Еще одна категория, наиболее многочисленная, мягко говоря, неприязненно относилась к Арамису Баграмяну, но не входила в круг его друзей-знакомых – простые горожане. Именно они, проходя мимо высоченного забора и видя лишь остроконечные башенки дворца эпохи Шарля Перро, могли и выругаться, и плюнуть на забор, и обозвать хозяина непечатными словами. Почему Шарль Перро приходит на ум? Потому что дом Баграмяна с виду какой-то игрушечный, ненастоящий, скорее сказочный, словно туда должен прийти принц и разбудить спящую красавицу. Но это дом, там живут люди, надо сказать, неплохо живут. И красавица, обитающая там, не спящая и не принцесса, а вполне реальная женщина по имени Раиса. По ее блуждающей улыбке господину Саенко трудно было определить, как она относится к его жалобе, приехал-то он сюда специально, чтобы мать поставить в известность о поведении сына:
– Возвращаясь с прогулки, я только ступил на проезжую часть, вдруг с диким ревом появляется машина и проносится мимо. Раиса, поверь, у меня отличная реакция, потому что не принимаю спиртного, но даже я еле успел шарахнуться назад. А Читу пришлось со всей дури дернуть за поводок, чтобы не угодила под колеса, она, бедняжка, чуть не задохнулась.
– Ну и? – вымолвила Раиса, не понимая, чего он хочет.
Саенко опешил. На ее месте он такую взбучку устроил бы своему отпрыску, чтобы тот на всю оставшуюся жизнь запомнил.
– Понимаешь, Раечка, если бы я был хоть чуточку выпивши, следовательно, с ослабленной реакцией, точно попал бы под колеса твоего сына. И уверяю, закрыв глаза, я их больше не открыл бы. Раечка, в городе на такой бешеной скорости не ездят. Нельзя. И за городом тоже существуют ограничения.
Она мягко улыбнулась, но твердо сказала:
– Понимаешь, Дима, эта машина любит ездить быстро.
Что на это скажешь? Только одно: мамаша, очнись, ведь и твой сын может погибнуть в ДТП. Но это бесполезно – вот уж поистине Спящая красавица, поэтому Саенко сказал другое:
– Раечка, я в курсе, что Арамис купил сыну спортивную машину, но она не для российских дорог – это раз. Два – скорость в городе ограничена, максимум шестьдесят километров в час, а не сто шестьдесят. И потом, милая Раиса, ты разве не знаешь, что за сбитого человека полагается тюрьма?
– Вито еще никого не сбил, – возразила Раиса.
– Когда собьет, будет поздно, – раздраженно бросил Саенко. – Кстати, у него права есть?
– М-м-м… – задумалась она. – Кажется, Арамис не успел купить.
– Купить?! Раечка, вы с Арамисом в своем уме? Вам не жаль сына, дорогущей машины, которую он угробит, обязательно угробит. И себя вместе с ней.
Никому не позволительно разговаривать подобным тоном, только избранным, тем, с кем приходилось поневоле считаться. Саенко относится к избранным, в его руках сосредоточен депутатский корпус в городе, то есть дума, а муж Раисы настроил планов громадье, думцы их могли затормозить или… помочь продвинуть. Отсюда и Раиса не посмела сказать Саенко, чтобы он не совал свой нос куда не следует, когда речь заходит о ее сыне. Тем не менее его слова задели эту красивую женщину, и, являясь к тому же амбициозной и вспыльчивой, она все же решилась дать отпор, да вдруг раздался бархатный голос:
– Я, мама, согласен с Дмитрием Родионовичем.
– Ах, это ты, Ипполит… – протянула Раиса, подставляя старшему сыну щеку, куда он, наклонившись, дежурно чмокнул ее. – Мог бы позвонить.
– Не предполагал, что заеду, – обходя диван, сказал Ипполит и протянул руку Саенко, притом то ли пошутив, то ли высказав горькую правду шутливой интонацией: – Мама, как всегда, мне не рада.
– Вот еще глупости, – довольно равнодушно проворчала она.
– Ипполит, ты не прав, – поддержал ее Саенко.
В сущности, Дмитрию Родионовичу все равно, кто тут кому рад или наоборот, но, когда апеллируют к тебе, приоткрывая семейные тайны, поневоле втягиваешься и принимаешь чью-то сторону. Лучше принять сторону Раисы, ибо потом она всю плешь проест обидами, заморишься извиняться.
– Прав, прав, – погрузившись в кресло, рассмеялся Ипполит. – Знаете почему? Посмотрите на нее, на вид маме тридцать пять – тридцать семь, правильно?
– Ты льстишь мне. – И щеки матери зарделись от удовольствия.
– Но появляюсь я, – продолжил сын, – и называю ее мамой, иллюзия рассеивается, все начинают подсчитывать, сколько ей на самом деле лет. Ведь, глядя на меня, не скажешь, что мне семнадцать.
– Даже двадцать не дашь, – согласился Саенко. – Ты тянешь на свой тридцатник.
– Ну, спасибо, Дмитрий Родионович, четыре года вы не у меня отняли, а маме прибавили, она вам будет признательна.
– Прекрати, – процедила Раиса, которой начальная оценка сына понравилась, а продолжение разозлило.
– Но я не обижаюсь на тебя, ма, – приподнял ладони Ипполит. – Иногда и мне становится не по себе: моя ты мать или где-то меня подобрала в далеком детстве? Например, в капусте? Мам, хочешь, буду называть тебя не мамой, а Раечкой? Мне не трудно.
– Болтун, – вспыхнула мама.
Саенко снова убедился: в словах Ипполита двойной смысл, но который из них истинный – не разберешь. В сущности, на фиг ему чужие проблемы? По простоте душевной, а также желая упредить вероятное несчастье, он из плотного графика вырвался на часок, но Раиса верна себе. Эта женщина слишком самоуверенна, эгоистична, заносчива, не подвергает даже мизерным сомнениям поступки членов своей семьи – ради чего же копья ломать? Саенко вскочил, как обычно в подобных случаях, уставился на часы, чтобы оправдать внезапную спешку:
– У, ребята, мне пора.
– И кофе не выпьешь? – поднялась Раиса, чтобы проводить гостя.
– Нет-нет, вы уж без меня, я побежал… э… поехал. До свидания, Раиса. Всего доброго, Ипполит.
Оставшись один, Ипполит взял яблоко из вазы, подбросил его, понюхал и задумался.
Его имя – целая история. Когда не хотели в свидетельстве о рождении написать просто Вито: мол, что это за имя, обрубок какой-то (попалась упрямая тетка), записали Витторио. Вито не терпел, если его называли Виктор, точнее – зверел. Он мальчик нетерпимый, баловень как отца, так и матери, к тому же необузданного темперамента, а может, все в совокупности называется проще – распущен.
Он рассекал на своей спортивной машине один, почему-то кататься с ним ребята отказались, а так хотелось прокатить их с ветерком, увидеть ужас в глазах, когда набирается скорость – а она с нуля перескакивает за сотню, – услышать восторги. Машина легко превращается в кабриолет и в седан, такой ни у кого нет в городе, пожалуй, и в других городах области не найдешь. Вито обиделся на приятелей, отказавшихся разделить его счастье. У него есть и друзья, с которыми велено отцом дружить, потому что они свои, но не этих он мечтал приручить, а тех, кто избегает дружбы с ним.
Слишком увлекся Вито раздумьями, что ему не свойственно, все отпускал педаль газа, отпускал… его обогнал старый «жигуленок». Гнев обуял юного Баграмяна, он вжал педаль газа в пол, авто словно выбросило вперед, «жигуль» остался далеко позади.
Вито остановил машину поперек дороги (теперь его не объедешь), вышел и встал, широко расставив ноги. Подъезжая, водитель «жигуленка» просигналил, но юноша не сдвинулся с места, пришлось остановиться.
– Эй, мальчик, убери машину с дороги! – крикнул водитель, высунувшись в окно.
Вместо того чтобы выполнить элементарную просьбу, мальчик поспешил к нему. Мужчина не понимал, чего он хочет, переглянулся с женщиной, оба пожали плечами, в следующий миг женщина завизжала.
Вито с силой ударил железным прутом по лобовому стеклу, оно треснуло, второй удар разнес его вдребезги.
– Ты что делаешь?! – взревел мужчина, закрывая голову руками от ливня осколков, да и от железного прута тоже.
А Вито бил по остаткам стекла, которые разлетались во все стороны, женщина визжала, что подогревало в юноше азарт. Потом он перебежал к багажнику и в два счета разнес заднее стекло, после чего заорал на мужика:
– Еще раз, свинья, обгонишь меня, я тебя на куски порву!
На заднее сиденье своего авто Вито кинул прут, который возил с собой на всякий случай, сел в машину и – вжик! Будто улетел. Женщина в «жигуленке» от испуга тряслась, а мужчина, несмотря на растерянность, ибо с подобными психами ему не приходилось встречаться, набирал номер на сотовом телефоне.
– Куда ты звонишь? – поинтересовалась она.
– В милицию. Чтобы этому выродку надрали задницу, а его родители оплатили нам ущерб.
– Ты видел, какая у него машина? Его откупят, ты же выйдешь виноватым.
– Посмотрим. Во всяком случае, мамаше с папашей ублюдка я проблему создам.
– Думаю, проблем им хватает, они же воспитали этого монстра.
– Алло, милиция?..
– Сто лет тебя не видели, – вернувшись, сказала Раиса.
– Три месяца, – уточнил Ипполит, не выходя из задумчивости.
– Надолго?
– Да нет, я заехал… – Он посмотрел на мать, не освободившись от явно невеселых мыслей. – Мама, неужели тебя не беспокоит твой младший сын? Знаешь, как в народе говорят про таких, как наш Вито? Ладно, сам убьется на своей тачанке, но он же людей угробит.
– Народ из зависти…
С матерью Ипполит ведет себя как благоразумный отец с ограниченной дочерью, стараясь ее не настраивать против себя, потому взял самый мягкий тон, на какой был способен:
– Мама… Не стоит из людей делать дураков. Я сейчас не о чужих людях веду речь, а о брате, мне его жалко. Ты подумай, как он будет жить в обществе, всех презирая, ни в грош не ставя? С кем будет жить? Кто его вытерпит?
– Видишь ли, некоторые заслуживают презрения. – А маму ничем не сдвинешь с занятой позиции! – Если человек не добился успеха, если живет в сарае, ест всякую дрянь, одевается чуть лучше бомжа, он ноль. Ничтожество.
– Мама, это очень плохая позиция, мягко говоря. С нею не согласятся те, кого ты называешь ничтожеством. Скажи, так ли необходимо было покупать Вито безумно дорогую машину?
– Но Арамис обещал, если Вито без троек закончит год, к тому же у него день рождения близился, двойной праздник… вот и купил. Вито мало на ней ездит, поверь.
– Твой муж, мама, сделает из Вито жертву отцовской любви. Ты бы хоть иногда напоминала им о реальности. А если с вами что-то случится?
– Не говори так…
– Мы все под Богом ходим, мама! И что будет делать твой сын? Вито напрочь лишен примитивных навыков общения с себе подобными, не знает запретов, не чувствует, где черта, за которой стоят понятия «можно» и «нельзя». Да его прирежут в подворотне…
– Оставь, я не могу это слышать. – Раиса заходила по гостиной. В их доме целых три гостиные. – Уф, у меня сердцебиение… Если ты так озабочен поведением брата, поговори с Арамисом сам.
– Нет, мама, с ним я разговаривать не стану, – рассмеялся Ипполит, тем самым свернув проблему. – Я твой сын, а не его, отсюда у него ко мне определенное отношение.
– Арамис никогда не упрекал тебя…
– А в чем ему упрекать меня? Я не сидел на его шее, не жил с вами, не просил денег, всего добился своими руками и головой. Я, конечно, не богат так, как твой муж, но и к ничтожеству не отношусь.
– Ты меня огорчаешь. Между нами какой-то барьер…
– Ну, хочешь, буду твоим братом? Старшим? И барьер исчезнет.
Он подошел к матери, со спины обнял ее, она потрепала его за светловолосый чуб, пожурив:
– У тебя дурацкие шутки. И сам ты дурачок.
– Как только я приезжаю, мы сразу начинаем ссориться.
– Виноват всегда ты.
– Кто бы сомневался.
– Возьми трубку, скандалист.
Ипполит отошел к звонившему телефону:
– Да?.. Да, вы туда попали… Я сын жены Арамиса Баграмяна… – Он прикрыл трубку ладонью, проговорив шепотом: – Мама, прости, забыл, что я твой брат. – И вновь в трубку: – А что случилось?..
О проекте
О подписке