Паспорт? Мой? У кого? Я не поверила своим ушам, но эта последняя фраза меня сильно обеспокоила. Какой-то маниакальной страстью к своему паспорту я не страдаю, но все же предпочитаю, чтобы он находился именно у меня. Немедленно заглянув в сумочку, я убедилась, что «молния» расстегнута, а документ, удостоверяющий мою личность, исчез… Первым желанием моей оскорбленной души было броситься вдогонку за вором. Но, подняв глаза и увидев спину убегающего обидчика, я замерла, и, уверяю вас, на это были свои причины.

Пробежав несколько шагов от вагона к выходу, Рыжий, вдруг вильнув, словно заяц, бросился обратно к дверям, затем вправо. Причину столь странного поведения парня я поняла через несколько мгновений, когда увидела бегущего к нему по вестибюлю станции высокого молодого человека в вызывающе длинном черном плаще. Слева у вагона показался еще один мужчина, который своей колоритной внешностью запросто мог бы с расстояния ста метров распугать целый класс воспитанниц воскресной школы. Он резво бросился наперерез Рыжему, схватил его за воротник куртки и рванул на себя. Рыжий сразу как-то обмяк, и было видно, что сопротивления он оказывать не собирается. Уже не спеша к ним приблизился высокий и спросил почти ласково:

– Ну, стручок, побегал?

Едва уловимое движение, и Рыжий вдруг сложился пополам, судорожно хватая воздух белеющими губами. Почти в ту же секунду последовал молниеносный крюк снизу, для незаинтересованного зрителя оставшийся практически незаметным. Рыжий, тяжело охнув, повис на руках мордоворота, и лицо его стало багровым. Неожиданно голова парня мелко затряслась, глаза закатились. Выглядело все это отвратительно, не реально, а как-то по-киношному. Невольные зрители в вагоне вздрогнули, раздался чей-то испуганный возглас, но никто не сделал ни единого движения. Двери нашего вагона захлопнулись, состав набирал скорость, безобразная сцена осталась позади. Какое-то время в вагоне царила гробовая тишина, затем кто-то пискнул:

– Безобразие! Куда милиция смотрит?!

Сердитый мужской бас что-то ответил, запричитала где-то в другом конце вагона старушка, граждане шевельнулись, вновь послышался привычный гул голосов. Возможно, я долго простояла бы в растерянном оцепенении, но неожиданно ко мне повернулась дородная дама в модном плаще красного цвета и назидательно пророкотала:

– Какие у вас друзья, девушка! Стыд!

И отвернулась с таким видом, что каждому в вагоне стало немедленно ясно, что у этой дамы таких друзей нет, и быть не может. Вагонная общественность окинула меня суровым взглядом, вздохнула и отвернулась, качая головой и бормоча что-то о нравах современной молодежи. При других обстоятельствах заносчивой толстухе пришлось бы долго сожалеть о том, что не в добрый час она зацепила высокую симпатичную брюнетку с обманчиво простодушной внешностью. Но сейчас… Я взяла таймаут и вышла на следующей станции.

***

Поднявшись наверх, и не совсем соображая, где нахожусь, я села на скамейку под акацией. Мне нужно было срочно решить, что думать о случившемся. Нервное напряжение не проходило, противное чувство беспокойства заставляло мое бедное сердечко чувствовать себя кроликом, попавшим в силок. Пара минут на свежем воздухе должна пойти мне на пользу.

Самое удивительное было то, что я не могла понять причину своего волнения. Несерьезно думать, что современного жителя мегаполиса могли напугать пара оплеух или хороший апперкот, тем более к нему лично не относящийся. Но все-таки… Один очень умный человек всегда говорил мне:

– Если что-то выбивает тебя из привычного ритма жизни, а ты не можешь сразу определить что, – не ленись, подумай, разбери проблему по косточкам и сотри их в порошок.

Как всегда я решила не пренебрегать мудрым советом и, скромно скрестив ножки под лавкой, принялась рассуждать.

То, что я никогда раньше не видела Рыжего – это факт. Как я могла не заметить человека с такой шевелюрой? Но, судя по всему, мы ехали с ним в одном вагоне, и он слышал мое публичное выступление. Или ему кто-то сказал? Кто? Их несколько? А эти двое на станции? Тут я почувствовала себя полковником Исаевым, и меня страшно потянуло на родину.

– Где-то далеко, где-то далеко идут грибные дожди-и-и… – тоненько и жалобно затянула я и опомнилась.

Ну, что за гаерша, из всего цирк надо устроить! Тут дело серьёзное, можно сказать, трагическое. Правильно всегда говорила моя… Впрочем, неважно, что она говорила. Я снова сосредоточилась.

«Зачем Рыжий обратился ко мне? Похоже, без него самого это будет трудно выяснить. Для чего ему, чтоб он провалился, мой паспорт?»

На этой мысли я осеклась, потому что, вспомнив вид и настроение встретивших его ребятишек, решила, что шанс провалиться у Рыжего несомненно был.

«Так-так, – вдруг осенило меня, – а если они его обыщут и найдут мой паспорт? Хорошо, если решат, что мы с ним заявление в загс шли подавать, а если подумают, что я ему в чем-то помогаю? А я, бедняжка, девочка-ромашка, ни сном, ни духом… Стоп! Как не помогаю, а что же еще я делаю?»

Я судорожно схватилась за сумку, ругая себя за глупость. Так и есть! Во всей этой суматохе я совершенно забыла об этом свёрточке. Обнаружив пропажу паспорта, машинально сунула его в сумку, собираясь гнаться за вором. И то, что я сразу не вспомнила о нём, говорило о крайней степени растерянности.

Вытащив на свет божий кулёк, я увидела, что это замшевый мешочек с красивыми витыми кожаными шнурками. На обеих сторонах мешочка золотой нитью были вышиты замысловатые вензеля. Не раздумывая, я ослабила завязки, сунула пальцы внутрь и извлекла несколько прозрачных гранёных камешков размером с горошину…

Сердце мое громко ухнуло, стукнулось о рёбра и провалилось куда-то в район почек. Снова в горле запершило, дыхание перехватило. Тупо уставившись на свою ладонь, я простонала:

– Этого не может быть! Этого не может быть, потому что может… не может… Ох! – окончательно упав духом, я замолчала.

Скажите мне, люди добрые, ну, почему в жизни всегда так: ищешь сокровища, хочешь разбогатеть, бьёшься, стараешься, так хоть бы финик с ветки упал. А тут идёшь себе тихонечко по улице или едешь, к примеру, в метро – и вдруг пристает к тебе рыжий поганец и втягивает в историю, разобраться в которой вряд ли хватит силёнок. Потому что камешки, безделушки, судорожно зажатые в моей руке, были не что иное, как бриллианты. А какой ещё, скажите, камень может вот так светиться и плакать у вас на ладошке? Я неплохо разбираюсь в этих вещах и сейчас отчаянно надеялась, что это очень искусная подделка.

«Даже за самые-самые лучшие в мире стразы человека не будут гонять по московскому метрополитену словно зайца, – призналась я самой себе и с отчаянием проскулила: – Ну, что мне делать-то?»

Гениальная мысль бросить всё немедленно в ближайшую урну, слава богу, всё-таки не сработала, и я снова начала просчитывать варианты. Постепенно я успокаивалась, ведь главное в жизни – это успокоиться. Как говорится, кто до утра, а кто и навеки. Тьфу, дура.

«Не рви сердце, дорогая! Чего ты так распсиховалась? Все путём! Все нормально! Все нормально! Конечно, надо признать неприятным факт неизвестного местонахождения твоего паспорта. Это, во-первых. Но это не самое страшное. Во-вторых, если эти цацки настоящие, то их будут искать и ещё как. Наверное, их уже ищут. Причем те самые дяденьки, что так неласково обошлись с Рыжим в общественном месте. И возможно, дяденек этих не два, а по два на каждой платформе. Судя по количеству и качеству этих камешков, можно поднять армию, чтобы…»

Моя мысленная успокоительная речь принесла свои плоды: ноги дрожали, во рту пересохло, сердце бухало, словно боевой тамтам, извещающий о начале военных действий. Чтобы не высыпать камни в пыль у скамейки, мне пришлось, не дыша, переложить их по одному обратно в мешочек. Крепко затянув шнурки, я положила его в сумочку. Потом подумала и решила спрягать более надежно: расстегнув пару пуговок на блузке, я затолкала мешочек в бюстгальтер. Там можно было спрятать и не такую мелочь.

Как вскоре выяснилось, мои манипуляции не остались без внимания. Переведя дух, и собираясь подняться со скамейки, я вдруг услышала сзади над головой протяжное:

– Девющ-щка-а!

Этого моя издерганная нервная система не выдержала. Я подпрыгнула на лавке, затем резво вскочила на ноги, развернувшись на сто восемьдесят градусов, по-моему, еще в воздухе. Такой прыти мой новоявленный поклонник явно не ожидал. Он шарахнулся в сторону, затем, открыв рот, молча уставился на меня. Я тоже молча глянула на кавказца, собираясь выдать что-нибудь не оригинальное, но действенное. Но, представив, как удивили его мои козлиные прыжки, не удержалась и фыркнула. Парень расценил это как приглашение к продолжению знакомства, улыбнулся и хотел что-то сказать, но я, предупредив всякие фамильярности, строго погрозила ему указательным пальцем и сурово бросила:

– Цыц! – после чего повернулась к нему спиной и поплыла белым лебедем.

Пропетляв в волнении по переулкам, я, наконец, остановилась и огляделась. Решив уточнить местонахождение, завертела головой во все стороны, но определиться на местности не смогла. На глаза, словно нарочно, не попалось ни одной вывески с названием улицы. Кафе, магазин «Продукты»… Что за ерунда, ориентируюсь я неплохо, и подобные казусы со мной бывают редко.

– Извините, – вежливо обратилась я к молодой мамаше с коляской, – не подскажете, как эта улица называется?

– Это Песчаная, а вам что нужно? – живо отозвалась общительная дама.

Она явно скучала, и ей хотелось поговорить.

– Спасибо, – я пропустила вопрос мимо ушей, про себя удивляясь своему состоянию.

Не все так плохо, здесь недалеко живет мой добрый институтский приятель, не зайти ли к нему в гости? Необходимо срочно перенести одну деловую встречу, она для меня слишком важна, чтобы ее проигнорировать. Но заниматься делами сегодня я не в состоянии, подобные штуки происходят со мной далеко не каждый день, и чувствую я себя сейчас, словно нахожусь в состоянии невесомости. Домой возвращаться совершенно не хочется. Лучше в серпентарий. К тому же, после подобного происшествия трудно сразу сообразить, на что ты можешь наткнуться возле собственного дома. Конечно, долго себя уговаривать и болтаться по гостям нельзя, но сейчас мне просто необходимо посидеть на мягком, и выпить пару чашек кофе или чего покрепче. Я прогулялась пешком до Вадькиной квартиры, ловя себя на том, что невольно оглядываюсь по сторонам и сильнее обычного хочу, чтобы хозяин был дома.

***

Увидев меня на пороге, Вадька сначала удивился, потом обрадовался:

– Ба! Какие люди здесь ходят! Заходи скорее, чего стоишь? Вот умница, а я и не ожидал. Ты ведь у нас теперь известная птица. Думал, забыла совсем меня грешного.

Выдав все это скороговоркой, Вадик заметался по коридору, разыскивая для меня тапочки.

– Ну, если ты у нас грешник, то кто же тогда мы? – скромно сказала я и заулыбалась.

Приятно все же, когда тебе так радуются, сразу растёшь в собственных глазах.

Найдя нечто огромное и растоптанное, он, держа в каждой руке по этому чудовищу, со счастливым блеском в глазах произнес:

– Вот, это тебе!

В этот момент он так был похож на отличившегося спаниеля, что я не выдержала и рассмеялась:

– А чуток поменьше у вас не найдется? Ты мне Лидкины дай, что ли. В этих я буду ходить не в тапках, а по тапкам, они ж чуть меньше твоего ковра!

Вадик тоже рассмеялся, но потом несколько сконфуженно сказал:

– Да Лидки-то, нет её больше… – и развел руками.

– Как нет? Где нет? – обомлела я и уставилась на Вадьку.

– Сбежала… Только без соболезнований, ладно? В общем-то, не из-за чего.

– Ну, как скажешь! – сказала я и пошлепала за хозяином на кухню. – Вадька, мне один звоночек сделать надо…

– Давай, – кивнул он, махнув в сторону коридора, – телефон там!

Я дозвонилась до секретарши, поинтересовалась, не искал ли кто меня, и, получив отрицательный ответ, велела ей перенести сегодняшнюю встречу на другое, удобное для деловых партнеров время. Секретарша ненадолго потеряла дар речи – она-то знала, чего мне стоило этой встречи добиться.

– Перенести, Алевтина Георгиевна? – изумленно протянула Верочка. – Перенести?

– Именно, Верочка. Передай, пожалуйста, Семену Абрамовичу, что я перезвоню, как только смогу.

Верочка промычала что-то неопределенное, я попрощалась и вернулась к Вадиму.

Радушный хозяин тем временем бестолково крутился по квартире, видимо соображая, как обставить встречу более торжественно. Толку от его стараний было чуть.

– Где же салфетки-то? – Он забавно хмурил лоб и чесал затылок.

– Вроде вон в той тумбочке на нижней полке, – несмотря на все мои сегодняшние переживания, кое-что вспомнить я была еще способна.

– И правда, – обрадовался Вадим и взглянул на меня с надеждой, – а кофейные чашки где?

– Ну, этого я не помню… Ладно тебе лишней суетой заниматься, чего ты как не родной? Достань кружки да садись, а то уже в глазах рябит.

Долго его уговаривать не пришлось. Открыв бар, Вадик вопросительно взглянул на меня, я кивнула. Наполнив маленькие пузатые стопки, спросил:

– За что? За встречу али как?

– Конечно, за встречу, за «как» потом выпьем.

Мы звякнули хрусталём и выпили. Посидели молча, улыбаясь друг другу. Говорить не хотелось, на душе стало спокойно и хорошо… Хорошо и почти спокойно…

Вадика Остапова я знала уже очень давно. Котелок у него варил исключительно. Мы вместе учились в институте, вместе ездили на полевые, словом, участвовали во всех студенческих развлечениях сполна. Был он душой любой компании, знал невообразимое количество анекдотов и играл на гитаре. Он был старше нас всех лет на десять, отслужил в армии, успел в жизни многое испытать, но никогда не задавался ни перед сопливыми девчонками, ни перед безусыми юнцами. Он уважал мнение каждого, и мы, в свою очередь, уважали Вадьку до обожания. В любое время дня и ночи, в любую погоду готов был наш Вадик на подвиги, был смышлен и отзывчив, чем мы все и пользовались. Но одна черта в этом огромном детине, на мой взгляд, была развита чересчур сильно. Это было упрямство. Если уж вбил себе чего в голову