14
Вечеринка

Сердце было готово выскочить из груди. Пенелопа пыталась дышать тихо, но воздух со свистом рвался в горло. Пенелопа сползла по неровной скале, ободрав влажный мох, пролезла через густой ельник. Ее трясло от страха. Пенелопа сама слышала, как постанывает, думая о Виоле. Бьёрн тихо сидел в темноте под ветками, обхватив себя за плечи, и время от времени что-то бормотал.

Они бежали в панике, не глядя по сторонам, спотыкались, падали, поднимались, перелезали через поваленные деревья, ранили колени и руки, но все же бежали все дальше и дальше.

Пенелопа не знала, далеко ли их преследователь, видит ли он их или решил пока прекратить гонку и затаиться.

Они бежали, но Пенелопа понятия не имела – почему. Она не понимала, почему их преследуют как дичь.

Наверное, все это – просто ошибка, думала она. Чудовищная ошибка.

Скачущий пульс выровнялся.

Пенелопу замутило, чуть не вырвало. Стало тяжело глотать.

– О боже, боже, – повторяла она, – что же это? Нам обязательно помогут. Скоро яхту найдут, полиция начнет искать нас…

– Ш-ш-ш, – прошипел Бьёрн, испуганно вытаращив глаза.

У Пенелопы дрожали руки. В мозгу одна за другой проносились разные картины. Она зажмурилась, чтобы не видеть их, затем попыталась сосредоточить взгляд на своих белых кроссовках, на коричневых сосновых иголках на земле, на грязных, ободранных до крови коленях Бьёрна, но образы все же пробивались: убитая Виола сидит на кровати, широко раскрыв глаза, с непроницаемым взглядом; лицо у нее смутно-белое и влажное, мокрые волосы висят сосульками.

Там, на яхте, Пенелопа каким-то образом поняла, что мужчина, стоявший на берегу и подзывавший Бьёрна, убил ее сестру. Она почувствовала это, сцепила детали в единое целое и мгновенно осознала смысл увиденного. Их обоих могут вот-вот убить.

И Пенелопа стала звать Бьёрна. Они потеряли время, все происходило слишком медленно, и еще она поранила Бьёрна острием багра, прежде чем сумела поднять его на борт.

Надувная лодка обогнула шхеру Стура Кастшер и, увеличив скорость, вышла в спокойное открытое море.

Пенелопа направила яхту прямо к старому деревянному причалу, дала задний ход и заглушила мотор, когда нос врезался в опору. Яхта с треском завалилась набок, и они в панике покинули судно, не успев захватить даже телефоны. Пенелопа поскользнулась на склоне холма, оперлась на руку, обернулась и увидела, как человек в черном поспешно подвел свою резиновую лодку к причалу.

Пенелопа с Бьёрном побежали в ельник, бок о бок, огибая деревья, обегая темные камни. Бьёрн вскрикивал, когда его голые ноги наступали на острые ветки.

Пенелопа тянула его за собой, преследователь не отставал от них.

Оба ни о чем не думали, не имели плана – просто бежали сломя голову, путаясь в густом папоротнике и кустиках черники.

На бегу Пенелопа плакала и сама слышала свой плач. Плакала – и не узнавала своего голоса.

Толстая ветка больно хлестнула ее по ноге, пришлось остановиться. У Пенелопы перехватило дыхание, она захныкала, дрожащими руками отвела ветку и увидела чуть позади Бьёрна. Боль отдалась в бедре. Пенелопа двинулась дальше, снова побежала и не оборачиваясь углубилась в густой лес.

С мыслями охваченного паникой человека что-то происходит. Паника не постоянна – время от времени она уступает место доводам разума. Как будто в голове выключают шум и в установившейся тишине человек мгновенно осознает ситуацию. Потом снова накатывает страх, мысли возвращаются в ту же колею и начинают носиться по кругу. Хочется только бежать, чтобы оказаться как можно дальше от преследователя.

Пенелопа надеялась, что они обязательно наткнутся на какую-нибудь компанию – вечером на острове Орнё должно быть полно народу. Надо добраться до домов на юге острова; там им с Бьёрном помогут, дадут телефон, вызовут полицию.

Они было спрятались в густом кустарнике, но очень скоро невыносимый страх погнал их дальше.

Пенелопа бежала, снова чувствуя присутствие черного человека, ей казалось, что она слышит его длинные быстрые шаги. Она знала, что он-то не останавливался ни на минуту. Если они не найдут помощи, не доберутся до людей, он настигнет их.

Снова холм; из-под ног вниз по склону посыпались камешки.

Они должны встретить людей, где-то поблизости должны быть дома. У Пенелопы началась истерика. Хотелось остановиться и кричать, просто звать на помощь, но Пенелопа заставила себя бежать дальше, вверх.

Позади закашлялся Бьёрн, тяжело задышал, опять закашлялся.

А что, если Виола не умерла? Что, если ей нужна была помощь? Страх сдавил Пенелопе виски. Она поняла, что думает так, потому что правда была слишком страшной. Пенелопа знала, что сестра мертва, но эта мысль была невыносимой, от нее словно разливалась непроглядная тьма. Пенелопа не хотела ничего понимать, не могла, не хотела даже пытаться понять.

Беглецы снова карабкались по крутому склону, между густых сосен, камней и ягодных кустиков. Опираясь на руки, Пенелопа забралась на вершину. Бьёрн поднялся следом; он пытался что-то сказать, но запыхался и просто потянул ее за собой. Лес по ту сторону холма выходил к западному берегу острова. Между темными деревьями виднелась светлая полоска воды. До нее было недалеко, и они бросились бежать к морю. Пенелопа поскользнулась и поехала вниз, упала и больно ударилась о землю, стукнулась ртом о колено, отдышалась и закашлялась.

Она попыталась подняться, надеясь, что ничего не сломала, и вдруг услышала музыку, громкие голоса и смех. Опираясь о влажную землю, Пенелопа встала, вытерла губы, посмотрела на кровь на запястье.

Бьёрн потянул ее за руку и показал куда-то пальцем: там была вечеринка. Пенелопа и Бьёрн взялись за руки и побежали на звук. Между темных деревьев виднелись ряды разноцветных лампочек, развешанных на веранде.

Они перешли на шаг, присматриваясь.

Возле красивого красного домика на берегу стоял стол, за которым сидели люди. Небо было светлым, однако Пенелопа понимала, что уже полночь. Ужин давным-давно закончился, но кофейные чашки, десертные тарелки и пустые миски все еще стояли на столе.

Люди за столом пели, разговаривали, наливали в бокалы красное вино из пакетов. Над грилем еще дрожал горячий воздух. Дети, наверное, спали в доме, накрывшись пледами. Сидящие за столом показались Пенелопе и Бьёрну существами из другого мира. Их лица были светлыми и спокойными. Дружба окружала их, как стеклянный купол.

Только один человек был вне этого круга. Он стоял чуть поодаль, повернувшись к лесу, как будто ждал гостей. Пенелопа вдруг замерла, вцепившись Бьёрну в руку. Они опустились на землю и поползли, прячась за низкими ветками. У Бьёрна был испуганный непонимающий вид. Преследователь угадал, куда они направятся, и добрался до домика раньше них. Он знал: беглецы не смогут устоять перед светом и звуками праздника – они, словно майские мушки, найдут путь сюда, – и поджидал их, следил за ними из-за темных деревьев, хотел встретить их на краю опушки. Человек в черном не боялся, что сидящие за столом услышат крики. Он понимал, что в такое время люди не рискнут углубиться в лес.

Когда Пенелопа нашла в себе силы оглянуться, он уже исчез. Ее трясло от избытка адреналина. А вдруг преследователь решил, что ошибся, подумала она и внимательно посмотрела по сторонам.

Может, он побежал в другом направлении.

Но едва Пенелопа подумала, что им с Бьёрном больше не надо ни от кого бежать и что они могут спуститься к людям и вызвать полицию, как снова заметила его.

Черный человек стоял возле дерева, недалеко от них.

Четким движением преследователь поднес к глазам черный бинокль с зеленоватыми линзами.

Пенелопа ползла рядом с Бьёрном, борясь с желанием вскочить и помчаться сломя голову. Она увидела, как человек в черном подносит оптику к глазам, и подумала, что это тепловая камера или прибор ночного видения.

Пенелопа опять взяла Бьёрна за руку и, согнувшись, потянула его за собой, прочь от дома и музыки, назад, подальше в лес. Через некоторое время она позволила себе выпрямиться. Теперь они бежали по склону к вершине, давным-давно закругленной ледником километровой толщины, некогда покрывавшим всю Северную Европу. Беглецы продрались сквозь густой кустарник, обогнули валун и оказались наконец на усыпанной острыми камнями вершине. Бьёрн тут же схватился за толстую ветку и осторожно поехал вниз. Сердце Пенелопы отчаянно колотилось, мышцы ног дрожали, она пыталась дышать тихо, но слишком запыхалась. Она тоже съехала по жесткой неровной скале, таща за собой мох и блошник, и оказалась перед густым ельником. На Бьёрне были только купальные трусы до колен; его лицо стало бледным, а губы почти побелели.

15
Опознание

Под окном главного патологоанатома Нильса Олена кто-то бросал мячик о стену. Олен и комиссар уголовной полиции Йона Линна в молчании ждали Клаудию Фернандес. Этим ранним воскресным утром ее пригласили в прозекторскую на опознание убитой.

Когда Йона позвонил Клаудии и произнес: «Боюсь, ваша дочь Виола скончалась», та на удивление спокойно ответила:

– Это невозможно, Виола сейчас в шхерах со своей сестрой.

– На яхте Бьёрна Альмскуга?

– Да, я сама сказала ей позвонить Пенелопе и спросить, нельзя ли ей отправиться с ними. Я подумала, что девочке нужно немного развеяться.

– На яхте был кто-нибудь еще?

– Бьёрн, конечно.

Комиссар молчал несколько секунд, пытаясь справиться с тяжестью в душе. Потом кашлянул и негромко сказал:

– Клаудия, вам надо приехать в отделение судебной медицины в Сольне.

– Зачем?

…И вот Йона сидел на неудобном стуле в кабинете главного патологоанатома. Нолен прикрепил маленькую фотокарточку Фриппе на рамку своей свадебной фотографии. Вдалеке слышались удары мяча о стену, гулкие и одинокие. Йона вспомнил, как изменилось дыхание Клаудии, когда она начала понимать, что ее дочь, возможно, погибла. Йона осторожно изложил ей обстоятельства: что женщину – ее младшую дочь, как они опасаются, – нашли мертвой на брошенной в Стокгольмских шхерах яхте.

В Густавсберге Клаудия Фарнандес уже села в заказанное такси. Через несколько минут она будет на опознании.

Нолен сделал вялую попытку завести легкую беседу, но сдался, поняв, что комиссар даже не собирается отвечать.

Обоим нестерпимо хотелось, чтобы все закончилось как можно скорее. Во время опознания всегда наставал один беспощадный момент. При виде трупа рушились последние надежды, и невыносимую легкость неизвестности уносил ураган боли.

В коридоре послышались шаги. Комиссар и патологоанатом одновременно встали со стульев.

При виде мертвого тела родственника человек получает неумолимое подтверждение своих худших опасений. Но в то же время это – важный, необходимый момент в работе скорби. Йона много читал о том, что опознание приносит своего рода освобождение. Конец безумным надеждам на то, что любимый человек жив, – надеждам, после которых остаются лишь пустота и разочарование.

Но все это – слова и ничего больше, подумал Йона. Смерть страшна и ничего не отдает назад.

Клаудия Фернандес, женщина лет шестидесяти, остановилась в дверях.

Она выглядела испуганной. На лице следы рыданий и тревоги; женщина сутулилась и держалась скованно.

Йона приветливо сказал:

– Здравствуйте, меня зовут Йона Линна. Я комиссар уголовной полиции, мы говорили с вами по телефону.

Нолен едва слышно представился, коротко пожал женщине руку и тут же повернулся спиной, притворившись, что роется в папках. Он производил впечатление человека брюзгливого и недоброжелательного, но комиссар знал, что на самом деле ему сейчас очень тяжело.

– Я звонила, но мои девочки не отвечают, – прошептала Клаудия. – Они…

– Ну что, идемте? – перебил Нолен, словно не слыша ее последних слов.

Они молча двигались по знакомым коридорам. С каждым шагом комиссару как будто становилось труднее дышать – не хватало воздуха. Клаудия Фернандес не спешила навстречу приближающемуся моменту. Она шла медленно, на несколько метров отстав от Нолена, чья долговязая угловатая фигура торопливо двигалась перед ними. Йона попробовал улыбнуться Клаудии, но, встретив ее взгляд, прогнал улыбку. Паника, мольба, попытка договориться с Господом.

Они будто бы втащили Клаудию в холодное помещение, где хранились трупы.

Нолен что-то недовольно проворчал и нагнулся, чтобы отпереть ячейку и выкатить ящик из нержавеющей стали.

Показалось тело молодой женщины, накрытое белой простыней. Тусклые глаза полузакрыты, щеки запали.

Волосы черным венком лежали на красивой голове.

Маленькая бледная кисть покоилась возле бедра.

Клаудия быстро задышала. Она подалась вперед, осторожно тронула руку и тихо, жалобно застонала. Глубокий стон, словно в этот момент она сломалась, словно у нее разорвалась душа.

Клаудия затряслась всем телом, упала на колени, прижала безжизненную руку дочери к губам и зарыдала:

– Нет, нет… Боже, милостивый Боже, не Виола. Не Виола…

Йона встал у нее за спиной. Плечи Клаудии тряслись от плача, отчаянные рыдания становились все громче, потом понемногу утихли.

Клаудия вытерла слезы и поднялась с пола, прерывисто дыша.

– Вы можете подтвердить, что это она? – сухо спросил Нолен. – Что перед нами Виола…

Голос у него прервался. Нолен сердито прокашлялся.

Клаудия кивнула и осторожно дотронулась кончиками пальцев до щеки дочери.

– Виола, Виола…

Она отвела дрожащую руку, и Йона медленно произнес:

– Пожалуйста, примите мои искренние соболезнования.

Клаудия готова была упасть, но оперлась о стену, повернулась к комиссару и прошептала:

– В субботу мы собираемся в цирк, это мой сюрприз Виоле…

Они посмотрели на убитую, на ее бледные губы, кровеносные сосуды на шее.

– Я забыла, как вас зовут, – потерянно сказала Клаудия и взглянула на Йону.

– Йона Линна.

– Йона Линна, – протяжно повторила женщина. – Я расскажу вам о Виоле. Она моя младшая девочка, моя маленькая, моя…

Клаудия взглянула на белое лицо Виолы и покачнулась. Нолен подвинул стул, но женщина лишь помотала головой.

– Простите, – сказала она. – Это из-за того, что… моя старшая дочь, Пенелопа… ей пришлось повидать много ужасного в Сальвадоре. Когда я думаю о том, что со мной делали в тюрьме, когда вспоминаю, как Пенелопа боялась, как она плакала и звала меня… часами напролет, но я не могла ей ответить, не могла защитить ее…

Клаудия взглянула Йоне в глаза, шагнула к нему, и он осторожно приобнял ее за плечи. Она прижалась лицом к его груди, тяжело вздохнула, отошла, избегая смотреть на мертвую дочь, нашарила спинку стула и села.