– Как вы понимаете – это только демонстрационный материал. В доме Истоминых служат доверенные мне люди. Таких упаковок в разных местах их особняка еще почитай десяток найдется. Даже обыск по всему дому не поможет их обнаружить, но… если мне это будет нужно, вы же понимаете последствия…

– Какая подлость! Как вы можете…

– Поверьте, когда у вас будет своё дитя, вы тоже будете способны на все ради него. В доме полно полиции. Следить за вами будут неотступно. Если попытаетесь как-то изменить ситуацию – в доме тут же будет обнаружено некоторое количество таких листовок, и прямо с праздника Истомин отправится в тюрьму. Его отец потеряет свою должность. Вы знаете, что у нас бывает с государевыми преступниками. В общем, выбор за вами, а, чтобы вам его облегчить – вот вам якобы ваш новый кавалер:

– Входите, любезный!

В комнату из-за двери вошел Серж. Юлия задохнулась от возмущения.

–И ты в этом фарсе! Ты же его лучший друг! Как ты можешь?!

–Более того, – продолжал отец Натали, – без помощи этого молодого человека мне вряд – ли удалось бы поместить листовки по всему дому.

– Простите Юлия Григорьевна, я попал в очень неприятную ситуацию и целиком и полностью завишу от того…

– От меня он зависит целиком и полностью. – Отец Натали стал серьезен. – К делу. Сейчас Вы, Юлия Григорьевна, подойдете к своему батюшке и попросите отложить объявление помолвки. Ничего не объясняйте. Затем вы подойдете к младшему Истомину и скажете, что более не любите его и должны расстаться. Вы скажете, что во время его отъезда у вас получился роман с Сержем. Далее, – он повернулся к Сержу, – вы вступаете в игру и делаете, как мы договорились. Со своей стороны, я могу вам обещать, что при положительном исходе ситуации, я забуду и про листовки, и про ваши, Серж, грехи. У полиции не будет претензий ни к вам, ни к Истоминым.

Юлия выдохнула:

–Вы подлец! Бог вас накажет!

–Вы еще так юны, так прекрасны. Вы не можете понять горе отца, у которого на сердце рубец от веревки, которая стягивала шею его единственного ребенка. Я ради неё пойду на всё. Если она будет страдать, то я не пощажу Истоминых, более того, я даю вам слово, я сделаю все, чтобы Истомин младший в тюрьме не дожил до каторги. Ваше решение, Юлия?!

–Вы не оставили мне выбора.

Она развернулась и выбежала из комнаты. Сердце разрывалось от боли и обиды. Как несправедливо! Почему она тогда не прислушалась к угрозам Натали, будь она внимательней – наверняка бы смогла что-нибудь предпринять, в конце концов, обвенчалась бы с Андреем раньше… Да мало ли чего можно было сделать. А теперь! Ее взгляду рисовались картины тюремной жизни, незаслуженные страдания Андрея. Её родного, любимого, ни в чем не повинного Андрея. Она была загнана в угол и не знала, как из него выбраться. По пятам шел Серж. Внезапно из-за угла вышел пожилой господин и направился вслед за ними. Ну вот, – шпик.

Бальная зала манила яркими огнями и шумом. Юлия влетела в неё, как ошпаренная и бросилась к отцу. Обернувшись, она увидела, как Серж переговаривался о чем-то с пожилым господином. Оба глядели на нее. Она слегка кивнула и сказала отцу, беседовавшему с Истоминым старшим:

–Это срочно! Папенька! Нам очень нужно отложить объявление о помолвке! Я обещаю, что расскажу тебе все дома.

Слезы наворачивались на глаза против её воли, голос дрожал. Она не могла вынести их изумленных взглядов и выбежала из зала. Опрометью кинувшись вниз по лестнице, она мечтала только об одном – не встретиться сейчас с Андреем. Слава богу, лестница пуста, вот уже и выход. Только бы не встретить его! Только не сейчас. Завтра, может быть послезавтра, она что-нибудь придумает, найдет выход, расскажет отцу, они вместе что-нибудь придумают.

– Куда-то торопитесь, барышня.

Пожилой господин, словно вырос, прямо перед ней.

– Вы выполнили только половину своей задачи, а сейчас…

–Юленька! – раздавшийся сверху голос словно подкосил её. Она едва не рухнула со ступенек. Пожилой господин подхватил её под руку. Юлия обернулась. Андрей и Серж стояли наверху. Андрей улыбался ей светло и искренне.

–Юленька, душа моя! Куда же ты?! Как я соскучился! Могла бы и написать мне! Иди же скорей сюда.

Тридцать ступеней, покрытых ковром, отделяли её от конца всего, о чем мечталось. Тридцать огромных, непреодолимых ступеней. Андрей, такой красивый, и такой желанный, такой нежный и любящий, сейчас услышит от неё этот бред. Поднимаясь, словно на плаху она видела, как улыбка на его лице сменялась тревогой и непониманием. Она вспоминала его ласки, его поцелуи, ту ночь, ту единственную ночь, которую они провели вместе. Ступени неминуемо кончались. Юлия на ватных ногах подошла к Андрею. Выхода не было. Но, хотя бы один последний, прощальный поцелуй она заслужила. Она подошла к нему вплотную и коснулась губами его губ. Нежно и трепетно она поцеловала его, и он ответил ей со всей страстью, на которую был способен. Казалось время не властно над ними. Она обнимала его и чувствовала биение его сердца. В последний раз в жизни. Она должна отдать его другой, зато он будет жить! Эта мысль пульсировала болью в её голове.

– Юленька моя!

Раздалось покашливание пожилого господина. Юлия отошла от Андрея.

–Андрей, прости родной, мы больше никогда не будем вместе…

–Что за глупости, ты обиделась на что-то…

– Я должна…я вынуждена быть с другим, прости… – она кивнула на Сержа, едва сдерживая слезы, – он тебе все объяснит.

– Юля! Юля!

Юлия кинулась вниз по ступеням. Андрей беспомощно – растерянно смотрел ей вслед, затем обернулся к Сержу. Тот закивал:

– Пойдем дружище, эх, Андрэ, говорил я тебе, это не женщина – богиня, потому и капризная, я тебе сейчас все объясню, ты не будешь злиться на старого друга, ну право, я не виноват, что все женщины рано или поздно влюбляются в меня.

Юлия бежала к дому плача навзрыд. Навстречу вышел отец Натали.

– Полагаю, что все кончено. Ну не горюйте вы! Вы, в отличие от моей дочери – борец, вы сможете выстоять. Я еще раз обещаю вам, что, если вы будете вести себя благоразумно, Истомину ничего не угрожает. Но я напоминаю вам: то, что вы видели в кладовой – не единственный экземпляр, для подстраховки в доме всегда будет пачка-другая. Не делайте глупостей! Да, вот – он протянул ей пачку писем – это ваши письма к Истомину, их перехватывали на почте до моего особого распоряжения. Теперь ваша переписка вновь открыта, я завтра же велю снять пост.

– Будьте вы прокляты! – у неё началась истерика, она кричала и плакала одновременно.

– Будьте вы прокляты!!!

Отец Натали предпочел ретироваться, скрывшись в темноте. Лакеи, стоявшие у дома, с любопытством наблюдали за происходящим.

Юлия подошла к порогу дома и прямо в своем розовом бальном платье рухнула на ступеньки. Локоны выбились из прически. Она не могла остановить слез, сидя на ступеньках, она словно волчица на луну завыла и закричала одновременно:

– Андрееей!

***

–Андрееей! – Юлия кричала во сне.

-Ну вот, заголосила, голубка моя! – нянька Марья держала её за руку и гладила по голове. Юлия очнулась от сна и села в постели. Сон был единственной возможностью увидеть Андрея, дотронуться до него, пережить то неповторимое чувство любви, боли, избытка прежних чувств.

– Ты так кричала, детка моя! – няня поправила ей подушку

– Я каждую ночь кричу.

– Зовешь его, тоскуешь, не забыла еще, значит. Это ты и с мужем по ночам так кричала?

– Кричала, нянюшка, кричала. Он привык. Он знал все, у меня от него секретов не было.

– Ох… беда, беда. Бедный Михаил. Какая судьба…

А Андрей – то твой неладно с женой живет. Ох, как неладно. Ссорятся часто. Он все больше в поместье, она с дитем здесь, а как приезжает – так крик да скандал. Она уж больно ревнивая. Дитя жалко. Страдает мальчонка. Если бы не дед с бабкой – и вовсе приголубить не кому было бы. Андрей-то в нем души не чает, и забрал бы с собой в поместье, да Наталья не позволяет. Любит она мужа без памяти, да только характера сдержать не может.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

–Да чтоб ты знала: не одной тебе страдать приходится. Ему тоже не сладко.

– Его никто не заставлял жениться…

– Ох, да куда ж ему деваться было… Может, кто после свадьбы и поверил, что Наталья восьмимесячного родила. По грешному делу и женился. Ну, да разболтались мы с тобой. Ты спи, спи, детка: раненько завтра встанем, пойдем на рынок пройдемся. Походишь по городу, подышишь воздухом. Зимний воздух на юге совсем другой, не такой как у нас на севере. Ты спи…

***

Сон опять рисовал картины прошлого.

Закусив губу, Юлия смотрела сквозь занавески на разгульную кубанскую свадьбу. Ясным вечером, во дворе генерал-лейтенантского особняка раскинулось гулянье. С размахом и пафосом Истомин женил своего сына. Приглашенный кубанский хор расположился во дворе полукругом и развлекал гостей на улице. В самом особняке, в сопровождении оркестра, должны были петь приглашенные из Москвы и Петербурга артисты. Прибыл эскорт из двенадцати экипажей. Из белой, украшенной цветами и лентами кареты вышел Андрей и, подав руку, вывел Натали. Роскошное белое платье и свадебная фата подчеркивали её природную красоту. Счастливое сиянье её глаз было заметно даже издалека. Андрей был сдержан и серьезен. Нянька Марья пересказала в точности, со слов генерал-лейтенантской прислуги, кто и во что был одет, и чем будут потчевать гостей, а заодно о том, что молодые на две недели поедут к морю. Сердце Юлии разрывалось на части. Было так больно, что, казалось, каждый следующий вдох был последним. Это же надо, он не стал искать с ней встречи, он не пытался объясниться все эти месяцы, он женился, не прошло и полгода.

Серж обивал её порог ежедневно, стараясь хоть как-то загладить свою вину. Он рассказал, как карточные долги ввели его в кабалу к отцу Натали. Как ему пришлось врать Андрею о своем с Юлией романе. Рассказал о драке с Андреем, произошедшей сразу после того пресловутого проклятого вечера. О том, что многолетняя дружба с ним была разорвана раз и навсегда. Он пытался её утешить, предлагал руку и сердце, был отвергнут и… пропал. Его искали безуспешно около месяца. За день до своего исчезновения он прислал ей записку о том, что любил, любит, и всегда будет любить её. Что с самого первого дня их знакомства он отдал ей свое сердце. Что не мыслит более своей жизни без неё. Она читала эти строчки и злилась на себя и на него. Зачем он в неё влюбился! Такое впечатление, что любящие её люди просто обречены на несчастье. Проклятье северной знахарки или просто совпадение? Где теперь красавец Серж…

В сгустившихся сумерках, во дворе особняка Истоминых зажглись цветные огоньки иллюминации. хор, распевавший казачьи песни, голосивший последние часы, сменили цыгане, которые так зажигательно стали петь и танцевать, что толпа гостей, проигнорировав обязательный в таких случаях котильон, просто высыпала во двор. Вышли и молодые, и как только они присели на специально отведенную для них среди гостей скамеечку, небо заполыхало фейерверком. Грохот этой канонады окончательно вывел Юлию из равновесия. В голове был сумбур. Сердце рвалось от ревности. Она не думала ни о том, что может с ней случиться, ни о том, что может статься с маменькой, когда она узнает, что наделала ее дочь. Черкнув короткую записку, она велела запрягать карету, и кинулась собирать чемодан с вещами.

Еще через полчаса она ехала в ночь, оглядывая улицы, так полюбившиеся ей, и мысленно с ними прощаясь. Назад, домой, к папеньке. К снежным узорам на окнах и деревянным теремам далекого севера. Больше никакой любви, никаких мужчин и никаких несчастий. Она сильная, она выдержит. А он… что ж, пусть он будет счастлив!

Скрип половиц заставил её открыть глаза. Нянька Марья уснула в кресле, а к ней на цыпочках подкралась взъерошенная, худощавая тень. Юлия вскрикнула и села в кровати. В предрассветных сумерках на неё с печалью смотрел Колька.

– Что случилось? – Юлия недоумевала.

– Вы очнулись, очнулись, барыня, Юлия Григорьевна, я слышал, что вы кричали ночью, но не поверил своим ушам. Правильно, значит, доктор говорил – родные стены вылечат.

– Да какие ж они родные, я ведь здесь и года не жила, мне родней нашего дома на севере ничего нет.

– Ну вы же не захотите туда вернуться, верно, после того что…

– Нет, Колька, нет. Все, – с севером покончено. Дома уже нет. А дело своё отец продаст в ближайшее время. Больше меня там ничего не держит. Моё место теперь здесь.

–Юлия Григорьевна, я здесь, в людской, за стенкой, вы меня кликните, ежели что будет нужно, я для вас все что хотите… я за вас…слава Богу что все закончилось…я думал не выдержу ваших страданий.

–Я знаю, знаю. – Юлия погладила его по голове, – я все знаю, я все тогда слышала. Я тебе очень благодарна, ты мне жизнь спас, себя не жалел.

Колька… Я тебя очень прошу, – она приподняла его подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, – не люби меня, Колька, слышишь, не люби, ты очень хороший и все у тебя будет хорошо, но любить меня не смей, слышишь?!

Он кивнул головой, прижался губами к её руке и выбежал из спальни. Нянька Марья подняла голову.

– Кто там?

– Никого, приснилось тебе.

Первые лучи рассвета несли с собой надежду. Она увидит Андрея, обязательно увидит, и непременно все ему расскажет. Теперь, когда прошло уже столько лет, она, по крайней мере, сможет оправдаться и раскроет Андрею глаза на его тестя. У нее больше нет мужа, у нее больше нет ребенка, нет ничего, ради чего она жила все эти годы. Но у нее еще есть ее воспоминания. И есть Андрей. Надо жить, надо быть сильной. Ради него…

***

Несмотря на пронизывающий ветер и холод на улице, в кабинете начальника тюремного госпиталя было душновато и даже жарко. Из кабинета на улицу, в окно, на дождь, сменяющийся снежной крупой, устало глядел мужчина в белой рубашке, с закатанными по локоть рукавами. На вид ему было лет тридцать пять, высок, широкоплеч, атлетически сложен. Темноволосый, с правильными чертами лица и необыкновенными, очень добрыми карими глазами, с немного детским взглядом, – он создавал впечатление сильного, уверенного, но очень уставшего человека. Вторые сутки без сна давались с большим трудом. Нынешняя зима для госпиталя выдалась особенно тяжелой. От чахотки умерло около ста заключенных и сейчас все камеры тюремного госпиталя были переполнены страдающими открытой формой этой страшной болезни несчастными. Тюремная обслуга не успевала делать гробы и хоронить умерших. Нужно было срочно предпринимать меры, лечить, проводить дезинфекцию, но для этого нужны были средства, огромные средства, которых у госпиталя, как собственно и у любого другого государственного учреждения не было.

Дверь кабинета распахнулась, в него ворвался пожилой мужчина.

– Едем, Илья Иваныч, едем. Он приехал! Деменев! Он недолго будет в городе, потом уедет обратно, на север. Слух идет, что он дело продает. Не известно куда потом подадутся всем семейством. Время дорого. Без тебя я сам не объясню, что нужно для госпиталя.

– Да бог с тобой, Василий Семенович, да неужто дождались! Почитай неделю трупы выносим. Сыворотка, лекарства, мыло, карболка – все закончилось, кормежка хуже некуда, Бог видно услышал наши молитвы. Постой, – он внезапно остановился и взял пожилого за рукав, – а ты уверен, что он даст денег.

– Даст, Илья, даст. Мы с ним соседи по имению. Не будь я начальник тюрьмы – точно даст, я тебе голову даю на отсечение.

Во дворе тюрьмы стоял запряженный экипаж. Накинув шинели, оба сели в него, и Илья крикнул извозчику:

– Давай в особняк к Деменеву!

– Слушаюсь, барин! – кучер хлестнул лошадь, высокие тюремные ворота раскрылись, и экипаж выехал в промозглое зимнее городское утро.

Григорий Деменев сидел в столовой с утренней газетой и чашкой кофе по-турецки. Маменька хлопотала, накрывая на стол к завтраку. У обоих вытянулись лица, когда они увидели Юлию, которая, как будто ничего и не было с нею, просто причесанная и одетая в яркое, расшитое в восточном стиле домашнем платье, спустилась по лестнице вниз.

– Детка моя! – маменька кинулась и обняла её, – ты встала, ты уже на ногах, моя умница, иди, присядь. Юленька, присядь!

– Маменька, прошу, не надо со мной, как со смертельно больной, мне правда, уже гораздо лучше.

– Я, право, рад это слышать. – Деменев обрел дар речи, – но как! Ты еще вчера была словно умалишенная! Я боялся, что это навсегда!

– Все, папенька. Все! Это все в другой жизни. Миша умер. Моя дочь умерла, но я-то, ведь, жива, правда. – Подбородок у Юлии задрожал, она расплакалась, Деменев кинулся к ней, обнял её и прижал к себе.

– Поплачь, детка моя, поплачь, горе оно со слезами выходит…

– Миша! – Юлия плакала навзрыд, – Миша спас меня, а сам погиб!

– Я знаю, милая, знаю, – Деменев пытался погладить её по голове как ребенка,

–Он так меня любил, он жизнь за меня отдал, а я…

–Ну, ну, все, все! Ты его не любила, а он любил, я знаю, так бывает, не вини себя, не убивайся. Сердцу ведь не прикажешь.

– Зачем он меня любил, папа, зачем! Меня нельзя любить…ты помнишь ту ведьму там, у нас дома? Я вспомнила – она тогда кричала такие страшные вещи! Она прокляла меня. Теперь я буду вечной вдовой – все сбывается!