– Расскажи королю и его олдермену – не важно, кто есть кто, – в конце концов обратился ко мне Ивар Бескостный, – что мы с нашей армией провели зиму в Восточной Англии, где король Эдмунд дал нам прекрасных лошадей, чтобы мы продолжили путь, и многое рассказал о междоусобной войне, развернувшейся здесь, в Нортумбрии.

Саксы внимательно выслушали мой перевод.

– Жалкий червь Эдмунд врет, – отвечал король Элла. – Я уверяю вас, что мы с моим олдерменом надежно охраняем нашу страну от любых внешних угроз.

Ивар Бескостный улыбнулся – уж он-то знал лучше. Осберт явно остался при своем и лишь крепче сжал кулаки. Тем не менее он молча согласился.

– Я Ивар, сын Рагнара, – продолжал рыжебородый ярл. – Это мои братья – Хальфдан, Сигурд и Бьёрн. Мы пришли не для того, чтобы развязать конфликт, а чтобы забрать нашего отца.

– Сдается мне, – отвечал король Элла, а я послушно переводил, – что для столь несложной миссии вас многовато.

– Вы, саксы, захватили нашего отца в заложники, – вновь заговорил Ивар Бескостный. – Мы не ждали от вас ничего хорошего, а потому не могли явиться сюда без свиты. В общем, не принимайте на свой счет, но на всякий случай мы решили взять с собой сопровождение.

Пока я докладывал о добрых намерениях сыновей Лодброка, Хальфдан Витсерк злобно улыбался, опровергая слова старшего брата.

– Осенью во время шторма два корабля Рагнара Лодброка потерпели крушение у восточного побережья, – сказал олдермен Осберт. – Тогда я еще был законным правителем королевства. Я задержал Рагнара и его людей за морской разбой. В их трюмах были найдены товары со многих торговых кораблей. К тому же они похвалялись тем, как все лето грабили суда в устье Темзы, как это было просто и сколько моряков-саксов они истребили.

Переводя рассказ Осберта, я начал лучше понимать события, в результате которых викинги оказались в этой местности и которые круто изменили мою собственную судьбу.

– Вполне возможно, – ответил Ивар Бескостный, – что отец, нуждаясь в открытом море, чуток потрепал суда, встретившиеся ему на пути. Но нам представляется странным тот факт, что вы позволили отчалить его команде и захватили в заложники старого беззащитного человека.

Мой перевод этой речи вызвал румянец на глянцевом лице Осберта. Дряблая кожа под подбородком олдермена дрожала, когда он говорил.

– Его команда была многочисленна и мятежна. Они сбежали, захватили корабль и скрылись на юге.

– Мы в курсе, – заметил Ивар. – Как раз от них мы и услышали эту историю.

– Значит, вам известно и то, – перебил его король Элла, – что дружина Рагнара Лодброка без колебаний бросила своего предводителя в беде? Осберт решил, что пленника лучше перевести в Эофорвик. Там я за ним хорошо присматривал.

– Хорошо присматривал? – Осберт улыбнулся, умело скрыв злорадство. – Да ведь этот человек умер под твоей опекой. Ну и прекрасно. Старый черт уничтожил бы Нортумбрию, чтобы отомстить за свои унижения.

Король Элла не обращал внимания на спутника и продолжал говорить:

– Несмотря на свой солидный возраст, Рагнар Лодброк доставлял немало хлопот, будучи пленником. Он пил за четверых, а когда напивался, нельзя было позволять ему свободно разгуливать, ведь это могло стоить кому-то жизни. После краткого заключения в одной из камер на территории епископства он умер.

Хальфдан Витсерк вскочил и отчаянно закричал, что король – подлый негодяй, и я не посмел перевести это. Затем Хальфдан спросил, принято ли у саксов, чтобы христианские священники заботились о пленниках.

– Король саксов редко бывает больше пары недель на одном месте, – отвечал король Элла, – он постоянно ездит по своим владениям и навещает олдерменов и тэнов. Поэтому королевский зал в Эофорвике не такой уж большой, а единственная темница находится в епископстве.

Пока я переводил это разъяснение, король саксов склонился над телом и осторожно отодвинул белый саван с головы. Под тканью оказался старик с восковой кожей и желтоватой бородой. Он вперил полуприкрытые глаза в навес из паруса. Его рот застыл в немом крике.

Гладко выбритое лицо Хальфдана Витсерка исказилось судорогами. Младший сын Лодброка был словно одержим нервической, лихорадочной энергией, его тело напряглось, как тетива лука, и пылало молчаливой готовностью проявить агрессию.

– Не стоит уверять нас, что ты не повинен в смерти Рагнара Лодброка, – закричал он и указал на измученное лицо трупа. – Я прекрасно знаю, о чем говорит это выражение лица. Нашего отца подвергали пыткам.

Я перевел его гневное высказывание, и король Элла ответил с хладнокровием, достойным восхищения:

– От людей, бежавших сюда из Восточной Англии, мне известно твое пристрастие к пыткам, Хальфдан, сын Рагнара. Я знаю, что ты большой любитель этого дела. И все же ты заблуждаешься. Если внимательно исследуешь тело, не обнаружишь на нем ни единой раны.

Не успел король завершить свою речь, как Хальфдан резким движением сдернул с трупа погребальный саван и принялся осматривать тело своего отца. Гладкое лицо викинга то и дело искажалось нервным вздрагиванием, словно бушующий океан волнами. Когда он приподнял тело отца, чтобы осмотреть спину, я заметил, что труп полностью окоченел.

Щепетильность Хальфдана скоро показалась чрезмерной остальным братьям. А вот мне был хорошо знаком отек на шее мертвого. Опухший язык занимал почти всю ротовую полость. Одно бедро неестественно раздулось. Кожа на лодыжке и предплечье вздулась пузырями. Однако на теле не нашлось ни единой раны, нанесенной ножом или мечом, и, к досаде Хальфдана, – никаких следов пыток.

– Я предлагаю вам, – нарушил король Элла тягостную тишину, – похоронить отца по своему обычаю, а после снова встретиться.

– Для столь великого властителя, каким был Рагнар Лодброк, – ответил Ивар, – период траура длится десять дней, но на такой долгий срок нам не хватит запасов крепкого пива.

– Давайте устроим перемирие на десять дней. А пиво я с удовольствием предоставлю вам в знак моего доброжелательства.

Переглянувшись, братья кивнули, приняв жест короля Эллы.

– Затем, – продолжал сакс, – вы расскажете нам о своих планах в Нортумбрии. И позвольте мне ради справедливости напомнить вам, что при необходимости мы вмиг соберем еще более многочисленное войско.

– А как вы сами думаете, в течение какого времени армия крестьян способна противостоять трем тысячам выносливых солдат? – сухо поинтересовался Бьёрн Железнобокий.

Король Элла с неуверенностью взглянул на собравшихся на валу северян, но олдермена Осберта не удалось взять голыми руками. Низенький толстенький экс-король объяснил преимущества, которыми обладали местные жители перед, казалось, непобедимыми силами скандинавов. Я бегло переводил его слова, а самоуверенность сыновей Лодброка улетучивалась по ходу рассказа.

– Наша армия действительно состоит из крестьян, но они прекрасно знают местность и умеют извлекать из нее выгоды. Каждый защищает собственный дом и семью, и они будут бороться гораздо дольше и ожесточеннее, чем ваши неорганизованные разбойники. Ваши пути снабжения тянутся издалека, из-за океана, и вы не можете рассчитывать на подкрепление.

– Что ты возомнил о себе, толстяк? – взревел Хальфдан Витсерк. – Лучше радуйся, что мы повстречались с тобой под ольховой веткой, и что я человек чести, не то прирезал бы тебя за такие слова.

– Я не оскорбляю ничьей чести, когда говорю о том, о чем мы все и так прекрасно знаем.

Осберт повернулся к нам спиной, вышел из-под паруса и отправился обратно, к армии саксов, под двумя знаменами ожидающей исхода переговоров.

– Десять дней, – повторил король Элла, после чего последовал за своим олдерменом и конкурентом.

По реакции сыновей Лодброка я понял, что Осберт сказал правду. Причина их кажущихся странными решений заключалась в том, что даже одно сражение будет стоить им множества убитых и раненых, а если саксы смогут за короткий период собрать еще одну армию, потери северян окажутся невосполнимыми.

Ивар Бескостный задумчиво смотрел вслед толстому коротышке, которому и в голову не могло прийти, что за ним пристально наблюдают. Хальфдан Витсерк злобно уставился на тело отца, словно обвинял мертвеца в неожиданном развитии событий. Сигурд Змееглазый отвернулся, чтобы осмыслить слова Осберта. А Бьёрн Железнобокий продолжал стоять, невозмутимо заткнув оба больших пальца за пряжку ремня.

– Все-таки не вышло, – констатировал он. – Тогда я поведу своих людей обратно, к кораблям, ожидающим нас у Гримсби. Мы отплывем как можно быстрее.

– Предаешь нас, бесчестный ублюдок?

Хальфдан, скрежеща зубами, искал, на кого выплеснуть переполнившее его разочарование. Когда он, не скрывая грозного настроя, преградил путь седобородому брату, стало понятно, что объект он выбрал неудачный.

– Я бы не стал называть это предательством, – пробурчал Бьёрн, сделав вид, что не заметил оскорбления. – Разве я не явился, когда вы бросили клич? Разве я не привел с собой людей и корабли?

– Ну да, милый братец, ты пришел, – отвечал Ивар Бескостный, – потому что рассчитывал поживиться здесь серебром.

Седобородый великан пожал плечами.

– Все мы устремляемся туда, где добыча обещает быть большой и легко доступной. Однако Нортумбрия бедновата, по сравнению с королевством франков, да и саксы отважно обороняются. Южнее нас ждет Испания, где, по слухам, столько богатств, сколько ни одному из нас во сне не снилось. Присоединяйтесь к моему походу и убедитесь сами.

Это было формальное предложение. Ни манера речи Бьёрна, ни его поведение не свидетельствовали о том, что он жаждал компании своих братьев в предстоящем походе.

– Бьёрн, если ты уйдешь, – сказал Ивар Бескостный, – мы потеряем четыре сотни человек. И многие другие уйдут, поняв, что отец не был убит.

– А почему так важно, был Рагнар Лодброк убит или умер естественной смертью? – полюбопытствовал я.

Все четверо братьев замолчали и посмотрели на меня.

– Кем, ты говоришь, был этот мальчик? – спросил Ивар Бескостный.

Бьёрн Железнобокий набрал в легкие побольше воздуха, прежде чем ответить.

– Никакой я не мальчик, – вклинился я в их беседу. – Мне целых пятнадцать лет, и я уже успел убить человека.

Это было не совсем правдой, но и не чистым враньем. За полтора месяца до этих событий я еле-еле сумел прикончить одного человека без посторонней помощи. И, несмотря на то что тогда без сожаления смотрел, как из неровной раны на шее трупа течет кровь, окрашивая снег вокруг, сейчас, думая об этом, я испытывал приступ тошноты. Однако скандинавы иначе, чем христиане, воспринимали насилие, видя в нем инструмент влияния, а мне хотелось добиться их уважения. Правда, это оказалось не так просто.

– Человека? – Судорожные движения мышц на лице Хальфдана Витсерка оформились в презрительную усмешку, когда он приблизил ко мне свое гладко выбритое лицо. – И тебе пятнадцать лет, говоришь? Есть к чему стремиться, дохляк. Я в твоем возрасте отправил в Вальгаллу уже два десятка воинов.

У меня возникло ощущение, что вызвать злость и недовольство младшего из сыновей Лодброка может один-единственный опрометчивый комментарий.