Фрида, не отвечая, отперла дверь и вышла в коридор. Замок со щелчком закрылся, и все снова стихло.

Йенни легла; сердце билось, как бешеное.

Мысли неслись с дикой скоростью. Вот она торопливо одевается, спешит за Фридой. Бежит через лес, садится на поезд, приезжает домой.

Йенни задержала дыхание и прислушалась.

Тишина. Хотя Фрида сейчас уже должна пробираться мимо двери Цезаря, к кухне.

Бабушка обычно спит чутко.

Если кому-то из девушек случается чем-нибудь стукнуть, шаги на лестнице раздаются немедленно.

Нет, все тихо.

Залаяла собака, и сердце у Йенни сжалось. Йенни поняла, что Фрида как раз вылезает в окно, выходящее на задний двор.

Поводок на собачьей шее натянулся. Лай зазвучал придушенно, а потом и вовсе стих.

Не громче и не дольше, чем когда пес чуял косулю или лису.

Йенни смотрела на глазок, светлую точку на стене.

Фрида уже в лесу.

Ей удалось миновать сетку с колокольчиками.

Теперь Фриде следует передвигаться очень осторожно.

Надо было пойти с Фридой. У Йенни теперь ни ключа, ни нужного человека, ни плана.

Йенни закрыла глаза и увидела темный лес.

Тишина.

Когда в туалете наверху спустили воду, она вздрогнула и открыла глаза.

Бабушка проснулась.

С лестницы донесся тяжкий стук.

Скрипнули перила.

В вахтерской комнате звякнул колокольчик – так часто бывало, когда дул ветер или сигнализация срабатывала из-за какого-нибудь животного.

Глазок на стене светился. Ничего не изменилось.

Йенни услышала, как бабушка надевает в холле пальто, выходит из дома и запирает дверь.

Собака рычала и лаяла.

Снова звякнул колокольчик.

Сердце у Йенни колотилось.

Что-то не так.

Она крепко зажмурилась, услышала, как в соседней комнате что-то скрипнуло.

Со скрежетом повернулся флюгер на крыше.

Йенни открыла глаза. Собака лаяла уже где-то вдали.

Лаяла возбужденно.

Хоть бы бабушка решила, что Фрида не решится сунуться в лес, что она направилась к шахте.

Лай стал ближе.

Фриду поймали. Йенни поняла это еще до того, как услышала голоса во дворе. Хлопнула входная дверь.

– Я передумала! – кричала Фрида. – Я уже возвращалась, я хочу остаться здесь, мне хорошо…

Ее прервала затрещина. Судя по звуку, девушка отлетела к стене и рухнула на пол.

– Я просто очень соскучилась по маме и папе.

– Молчать! – рявкнула бабушка.

Йенни подумала: надо сделать вид, что она крепко спит. Что она не знала, что Фрида собирается сбежать.

По мрамору коридора простучали шаги, и дверь будуара открылась.

Фрида плакала и клялась, что бабушка неправильно поняла, что она уже возвращалась, когда угодила в ловушку.

Йенни замерла, прислушиваясь к ударам чем-то металлическим, к тяжким вздохам. Она не понимала, что происходит.

– Не надо, не надо, – умоляла Фрида. – Честное слово, я больше никогда-никогда…

Внезапно она закричала. Йенни в жизни не думала, что человеческое существо способно так кричать от боли. Это был какой-то животный рев. Крик так же внезапно оборвался.

Что-то сильно стукнуло в стену. Сдвинули мебель.

Прерывистые вздохи, полные боли стоны, и все снова стихло.

Йенни не шевелилась. Пульс грохотал в ушах.

Она не знала, сколько пролежала так, таращась в темноту. Наконец белая жемчужина в стене исчезла.

Йенни закрыла глаза, приоткрыла рот и притворилась спящей.

Наверное, обмануть бабушку ей не удастся. Но она так и лежала с закрытыми глазами, пока не услышала шаги в коридоре.

Звук был такой, словно кто-то медленно шагает, пинками передвигая перед собой деревянный чурбан.

Открылась дверь, и бабушка тяжело шагнула в комнату. Ночной горшок со звоном задел о ножку кровати.

– Одевайся и иди в будуар, – велела бабушка и ткнула Йенни тростью.

– Сколько времени? – сонно спросила Йенни.

Бабушка со вздохом вышла из покоев.

Йенни быстро оделась и на ходу захватила жакет. Остановилась в коридоре, подтянула над коленями колготки и зашагала к открытой двери будуара.

Летнее небо скрывали шторы. Свет в огромном будуаре исходил только от настольной лампы.

У двери стояло пластмассовое ведро с кровью.

Йенни почувствовала, как у нее затряслись ноги.

Весь будуар был в крови, экскрементах и лужицах рвоты.

Проходя мимо ведра, Йенни увидела в нем обе ступни Фриды.

Сердце забилось, как молот.

Йенни увидела комнату полностью, лишь обойдя японские ширмы с цветущими вишнями.

Бабушка сидела в кресле, мозаичный пол вокруг нее был залит кровью. Рот кривился в горькой гримасе. Толстые руки по локоть в крови, кровь капает с пальцев, сжимающих пилу.

Фрида навзничь лежала на кушетке.

Два ремня, протянутые под кушеткой, удерживали ее за ляжки и выше пояса, Фриду сотрясала дрожь.

Ноги были отпилены чуть выше косточки, обрубки зашиты, но все равно продолжали кровоточить. Бархатная кушетка и подушки насквозь пропитались кровью, кровь струйкой стекала по ножке на пол.

Со словами «Больше она не собьется с пути» бабушка поднялась. Она так и не выпустила из рук пилу.

Фрида, явно не в себе, смотрела перед собой широко открытыми глазами и то и дело поднимала обрубки ног.

10

Свет падал в будуар сквозь тюль и тонкие оранжевые занавески. Казалось, солнце уже садится, хотя было раннее утро.

В стоячем воздухе поблескивали пылинки.

Пока бабушка была на кухне, Йенни пыталась облегчить страдания Фриды.

Окровавленное жемчужное ожерелье поднималось на шее Фриды в такт дыханию. Опущенные веки покраснели, губы искусаны.

Йенни расслабила ремни, стягивавшие тело.

Блуза Фриды насквозь промокла от пота на груди и под мышками, сквозь ткань просвечивал черный лифчик. Клетчатая юбка задралась чуть не до пояса.

Фрида, измученная болью, не очень понимала, что с ней произошло.

Йенни перевязала кровоточащие обрубки и уже дважды сходила на кухню к бабушке, объяснить, что Фриде нужно в больницу.

Одна нога над швом отливала сине-лиловым.

Ясно, что в лесу Фрида угодила в медвежий капкан.

Наверное, поэтому бабушка и решила произвести ампутацию.

Фрида открыла глаза, посмотрела на ноги с отпиленными ступнями, приподняла обрубок, и ее вдруг накрыла волна ужаса.

Она кричала так, что сорвала голос; извернувшись верхней частью тела, Фрида упала на мокрый ковер и затихла от невыносимой боли.

– Господи, – заплакала она.

Йенни пыталась удержать ее, но Фрида в ужасе задергалась и с отчаянием мотнула головой.

– Нет…

Шов на левой ноге разошелся, снова заструилась кровь.

– Ноги… она отпилила мне ноги…

Светлые волосы Фриды висели сосульками, мокрые от слез и пота, зрачки были расширены, губы побледнели. Йенни гладила подругу по щекам, повторяя, что все будет хорошо.

– Все будет нормально. Лишь бы кровь остановить.

Йенни сдвинула кушетку и осторожно положила изуродованные ноги Фриды повыше, на подушку, чтобы унять кровотечение.

Фрида быстро дышала, закрыв глаза.

Йенни перевела взгляд на глазок рядом с зеркалом, но в будуаре было слишком светло, и она не поняла, наблюдают за ней или нет.

Она подождала, прислушалась к тому, что происходит в доме.

Боты и белые чулки Фриды валялись под столом.

На кухне звякнул фарфор. Йенни склонилась над Фридой, осторожно оправила юбку подруги и поискала в обоих карманах.

Послышался какой-то звук, и она быстро обернулась.

Красные отпечатки бабушкиных подошв тянулись через весь мозаичный пол от большой кровавой лужи, мимо пластмассового ведра и уходили в направлении коридора.

Йенни попыталась рассмотреть дверь в щель между японскими ширмами.

Немного поколебавшись, она сунула палец под пояс подругиной юбки, провела пальцем по всей его длине и отдернула руку, когда в коридоре послышались шаги.

Бабушка прошла мимо будуара дальше, в холл.

Йенни опустилась на колени и расстегнула две пуговицы на блузке Фриды.

Во дворе залаяла собака.

Йенни запустила руку в промокший от пота лифчик Фриды, и та, глядя на нее, пробормотала:

– Не бросай меня.

Йенни пошарила в правой чашечке и нашла, что искала. Вытащила листок бумаги, поднялась на ноги.

Свет за шторами изменился, на миг похолодало.

С диванной подушки капала кровь.

Йенни быстро развернула бумажку. Телефонный номер человека, к которому Фрида собиралась обратиться за помощью. Йенни отвернулась и сунула бумажку себе за резинку трусов.

– Пожалуйста, спаси меня, – прошептала Фрида сквозь стиснутые зубы.

– Я стараюсь остановить кровь.

– Йенни, я не хочу умирать, мне нужно в больницу, иначе никак.

– Лежи спокойно.

– Я смогу ползти, честное слово смогу. – Фрида задыхалась.

Открылась входная дверь, и со стороны холла начали приближаться бабушкины шаги: топот тяжелых ботинок, стук трости о мраморный пол.

Позвякивание ключей на поясе.

Йенни встала у застекленного шкафа и начала нарезать длинные лоскуты для перевязки. Шаги стихли. На ручку нажали, и дверь будуара плавно отворилась.

Тяжело опираясь на палку, вошла бабушка. Она остановилась возле ширм, и суровое лицо оказалось в тени.

– Пора домой.

– Кровотечение уже не такое сильное, – попыталась отговориться Йенни и тяжело сглотнула.

– Там места хватит для двоих, – сухо ответила бабушка и вышла.

Йенни знала, как остаться в живых, но гнала от себя слишком уж определенную мысль о том, что она сейчас сделает и что за этим последует. Она подошла к Фриде и, стараясь не смотреть ей в глаза, схватилась за край расшитого золотом ковра.

– Постой, подожди…

Поскользнувшись в кровавой луже, Йенни, пятясь задом, протащила лежащую на ковре Фриду по мозаичному полу и выволокла ее на мраморный пол коридора. Фрида плакала и твердила, что чувствует себя гораздо лучше, но тихо вскрикивала от боли, когда коврик проезжал по малейшей неровности.

Йенни протащила ее мимо комнаты Цезаря и направилась дальше, в холл, заставляя себя не слушать рыдания и мольбы.

Фрида хотела схватиться за позолоченный табурет; он немного проехал за ней, но Фрида выпустила ножку из рук.

– Не надо, – рыдала она.

Бабушка ждала, стоя в дверном проеме первого этажа. В холле сладко попахивало дымом. Утренний свет за бабушкой был как бы туманным. Йенни поняла, что она что-то жгла в мусоросжигательной печи за постройкой номер семь.

Когда Йенни потащила Фриду вниз по ступенькам и дальше, во двор, та закричала от боли.

Кровь толчками выхлестывала из обрубка, и на дне сложенного ковра собралась лужа.

Пес беспокойно заворчал, когда бабушка закрепила цепь на одном из ржавых мусорных баков.

Ковер оставлял на полу темные следы.

Бабушка отперла дверь седьмой постройки и подперла дверь камнем. Дым вился над жестяной крышей, плыл сквозь кроны сосен.

Когда Йенни выпустила ковер, Фрида вскрикнула. Жемчужное ожерелье натянулось на шее, в глазах читалось отчаяние.

– Спаси меня!

Йенни нагнулась и, равнодушно отметив, что сломала ногти на руках, снова схватилась за коврик и потащила Фриду по бетонному полу.

Дневной свет проникал сюда сквозь ряды нечистых окон, расположенных под самой жестяной крышей.

К стене были прислонены старинные вокзальные часы. Йенни увидела в выгнутом стекле собственное отражение – узкую тень.

На полу валялись сухие листья и хвоя.

Над разделочным столом покачивалась липучка от мух, в пластиковой бадье – ржавый капкан на медведя.

Йенни проволокла подругу мимо корыт и бочек с рыбьими внутренностями и втащила в большую клетку.

Фрида, не сдерживая больше страха перед смертью, громко заплакала.

– Мама! Хочу к маме…

Йенни положила ковер и вышла из клетки, не глядя на Фриду. Опустив голову, прошла мимо бабушки и дальше, во двор, на прохладный воздух.

Пес пару раз гавкнул, цапнул зубами цепь, повертелся, поднимая пыль, и лег, вывалив язык.

Йенни взяла из тачки метлу и быстро зашагала вдоль длинных построек.

Бабушка наверняка думает, что Йенни отправилась к себе в покои, чтобы спрятать лицо в подушку и заплакать.

Бабушка думает, что напугала Йенни так, что та забудет и мысли о побеге.

Трясясь от страха, Йенни свернула между старым грузовиком и полуприцепом, ногой сковырнула с черенка метлу и зашагала вперед.

Пока Фриду убивали в газовой камере, Йенни успела добраться до лесной опушки. Она не оглядывалась.

Девушка медленно прошла через черничник, между сосен. Ветер посвистывал в кронах у нее над головой.

Паутинки щекотали лицо.

Йенни торопливо глотала прохладный утренний воздух. Может быть, бабушка уже начала искать ее.

Она осторожно тыкала палкой перед собой, свободной рукой отводя ветки.

Лес становился все гуще, пробираться вперед было все труднее.

Путь Йенни преградило упавшее дерево; оно еще и застряло между двумя другими. Она подлезла под стволом и хотела уже распрямиться, как вдруг заметила какой-то блеск. Между деревьями протянулись перекрещенные нейлоновые нити. Йенни знала, что они каким-то образом соединены с колокольчиками в каптерке сторожа.

Она попятилась, распрямилась и пошла в обход поваленного дерева.

Под ботинком с хрустом сломалась ветка.

Йенни заставляла себя идти медленно. Вот и яма. Маскировка из веток и мха обрушилась на острые колья.

Йенни понимала, что это ее единственный шанс.

Но если она сумеет выбраться из леса, то доберется до Стокгольма, где знакомый Фриды поможет ей уехать домой.

Она не станет рисковать. Они с мамой и папой пойдут в полицию, чтобы им обеспечили защиту, пока Цезаря и бабушку не арестуют.

Метров через сто лес расступился, и открылась прямая просека – дорога, очищенная от леса, по которой уходили вдаль соединенные проводами мачты ЛЭП.

Обогнув вывороченное с корнями дерево, Йенни вышла на полянку – и тут позади нее раздался громкий стук.

Ворона с тревожным карканьем снялась с дерева.

Земля перед Йенни заросла огромными папоротниками.

Йенни стала пробираться через папоротники, то и дело тыча перед собой черенком от метлы.

Папоротники доходили ей до ляжек и росли так тесно, что она не видела собственных ног.

Теперь Йенни отчетливо слышала возбужденный собачий лай. Она уже готова была побежать, как вдруг черенок вырвался у нее из рук и со стуком упал на землю.

Йенни замерла, потом нагнулась и отвела папоротники рукой.

Черенок попал в медвежий капкан.

Челюсти капкана сжались так, что почти перекусили черенок. Йенни подвигала его туда-сюда, и он сломался.

Йенни осторожно пересекла полянку, тыча черенком в землю, миновала последние деревья и вышла на просеку.

Она прошла по желтой траве, между молодых березок с тонкими розоватыми ветками, остановилась, прислушалась. Потом снова двинулась вперед.

11

Ночью шел сильный дождь, но сейчас светило солнце, а с листвы падали последние капли.

В трех теплицах прижимались к стеклу в потеках зеленые листья.

Валерия подогнала тачку к сараю, собираясь набрать навоза для растений.

На ленте, свисавшей с шеи, покачивался датчик с тревожной кнопкой – на случай вторжения в дом.

Йона воткнул лопату в землю, надавил ногой. Распрямился, вытер потный лоб тыльной стороной ладони.

Под расстегнутой курткой виднелся серый вязаный свитер.

Волосы разлохматились. Глаза, цветом походившие на потемневшее серебро, отразили солнечный свет, падавший сквозь ветки.

Каждый новый день все еще казался Йоне рассветом после штормовой ночи. Светает, ты выходишь и осматриваешь разрушения, считаешь потери, но для тех, кто выстоял, в воздухе витает надежда.

Йона регулярно ездил на могилы с цветами из теплицы. У времени есть свойство разжижать горе, делать его прозрачным. Ты учишься справляться с переменами, с тем, что жизнь продолжается, даже если она выглядит не так, как хотелось бы.

Йона снова служил комиссаром в Национальном бюро расследований, вернулся в свой старый кабинет на восьмом этаже.

Все попытки выследить человека, называвшего себя Бобром, оказались безуспешными. Прошло уже восемь месяцев, но в распоряжении Бюро оставались только расплывчатые изображения с белорусских камер видеонаблюдения.

Полиция даже не знала, как зовут этого человека.

Каждое место, с которым его можно было связать, оказывалось тупиком.

Ни одна из ста тридцати девяти стран – членов Интерпола не обнаружила даже следов Бобра. Казалось, что все его земное существование ограничилось несколькими неделями прошлого года.

Йона остановился и взглянул на Валерию, не замечая, что улыбается. Валерия шла к нему по гравийной дорожке, катя тачку. Кудрявый хвост покачивался над черным стеганым жилетом – блестящим, но в пятнах грязи.

– Radio goo goo, – сказала она, когда их взгляды встретились.

– Radio gа gа, – ответил Йона и снова взялся за лопату.

Послезавтра Валерии предстояло лететь в Бразилию: ее старший сын готовился стать отцом. Присматривать за рассадой, пока ее нет, она поручила младшему сыну.

Приехала из Парижа Люми. Она собиралась остаться, пока Валерия не уедет, а потом пять дней пожить у Йоны в Стокгольме.

Позавчера они смотрели, как женская футбольная сборная Швеции разгромила на Чемпионате мира англичанок и взяла «бронзу». А вчера жарили филе ягненка.

За ужином Люми казалась задумчивой. Когда Йона попытался заговорить с ней, она держалась с ним отчужденно, как с незнакомым человеком.

Люми легла рано, оставив Йону и Валерию перед телевизором. Шел фильм о рок-группе Queen. Мелодии крутились у них в головах всю ночь и не стихли даже утром. Отделаться от них оказалось невозможно.

– All we hear is radio ga ga^[1], – пропела Валерия от стоек с рассадой.

– Radio goo goo, – отозвался Йона.

– Radio ga ga, – с улыбкой ответила Валерия и пошла к теплице.

Напевая, Йона несколько раз копнул и отбросил землю. Он успел подумать, что все налаживается, и тут из дома вышла Люми. Девушка остановилась на крыльце.

Черная ветровка, зеленые резиновые сапоги.

Йона воткнул лопату в землю и пошел к дочери. Он уже собирался спросить, не застряла ли у нее в голове какая-нибудь мелодия, как вдруг увидел, что глаза у нее красны от слез.

– Папа, я перебронировала билеты… Я улетаю сегодня вечером.

– Может быть, попробуешь?..

Люми опустила голову, и прядь темно-русых волос упала ей на глаза.

– Я прилетела в надежде, что здесь буду чувствовать себя по-другому, но я ошиблась.

– Да, понимаю. Но ты же совсем недавно приехала. Может быть…

– Я знаю, папа. Но я уже отвратительно себя чувствую. Знаю, это несправедливо, ты столько сделал для меня, но та сторона, которую ты мне показал, меня пугает, я не хотела ее видеть, и я хочу ее забыть.

– Я тебя понимаю. Но я был вынужден поступать именно так, – проговорил Йона, ощущая какую-то грязь на душе.

– Пусть так, но мне все равно паршиво. Меня тошнит от твоего мира, я видела насилие, смерть. И я ни за что не смогу стать частью этого мира.

– Тебе и не нужно становиться – ты всегда была частью моего мира… но я воспринимаю этот мир совсем иначе. Может, это признак того, что ты права и со мной не все в порядке.

– Неважно, папа. Я хочу сказать – ты тот, кто ты есть, ты делаешь то, что считаешь необходимым, но я не хочу иметь к этому никакого отношения. Вот и все.

Оба помолчали.

– Зайдем в дом, выпьем чаю? – осторожно спросил Йона.

– Я уезжаю прямо сейчас. Посижу в аэропорту, учебник почитаю.

– Я тебя отвезу. – Йона повернулся было к машине.

– Я уже вызвала такси.