

Проскальзываю в его разум, просто чтобы убедиться, что все в порядке. Вот я стою, глядя в темный проем, – а вот я уже внутри, крадусь вперед, и когти мерно постукивают о каменный пол. Глазами Нерона вижу каменные стены, дрожащие тени и чую запах… чего-то.

Чего-то живого.

Миг – и я возвращаюсь в собственную голову.

Понимаю, что за магией и голосом, звавшим меня, должно стоять какое-то существо. И все-таки очевидно же, что это место давно заброшено, и защитные чары, лежащие на нем, пережили самих заклинателей.

Однако, несмотря на запущенность, что-то все еще живет здесь, рядом с этими оберегами, что-то разумное и волшебное, и мой абсолютно новехонький фамильяр направляется прямиком к нему.

Не к добру, не к добру, не к добру.

Не давая себе передумать, бросаюсь вниз по ступеням за Нероном, следуя за светом факелов и отблесками индиговой магии.

Примерно на полпути вниз замечаю, как тут сухо. Даже воздух, такой влажный там, наверху, здесь как пергамент. По обе стороны от меня шипят и мерцают факелы, источая запах не только дыма, но и ладана и корицы.

Провожу пальцами по стенам, там, где вижу радужные переливы заклинаний. Та же магия, что я уже встречала тут раньше, тяжело висит в воздухе. Не думаю, что она принадлежит тому бестелесному голосу, но это только усугубляет тайну. Сила наполняет пространство, покрывает стены и воздух, как мед, а синяя магия, касаясь ее, как будто слегка скручивается и искажается. Странно.

Еще более странно то, что я чувствую, что это должно отпугивать людей, но словно приветствует меня, гладя кожу, точно мягчайший шелк.

Добравшись до дна, всматриваюсь в открывшийся передо мной длинный проход. Вдалеке он изгибается, и лента магии исчезает за поворотом.

– Нерон?

Тишина.

Смотрю на лестницу, бросаю последний, полный сожаления взгляд на небо – и иду дальше.

Стены тут украшены резными изображениями деревьев, зверей, всадников. Они пляшут в свете факелов, среди зыбких теней. И поверх всего этого лежит та же мерцающая сеть заклятий.

Дальше по коридору изображения уступают место текстам. Буквы вроде слегка покачиваются, когда я смотрю на них; а сами слова – это заклинания. Написано… на латыни? Однако чем дольше я смотрю, тем четче понимаю, что это не совсем латынь.

Алфавит латинский, а вот язык – нет.

И знаю я это лишь потому, что могу прочесть то, что там написано.

Произношу вслух:

– …azkagu wek div’nusava. Ipis ip’nasava udugab…

«…связан и заключен. Хранить вечно…»

Одно из ближайших заклятий вспыхивает, пробужденное прочитанной строкой.

Глаза скользят дальше по тексту. Не знаю, что это за язык, но он – нечто иное, нечто из далекого-далекого прошлого, и от этого кровь моя отчего-то поет, а сердце трепещет.

Беспокойный зуд шевелится под кожей. То же самое я ощущаю, натыкаясь на провал в памяти. Чувствую себя вывернутой наизнанку.

Да, наверное, есть вещи, которые я не могу больше вспомнить, но есть и такие вещи, которые я необъяснимым образом знаю.

Латынь, например.

Латынь и, очевидно, этот странный язык.

Хочу задержаться здесь, прочитать все заклинание, просто чтобы покатать слова на языке, ощутить их вкус. Они… пробуждают во мне какие-то дорогие, но не поддающиеся описанию эмоции, что-то такое, что испытываешь только во сне.

Но чем дольше я стою, тем беспокойнее вертится вокруг меня синяя магия. Я уже чувствую присутствие того, кому она принадлежит, и он манит меня к себе.

Отвожу взгляд от стены и иду дальше.

Узкий коридор приводит меня в помещение размером с мою квартиру, уже освещенное факелами.

Комната сверху донизу украшена письменами и изображениями фантастических животных. Вижу грифонов и оленей, чьи рога превращаются в ветви соседних деревьев. Но всю эту красоту я удостаиваю лишь мимолетного взгляда.

Потому что все мое внимание поглощает то, что лежит в центре комнаты.

Нерон развалился на массивной беломраморной плите, покрытой замысловатой резьбой так, что камень напоминает массивный древесный ствол. Феи, которые, несомненно, сотворили это, приложили немало усилий, чтобы передать текстуру коры и даже годовые кольца на срезе.

След магии обрывается здесь, исчезает, нырнув в тянущийся по всей длине камня шов.

Это не просто глыба, стилизованная под рухнувшее дерево.

Это саркофаг, а эти покои – склеп.

И все же… тут есть что-то живое. Что-то, что лежит в каменном гробу под Нероном.

Думаю об этом, чувствуя, как нарастает в душе ужас. Что бы ни находилось внутри гроба, оно достаточно живо, чтобы взывать ко мне.

Сколько же времени оно заключено там?

Моя царица…

Вся кожа покрывается мурашками. Здесь, в этой комнате, голос звучит намного громче, намного интимнее.

Наконец-то ты пришла…

Только теперь я осознаю, что голос обращается ко мне не по-английски. Я просто понимаю его. Понимаю так хорошо, что мне и в голову не приходило усомниться, на каком языке он говорит. Но теперь понимаю, что язык этот, вероятно, тот же, что и у надписей на стенах.

Темно-синяя магия подталкивает меня, прерывая мысли, увлекая к саркофагу.

Меня пробирает озноб, когда я, вопреки собственному желанию, снова смотрю на гроб. И, опять-таки вопреки себе, делаю шаг ближе.

Нерон встает и спрыгивает с крышки гладкого мраморного прямоугольника, на котором начертаны еще несколько строк, хотя с того места, где я стою, разобрать их трудно. Нити заклинаний опутывают весь саркофаг, призрачно мерцая в свете факелов.

Количество чар само по себе выглядит чрезмерным, но я ведь не знаю, что за сущность заключена в саркофаге, знаю лишь, что она, скованная всеми этими заклятьями, таки заманила меня сюда.

Облизываю пересохшие губы. Мои опасения усиливаются. Но я делаю еще шаг, подступая вплотную к гробу, и смотрю на крышку.

Провожу пальцами по резным письменам, кропотливо нанесенным кем-то на камень. Одного моего прикосновения оказывается достаточно, чтобы развязать узел заклятий. Нити лопаются и распутываются, порыв освобожденной магии развевает мои волосы, заставляет пламя факелов дико плясать, а потом затихает.

Очерчиваю пальцем бороздки букв, и губы мои шевелятся, рождая слова:

– Zoginutasa vaksasava vexvava ozakosa pesaguva ekawabiw di’nasava.

«Ради любви своих богов, остерегайся меня».

Ниже значится имя.

NU’SUWNUSAVUVA MEMNON.

«Мемнон Проклятый».

Противоречивые эмоции бурлят во мне, как песок, поднятый приливом. Страх, предвкушение, желание.

Императрица…

Больше всего на свете мне хочется сейчас открыть гроб. Это противоречит всякому здравому смыслу и рациональному мышлению, но, опять-таки, большая часть сегодняшнего дня противоречила здравому смыслу и рациональному мышлению. Так зачем же сейчас нарушать традицию?

Я прошла весь этот путь не для того, чтобы остановиться в последний момент.

Приняв решение, прикладываю ладонь к прохладному мрамору.

Закрываю глаза, глубоко вдыхаю и концентрирую силу.

– Чары с крышкой убери. Покажи, что там внутри.

Магия вырывается из меня, разрубая последние укрывающие гроб заклятья. Бледно-оранжевые струйки обвивают каменную крышку. В зловещей тишине моя сила поднимает резную плиту в воздух и сдвигает в сторону подальше от саркофага. Потом роняет.

БУМ!

Ударяясь о землю, крышка раскалывается пополам. С потолка сыплются комья грязи, и земля слегка вздрагивает. Машу рукой, разгоняя поднявшуюся пыль.

Когда пыль и магия оседают, заглядываю в открытый саркофаг, и сердце мое заходится.

Внутри лежит человек. Мужчина. Потрясающий, безупречный мужчина.

Это не мумия – и даже не свежий труп. Дыхание не поднимает его грудь, но оливкового оттенка кожа выглядит румяной, зацелованной солнцем. Как будто он долго загорал и зашел сюда отдохнуть. Однако, если бы все было так просто, он бы уже проснулся.

Даже спящий, этот незнакомец – самый обворожительный человек, какого я только видела. Я смотрю на его высокие острые скулы, на нос с небольшой горбинкой. Жесткие черные волосы чуточку вьются возле ушей, а его губы… абсолютно уверена, что эти полные, четко очерченные губы созданы для того, чтобы разбивать девичьи сердца.

А от уголка левого глаза к уху тянется жуткий шрам, резко спускающийся потом к краешку подбородка.

Мемнон выглядит крутым парнем. Горячим, жестоким, нереально крутым парнем.

Я продолжаю смотреть, и сердце мое колотится все быстрее и громче. Что-то происходит внутри меня, что-то, никак не связанное с опасной красотой этого мужчины.

Магия собирается в сердце. Это ощущение такое острое, такое утробное, что мне приходится прижать дрожащую руку к груди, чтобы немного унять бешеное биение.

Перевожу взгляд на широкую грудь Мемнона, покрытую чешуйчатой броней. В отличие от тела, доспехи на спящем кажутся хрупкими и потускневшими. С кожаными штанами и сапогами дела обстоят еще хуже, местами одежда полностью сгнила. Туника под доспехами практически истлела. Только кинжал на поясе выглядит прилично – и еще золотые кольца на пальцах.

Любовь моя…

У меня перехватывает дыхание, такая нежность звучит в этом голосе. Уверена, что предназначена она не мне, но я все равно тронута.

Смотрю на него – и чувствую странную тоску, страстное желание, чувствую, будто сердце мое разбивается и лепится заново.

Поднимаю руку, тянусь к нему. Какая бы сила ни привела меня сюда, сейчас я отчаянно хочу одного – прикоснуться к этому человеку. Мемнону Проклятому.

Освободи его, – шепчет мой разум. – Пробуди от его смертного – или бессмертного? – сна.

Рука замирает в волоске от лица Мемнона. На миг я прихожу в себя. Но тут же снова попадаю под чары этого места и окружающей нас магии. Осторожно дотрагиваюсь кончиком пальца до краешка шрама возле его глаза.

И едва не кричу, когда кожа под моими пальцами подается. От нее исходит ледяной холод смерти, но она упругая, как живая кожа.

Медленно, медленно веду пальцем по шраму, к уху, потом вниз, к подбородку. Касаюсь темных волос, и сердце мое пронзает дикая боль. Страшная, безумная боль.

Освободи меня… маленькая ведьма… пожалуйста…

Звук его голоса лишь обостряет муку.

Как долго я ждал… тебя… лишь тебя…

Кладу ладонь на щеку мужчины, не обращая внимания на то, что чернильная магия заполняет комнату, и на тоненький голосок в моей голове, кричащий, чтобы я бежала отсюда, бежала со всех ног.

Я не бегу. Я резко втягиваю воздух и произношу одно слово. Приказ. На том самом языке, что окружает нас.

– Obat’iwavak.

«Пробудись».