– Ну ты же не знаешь, какие ученые вывели для них эту формулу. Скорее всего наши. Просто там больше возможностей применять открытия на практике. А наш удел другой: описывать теорию. У тебя, кстати, это прекрасно получается. Тут на кафедре молекулярной биологии (как раз твоя тема) освободилось место доцента. Если подсуетимся, займешь, будешь собирать материал на докторскую, опыты проводить. Подумай.

Шура думала примерно неделю. Работа в научной лаборатории была ее целью, заветной мечтой. Но, с другой стороны, всего лишь ступенью к великим свершениям. А выходило, что ожидания оказались напрасными. Нет, конечно, можно всю жизнь ставить опыты на мышах, писать статьи и быть известной в узких кругах. Но вот так, чтобы прославиться на весь мир, чтобы совершить нечто выдающееся… Неужели не получится? Неужели и она останется ни с чем? Вот, например, сестрички. Столько лет грезили о сцене и славе. Видели себя на столичных подмостках и на киноэкранах. Даже снялись в какой-то рекламе пару лет назад. Должно же было хоть что-то проклюнуться в результате постоянного обивания порогов студий и бесчисленных кастингов. Они пытались играть на своей похожести, но в моде, как всегда, оставалась индивидуальность. В итоге к такому выводу пришел даже их мастер, который перестал уделять близнецам внимание, занимать девчонок в этюдах, а потом и вовсе сказал откровенно:

– Диплом получите, а дальше пустота. Не теряйте времени.

Послушались обе, но по-разному. Аленка перевелась в театральный институт Ярославля. Надеялась на то, что драмтеатр в этом городе как гремел при Федоре Волкове, так и будет продолжать греметь и свое восхождение на Олимп можно начать оттуда. Дашка же, заметив, что «в этот драмтеатр тоже надо суметь попасть», с актерскими амбициями завязала окончательно, а вскоре познакомилась с каким-то «гениальным» поэтом, который писал в стол и даже не пытался напечататься. «Поэзия сейчас мало кому интересна. Мир не тот. Человечество в упадке». Аленка укатила с ним под Нижний Новгород, где ему от бабки достался дом в деревне и корова. Можно было жить натуральным хозяйством и продолжать писать в стол.

– Долго не протянешь, – пообещала Шура сестре.

– Посмотрим, – беззаботно откликнулась та.

– Неужели читать свои стихи коровам – это те мечты о большой сцене, что еще недавно владели тобой целиком?

– А хоть бы и так.

Удивительно. Дашка в деревне прижилась. Питалась с огорода, на жизнь не жаловалась. Непризнанный гений иногда подхалтуривал: писал сценарии деревенских праздников и сам их проводил. На жизнь хватало. Дашка ходила беременной. Когда гормоны заставляли ее вспоминать о своем неудавшемся актерстве, она звонила Шуре и читала в трубку монологи толстовских героинь. После этого снова чувствовала себя счастливой и говорила довольно:

– Слава богу, что хватило ума все это бросить, правда?

– Конечно, – отвечала Шура. А про себя думала: «Дура! Разменять талант на кабачки. А я, между прочим, ради твоего успеха формулу украла. Ну и успех, однако, вышел. Ничего себе успех. Вот именно, что ничего. И с формулой у меня не вышло. Может, хоть у того дядечки получилось. Может, это он для лаборатории все восстановил».

Действительно он. Только это восстановление заняло не один месяц. Он буквально бредил этой формулой, забыв обо всем. Работа, работа, работа – дело всей жизни. В итоге добился прорыва. А в семье сплошной упадок. Жена не выдержала этой гонки и подала на развод. В иностранную лабораторию пришлось ехать одному. Конечно, все это можно пережить, особенно если тебе сопутствует успех. Но вслед за ним потянулись рядовые будни, приправленные горьким одиночеством. Прижиться не получалось. Ему, сделавшему многое для иностранного государства и для человечества вообще, дали гражданство, а он чувствовал себя чужаком. Жена не хотела с ним общаться. Дети, правда, отношения поддерживали – взрослые уже, но в гости не приезжали. Полно своих забот. Одиночество давило, тянуло и окольцовывало. Он начал выпивать. Рюмку, стакан, бутылку. Рядом не было никого, кто остановил бы. И он не останавливался. Зачем? Все равно главное открытие он сделал, а другие в уже пропитую голову не приходили. С работы уволили, из хорошей квартиры пришлось съехать. Жил в конуре, которую удавалось снимать на пособие и, иногда трезвея, все пытался представить, как сложилась бы жизнь, если б он не оставил заветную бумажку на барной стойке. А ну как немного счастливее?

Шура, конечно, так далеко в своих мыслях об этом человеке не заходила. Какое ей до него дело? Своих забот хватает. Все-таки соглашаться на работу на кафедре или не стоит? Что это? Шанс или шаг назад? Быстрая горная речка, которая обязательно прибьет к какому-нибудь интересному берегу, или болото, что засосет и никуда не отпустит. Прежде чем принять решение, Шура изучила обстановку на рынке труда. За специалистами с дипломом биофака очередь не стояла. Она позвонила в несколько фармацевтических компаний и услышала:

– Сейчас свободных вакансий вашего уровня нет. Но пришлите резюме, мы с вами свяжемся в случае необходимости.

– А какого-то другого уровня? Можно начать и с малого.

– Что вы, что вы. Вы – кандидат наук, ученый, разве можно брать вас торговым представителем?

Да, торговым представителем быть не хотелось, ждать у моря погоды тоже. Шура решила согласиться. В конце концов, не сидеть же дома. Уж лучше в лаборатории. «Поработаю максимум год. За это время точно что-нибудь да случится».

Случилось. Шура влюбилась. Первый раз в жизни. В заведующего кафедрой. Какой тут уход, какие поиски новой работы, если она с трудом могла ночь провести вдали от любимого. Вдали потому, что, конечно, он был глубоко женат. Разводиться не собирался, о чем сразу честно предупредил. Сначала Шура была так влюблена, что ей казалось достаточным просто дышать с ним одним воздухом. Он есть на свете – и это счастье, а женат или холост – дело десятое.

Оказалось, первое и самое важное. Новый год с женой, в отпуск с женой, даже дни рождения Шура и его благоверная отмечали в один день. Все было как-то перевернуто. Шуре доставались серые будни, а супруге сплошные праздники. К тому же у последней существовало два весомых аргумента – дочери пятнадцати и десяти лет. Судя по возрасту детей да и по фотографиям, что Шуре демонстрировались без стеснения, жена была прилично моложе своего супруга. Но все-таки старше самой Шуры, что оставляло повод надеяться. Но не сильно. Жена была красавицей, глаз не оторвать. Иногда Шура сама не понимала своего мужчину. Как можно было изменять такой женщине? И если можно, то как именно с ней – с Шурой? Потом поняла. Она привлекла его своим слепым поклонением. Любимый страдал нарциссизмом, нужна была женщина, которая неустанно подтверждает, поддерживает его высокое мнение о себе. Шура просто оказалась рядом именно тогда, когда он перестал в полной мере получать желаемое от жены. Возможно, супруге надоело постоянно выражать восхищение его персоной. Годы совместной жизни открывают в каждом недостатки, которые не способствуют поддержанию слепого обожания. Или взглянула на себя в зеркало и поняла, что в семье она достойна не меньшего преклонения, чем дражайший супруг, или просто не думала об этом. Жила себе спокойно, воспитывала детей. Она уже получила, что хотела.

«Получить – еще не победа. Попробуй удержать», – решила Шура, в очередной раз вспомнив о своих щучьих повадках. Кстати, в этом деле, в отличие от предыдущих, она чувствовала, что имеет своеобразный карт-бланш свыше. На кафедре, где невозможно скрыть личных отношений (коллектив небольшой и дружный), ей давно рассказали, что жена эта у любимого не первая. Была у него аспиранткой, увела от законной супруги в два счета. В постель уложила, беременность получила и тепленьким до ЗАГСа. Он же молодой был, только-только докторскую защитил и профессора получил. Еще не заведующий, просто подающий надежды ученый. К тому же бездетный. Чего бы и не увести?

Шурина ситуация, конечно, была посложнее. Все-таки детей приходилось учитывать. Но попробовать стоило. Почему нет? Если она – жена – сама когда-то поступила непорядочно, то вполне заслуживает бумеранга. Шуре бы о своих бумерангах задумываться. Но она же хищник. У нее нет времени на остановку. Конечно, она может затаиться, но лишь в ожидании добычи, а не для того, чтобы на досуге поразмыслить о смысле жизни.

Итак, в активе у объекта вожделения были любимые дочери. Не хватало только сына. Вот эту недостачу Шура и решила взять на себя. Человек уже оказывался в такой ситуации. Значит, при повторе не растеряется, наступит на те же грабли. Исполнение задуманного оказалось, однако, непростой задачей. Во-первых, любовник, которого звали Игорь, был не таким уж простаком. За предохранением следил тщательно и не перекладывал эту миссию на Шурины плечи. Что делать? Не протыкать же резину иголкой. Да и как проткнешь, если упаковка вскрывается непосредственно перед происходящим? План созрел быстро: напоить, завести, овладеть, залететь. Три пункта удались, с последним вышла осечка. План повторялся неоднократно, но беременности не наступало. Шура пошла по врачам. Диагноз был утешительным: «здорова», но ничего не решающим.

– Мужчину бы посмотреть, – сказала врач-репродуктолог.

– У него двое детей.

– Родных?

– Да! Ой… я не знаю.

Но снимки говорили лучше любого анализа ДНК. Девчонки очень походили на Игоря, сомневаться в отцовстве было глупо.

– Способность к зачатию понижается со временем у всех. То, что было десять лет назад, уже может оказаться совсем неактуально. – Врач продолжала настаивать на необходимости обследовать партнера.

– Да он не пойдет, постесняется, – оправдывалась Шура.

– Ну, если ваш муж хочет ребенка…

А как сказать, что не хочет?

– Пусть только сдаст материал для лаборатории, и все будет ясно.

Шура немного подумала, потом спросила, окрыленная идеей:

– А на дому материал взять нельзя?

– Женщина, о чем вы говорите?! Нужна особая температура, условия и еще…

– Я не женщина, я биолог.

– Тем более. Должны понимать, что это не кочан капусты перевезти, а хрупкий человеческий материал.

Но все же Шура попробовала. И удачно. Лабораторный ответ, правда, не радовал. Активных сперматозоидов оставалось не более десяти процентов. Мизерный шанс забеременеть естественным путем, да и тот практически призрачный.

– ЭКО надо делать, не тянуть. Поговорите с мужем и приходите. – Врач тепло улыбнулась Шуре и даже сочувственно погладила ее по руке.

Какое ЭКО? О чем говорить? Да и муж вовсе не муж. Шура думала недолго. В конце концов, пройти эту процедуру могут и одинокие женщины. А она как раз такая и есть. Может, так и лучше. В банке доноры проверенные, здоровые. А у Игоря все-таки уже и давление, и суставы, и близорукость врожденная. Да и статистика упрямо напоминает о том, чем рискуют немолодые родители. Все эти многочисленные синдромы и отклонения. Страшно, в общем. Так что, все, что ни делается, к лучшему. Так решила Шура и уже через пару месяцев сообщила любовнику радостную новость.

Он был слишком самовлюблен, чтобы заподозрить ее в обмане, а тем более в измене. Боже, ну какая тут измена с пробиркой? А у Шуры сияли глаза и улыбались губы. И вся она была такая счастливая, воздушная, даже красивая. И постоянно твердила:

– У нас будет мальчик, я чувствую – будет мальчик. – Уж это она постаралась, уговорила врачей поколдовать над полом перед процедурой.

– Мальчик, говоришь, – Игорь усмехнулся. Нехорошая была усмешка, недобрая. Шура тут же почувствовала неладное. Обломаются здесь щучьи зубки, не сумеют ухватить добычу. – Что ж, чему бывать – того не миновать. – Он смотрел на нее с выражением какой-то необъяснимой брезгливости. – Аборт, я так понимаю, исключен?

Шура задохнулась от возмущения. Стояла и глотала ртом воздух. Какая тут щука? Разве что выброшенная на берег. И какой аборт, когда четвертый месяц пошел? А раньше она и не собиралась говорить. Думала, попадет в сеть и даже трепыхаться не станет. А попала сама.

– Значит, исключен, – кивнул он. – Значит, так, если ты рассчитываешь на мой развод, то этого не будет. Плавали, знаем. И потом, тогда у меня любовь была, а сейчас что? Дешевый романчик.

Если бы у Шуры был новомодный маникюр с длинными нарощенными ногтями, она бы с удовольствием выцарапала этому гаду глаза. Что значит дешевый? Он ее за кого принимает? Ее – кандидата наук, между прочим. И пусть она не изобрела велосипеда, но теперь в лаборатории показывает отличные результаты. Она училась не просто так, она хороший биолог. А ее называют дешевкой. И это после того, как она провела с ним пять лет, лучших, между прочим, лет. И куда теперь? К кому? Одинокая, тридцатилетняя, с ребенком. Не самый интересный букет. Куда-то запропастилась щучья хватка, Шура потерялась и как-то сникла. Все, что смогла решить:

– С кафедры не уйду, не надейся.

– Значит, уйду я.

И ушел. Перевелся не просто в другой институт, в другой город. Уехал руководить питерским институтом и пропал. Шуре ни письма, ни открытки, ни денежного пособия. Нет на свете ни ее, ни ребенка.

– Найти гада и устроить ему, чтобы знал, – кипятилась Аленка.

– Пусть анализ ДНК делает, – говорила Даша. – Тебе, Шуренок, на телевидение надо идти. Там таких историй…

– Шур, – мама предлагала робко, в ней не было ничего ни от хищных рыб, ни от зверей, – а может, и правда сходишь? Ну почему ты одна-то должна ребенка воспитывать?

Шура отмалчивалась. Знала почему. Трудностей, конечно, – вагон и маленькая тележка. Декретные – слезы, пособие и того меньше. У сестер денег как не было, так и нет. Одна живет овощами с огорода, у другой – зарплата актрисы провинциального театра. Да и у матери снова черная полоса началась. Годы брали свое, второй муж начал хворать, работу оставил, а накопления тратились на врачей и лекарства. Не до Шуры с ее малышом. Мама, правда, старалась помочь. Приезжала, стирала пеленки, иногда привозила пачку памперсов и на Шурины возражения только махала руками:

– Бери!

И она брала. Берегла как зеницу ока. Сушила на батарее – и опять в дело. Шутка ли, такую чудесную вещь просто так в помойку выкидывать. В общем, выкручивалась как могла. Ни на что не жаловалась. Понимала – платит по счетам. Если бы знала обо всем, что случилось с теми, кого зацепили ее острые зубки, еще и удивилась бы, почему выставлен такой маленький счет.

Материальное положение выправилось через несколько лет. Отчим умер. Мама снова переехала к Шуре. Вторую квартиру сдавали – на жизнь хватало. Потом и с работой подфартило. Освободилось место в Институте молекулярной биологии на кафедре нервных болезней. Искали биолога для проведения каких-то научных опытов. Новый завкафедрой расщедрился, порекомендовал Шуру – пожалел: одна с ребенком, пусть хоть подзаработать сможет. На новом месте и платили получше, и командировки случались, и материала для статей было больше. В общем, возможности для заработка открывались хорошие. Теперь холодильник всегда был полон и на одежду для сына Валерки хватало. А о большем Шура не мечтала. Хватит. Намечталась уже.

Личная жизнь по-прежнему не складывалась. И не только Шурина. Аленка в Ярославле сидела на репликах «Кушать подано» уже который год. Ни семьи, ни детей. Шура просила вернуться, уговаривала по-всякому и даже грозила. Без эффекта. Аленка предпочитала одиночество, которое коротала с бутылкой. В театре держали из жалости, помнили, что была молодая, красивая и даже подавала надежды. Шура как-то приехала в Ярославль на конференцию. Потом радовалась, что бог отвел сюда маму с Валерочкой везти. А она так рвалась Аленку увидеть.

– Она нам город покажет, пока ты заседаешь. По набережной погуляем, по Кремлю. И остановиться у нее можно, на гостинице сэкономим.

Лучше бы не было этой экономии с горой грязной посуды, тараканами и пропитавшим всю комнату запахом перегара. Шура орала, взывала к совести, к остаткам сознания. Ведь молодая еще, только бы за ум взялась. Но как-то быстро сникла. Почему-то поняла – без толку все. Нет у сестры тяги к другой жизни. Ей забыться надо и не думать ни о чем, а главное, о «кушать подано». Отступилась, конечно, не сразу. Не единожды выдумывала мнимые командировки в Ярославль и ездила то выводить из запоя, то в больницу укладывать, то мозги вправлять. Так, без всякой надежды, просто для очистки совести. В последний раз уже пришлось взять с собой мать. Ездили хоронить. Матери сказала: «Несчастный случай», чтобы без всяких угрызений совести. На ее долю и без того хватит слез и переживаний.

С Дашкой, слава богу, страшного ничего не случилось. Жила она по-прежнему с мужем душа в душу, рожала детей, занималась хозяйством. Только хозяйство теперь было совсем далеко – под Архангельском. Обнаружились у Дашкиного гения там какие-то деревенские родственники, что отдавали бесплатно огромный дом, а в придачу еще и участок раза в три больше нижегородского. Махнулись не глядя и остались довольны. Дашка присылала из своего захолустья счастливые письма и теплые, собственноручно связанные носки. Письма раза три в год, носки – два: на Новый год и день рождения. А куда чаще, да и зачем? Дети растут, жизнь идет. Детей уже семеро, некогда с ними сочинения строчить. А телефона и Интернета там нет, так что довольствуйтесь, дорогие мама и сестра, тем, что имеете. Если хотите, конечно, приезжайте в гости. Но я не такая дура, чтобы не понимать: желанием таким не горите.

– Нет, уж лучше вы к нам, – говорила Шура, пряча очередное письмо в ящик комода.

Мать только вздыхала. Куда ей в Архангельск? Она и до Ярославля не добралась. Да и потом, на кого Валерочку оставить? Это Дашка при муже да при хозяйстве. А Шуренок при работе. Ну а Валерка, выходит, при бабке. В сад пробовали отдать. Плачет, бедняжка. Два дня поплачет, потом на две недели дома с бронхитом садится. Куда это годится, ребенку здоровье портить? А скоро ведь и в школу пойдет. Там уж глаз да глаз нужен. Уроки проверять, объяснять неусвоенное. Да и в секции надо ребенка водить, развивать по-всякому. Он же в Москве, слава богу, живет, не в глухой деревне. А кому его развитием заниматься, как не бабке? Ну, поедет она в Архангельск, а как же Валерочка? Вот подрастет еще чуток, выправится, хворать перестанет, учебу отладит – и уж тогда.

Ожидания женщин Валера оправдывал. Мальчишкой был действительно слабеньким, но сообразительным. Учиться сразу начал хорошо. Характер у него был покладистый, ровный. Доброго, приветливого и прилежного мальчика учителя хвалили. Так что бабушке и маме если и приходилось о чем волноваться, так только о его здоровье. Но и тут положение наладилось. После того как в расписание недели включили бассейн и теннис, ребенок окреп и подрос, болеть стал значительно меньше и хлопоты теперь доставлял исключительно радостные.