«Ведь у праздника свои правила, а у жизни – свои», – думала я в тот момент. Тогда я пыталась убежать от жизни, но она по-прежнему оставалась внутри, не давая счастью законно занять свое место, хотя бы на время. Тогда, ночью, я прижималась к нему сильнее и сильнее, чтоб восполнить наконец все эти дни ожидания, но чувствовала, что делаю что-то запрещенное, будто не имею на это права. И сейчас, буквально через несколько мгновений, справедливость займет свое место, обернувшись ко мне кривой гримасой насмешки.

И они не заставили себя долго ждать. Только были они уже над самой собой. В тот момент, когда я ловила такси среди ночи у отеля, пулей проносясь мимо швейцара, когда трясущимися руками пробивала в магазине двухлитровую бутылку мартини, когда наутро пыталась вести с ним более или менее конструктивные беседы на темы структуры и бизнеса, они громким эхом метались в черепной коробке и порождали острое желание самоуничтожиться при первом удобном случае. Но персоналки, как всегда, решают. Решили они и в тот момент. Иначе не сидела бы я сейчас здесь и не откровенничала, пусть с изрядным смущением, о тех мыслях, о которых, даже изрядно напившись, не рискнула бы обмолвиться. Эти была одни из них…

– Ну, чего ты смеешься? – смущалась я, видя вновь перед собой его улыбку. – Я же боялась тебя тогда!

– Почему? – искренне поинтересовался он.

– Ну, где ты… весь такой прямо ух! Старший эксперт, зажигалка и искрометный позитив. А где я… все не то, все не так, за месяц даже квалифицироваться не могла… Ходячее недоразумение, а не партнер!

Он то в шоке отводил глаза, то расплывался в необъятной улыбке, слушая эти мои откровения. Девочки, не пейте, когда чувствуете себя счастливыми, вообще не пейте – голову потом не найдете даже под плинтусом.

– А сейчас? – спросил он, остановив взгляд на моих окосевших глазах.

– Сейчас? – секундная пауза на размышления. – Сейчас уже нет. Ну, если только чуть-чуть.

«Главное – в этот момент глупо не захихикать! Главное – не захихикать…»

– Чуть-чуть?

– Угу, – и улыбка, от которой уже болели скулы. «Господи, спасибо, что делаешь меня сейчас такой счастливой дурой!»

– А если честно, – это уже пошло в его адрес. – Вот мы сейчас сидим с тобой здесь, напротив друг друга, и мне невероятно хорошо. Честно. Но через какое-то время мы разойдемся, и ты снова станешь моим экспертом… боюсь, что больше не увижу вот этой твоей улыбки, потому что когда ты в бизнесе, ты не улыбаешься. А если даже и улыбаешься, то она какая-то другая, не такая совсем… я не знаю, как объяснить, но другая она… другая.

И снова эти глаза. Снова его глаза – красноречивее всяких слов. Они как наркотик: чем больше смотришь, тем больше хочется. Если б он только знал, как я хочу сейчас к нему под одежду, под рубашку, под кожу, по венам и в самое сердце…

– А если я тебя не отпущу сегодня? – разрезало мои разыгравшиеся фантазии. – Ну, чтобы ты не боялась…

Это провокация! Чистой воды провокация! – забилось от смеси счастья и волнения то, что где-то слева. Но уже нет выбора – идем ва-банк:

– Тогда тебе придется больше не отпускать вообще… Привыкнешь!

И он не отпустил меня в тот вечер, как и сказал. Но мы не занимались безудержным сексом где-нибудь в ближайшей гостинице, как можно было бы предположить. Нет. Мы просто пили вино, я просто грелась под его курткой и крепко-крепко прижималась к груди, когда он обнимал меня. Мы проболтали с ним до утра, непосредственно до рассвета, когда пасмурное небо утомленного города начало разжижаться узкой полоской приглушенного света. В тот момент я еще сильнее прижалась к нему, всем телом не желая принимать этот естественный жест природы. Я не хотела уходить – он не размыкал своих объятий. Еще час и восемь минут. Час и восемь минут. Каждую секунду из которых я помню, как сейчас…

Москва-Сити, 45-й этаж. Отель Marriott. Шумный утренний город у моих босых ног. Махровое полотенце, обмотанное вокруг тела, горячего и свежего от легкого послевкусия фруктовой сыворотки для душа. Все еще влажные волосы волнами спадали на плечи, тонкими кисточками щекотно касаясь лопаток. Дымящаяся кружка обжигающего кофе в руке, как я люблю, чистая химия Nescafe 3 в 1 и любимый мужчина рядом. Мой мужчина. Только мой. Который так долго был нереален и далек, который перевернул мою жизнь, просто однажды пожав мне руку. А сейчас он рядом. Стоит и обнимает меня за плечи, а я чувствую его силу и горячее дыхание на макушке мокрых волос. И я самая богатая в этом мире. Слышите? Я самая богатая! И пусть не в своей квартире, пусть уеду отсюда, скорее всего, общественным транспортом и пусть не надену сегодня бриллиантов, зато мы вместе, зато я счастлива и у наших ног сейчас целый город. Такой многомиллионный и такой крохотный одновременно. С его гудящими проводами, мерцающими огнями и безграничными возможностями перспектив. Потому что теперь возможно все. И до этого было реально, но теперь стало реальным вдвойне.

Он ведь так и не отпустил меня в то медленно наступающее утро. Он просто держал и не отпускал, чтоб я больше не сбежала. Я и не собиралась, и ночь медленно перетекла в новый день, съедая своим наступлением яркость суетящихся огоньков. Где-то там внизу, у подножия нашего мира, в тот момент, когда мы, скомкав простыни, упивались уютом теплого сна.

Мое пробуждение началось с того, что пронизывающая свежесть уверенно порхнула под одеяло. Тело невольно поежилось, не желая отпускать приятную негу короткого сна, и непроизвольно стало зарываться еще глубже в бугристость необъятного одеяла.

Нежное прикосновение сквозь растрепанные волосы окончательно вернуло сознание в этот мир, шуршащим голосом придавая ему естественные формы:

– Госпожа Батунина, доброе утро. Уже почти полдень…

– Ммм… – потягивание послужило ответом. – Три гостя на субботу и два на воскресенье по структуре, господин Патанин, – все еще не открывая век, отчеканила я.

А так гораздо удобнее, оказывается, – гостей в любом случае успеваешь и заявить, и подтвердить, в то время как самые ответственные партнеры за пять минут до истечения поставленных часов начинают разрывать телефон эксперта. И пока Игорь увлеченно беседовал с ярыми абонентами своего утреннего кол-центра, я, три раза обернувшись одеялом, прошмыгнула в ванную.

«Как-то все правильно происходит. Как-то все подозрительно правильно…» – думала я, разглядывая себя в зеркало. Но больше всего меня потрясал тот факт, что, просто находясь с ним рядом, можно было хватануть душевный экстаз. Не часто такое случается, по крайней мере, со мной. Совсем не часто. А голову все-таки надо помыть…

Я вышла из душа. Кожа благоухала после теплой воды и увлажняющего лосьона. Волосы мокрыми прядями вторили изгибам плеч, заканчиваясь тонкими кисточками где-то в области груди. Крупные капли воды то и дело срывались с их кончиков и тут же устремлялись вниз, ведомые могучей силой притяжения, и огибали все выпуклости и впадинки моего тела на своем пути.

Его взгляд тогда ввел меня в ступор. Он сидел на кровати, с умным видом что-то рассматривая в беззвучно работающем телевизоре, беспрерывно крутя в руках пульт, так, как он умел крутить свой мобильник, перемещаясь по фойе. Но мое появление, видимо, оказалось интереснее. И он перевел взгляд. Он смотрел на меня так, как хотелось бы, чтоб смотрели, наверно, на каждую. И самая отверженная феминистка, и мужененавистница тайно желала подобного взгляда, возможно, не ощущавшая его на себе никогда, иначе не была бы такой отвязной. Это был взгляд из любовных сцен, тщательно отработанных и переснятых не единожды, чтоб не вызывать никаких подозрений в искренности игры актеров. Это был взгляд, ради которого многие дамы активно воздействуют на свою внешность вплоть до хирургического вмешательства. Взгляд, от которого бросало то в осознание своей божественной (не меньше) неотразимости, то в неконтролируемое смущение. Потому что приходилось просто тихо и бесконечно плавиться. Как мороженое. Я раньше думала, что это просто словесный оборот такой, сравнение, теперь ощутила это на себе. И растерялась. Просто не знала, что делать, поэтому не двигалась с места, то и дело переводя взгляд с его глаз на руки, на пол и обратно.

А теперь внимание! Вздыхайте, любительницы любовных романов. Эти сопли в сахаре для вас в полном объеме и в мельчайших подробностях…

Я не знаю, сколько прошло времени в этом ступоре, минута, может, две, может, десять. Но сколько бы это время ни длилось, мне хотелось, чтоб оно продолжалось еще больше. Мне хотелось ощущать этот взгляд вожделения, восхищения и желания и таять под ним. Таять. Таять, когда он медленно подошел ко мне, таять, когда, едва касаясь, пальцами провел по моему лицу, смахивая капли, таять, когда нежно прикоснулся губами. Таять. Просто испаряться на белых простынях, немного влажных от моих волос и наших тел, медленно и неспешно.

Мы занимались любовью как сумасшедшие. Мы будто узнавали друг друга, выпивали изнутри, при этом не говоря не слова, – только глаза, только прикосновения, только дыхание. Только правильно подобранный момент сближения, чтоб потом стоять, обнимаясь, возле панорамного окна, пить кофе и досушивать растрепанные волосы, теперь уже с тонким запахом его тела.

* * *

Не любила я эти пятничные розыгрыши. Особенно связанные с пением или едой. Не умела я ни то, ни другое. А когда приходилось исполнять что-то подобное на сцене в самом комичном из представлений, тогда-то и проверялись на прочность все возможные варианты самоиронии. И дело здесь обстояло, скорее, не в страхе выглядеть смешно, это иногда, как известно, спасает, другое дело – перед кем. В наш век скрытности чувств – с чувством юмора так же обстоят некие сложности. Объясняй потом новенькому партнеру, что слово его ответственного организатора – закон, когда он видит перед глазами его лицо, перемазанное взбитыми сливками после победного поглощения виноградинок. Или авторитетное положение к залу, когда целился привязанным вокруг торса на длинной нитке карандашом в узкое горлышко бутылки. Это нас с вами сейчас просто мило улыбнуло, а для кого-то – слом программы, причем на корню. Так же, как и бегающие вдоль рядов эксперты в виде «мотоциклов». Проще собрание три раза пересказать, нежели донести до новичка, что это просто метафора и «у экспертов свои причуды».

А уж когда директор начинал с залом в мячик играть, а самые яркие персонажи за этот мячик наносили друг другу тяжкие телесные, так это вообще тушите свет. Сложно заставлять людей думать, еще сложнее сбивать стереотипы.

* * *

– Ты красивая молодая женщина, Лер. Не могу я поверить, что у тебя никого нет, – Варсов двусмысленно затягивал паузы, проминая остатки сигареты в пепельнице.

«Вот завели-то они тему…»

Видимо, вопросы бизнеса так или иначе со временем исчерпывают себя, хотя обсуждения тех или иных партнеров порой не имели предела.

– Хотя бы для здоровья…

«Постеснялся хоть посла бы, иль совсем башкой ослаб…» – первое, что промелькнуло в голове. Нет, ну, действительно, все могу понять – наболело. Но при «мэтрах»-то наших зачем?! И не в сауне вроде как с пивом находимся… Что за тема-то вдруг такая…

– Да перестань ты, Лер, – бросил он, откидываясь в кресле. – Напряглась прям даже как-то. Все свои тут. Просто действительно интересно.

– Просто секс – не самоцель, если ты об этом. Это всего лишь пятиминутное удовольствие, – пожала плечами я.

«Ладно. Ваша взяла. Поиграем…»

– Ну, значит, ты не с теми спишь, – перебил он, демонстративно подняв правую бровь. – Мне и пяти часов бывает маловато.

– Я утрирую, Вань, – играть, так играть. – Но, по сути… Да, час, да, ночь. Но на утро ты уже не особо придаешь этому значение. Куда важнее, что остается после…

– И что же остается?

– У всех по-разному. Кто, как говорится, какие цели преследовал.

– И какие же преследуешь ты? – не унимался он, чем обострил интерес всех присутствующих. Чего он от меня добивается все же? И зачем?!

– Ну, хорошо, – я глубоко вдохнула, прежде чем начать монолог. – Я не спорю, секс – это прекрасно. Потому что сладко, потому что отключается голова, потому что ощущаешь себя на вершине мира, а вся жизнь кажется одним сплошным оргазмом. Жаль, что только кажется… Но куда весомее тем не менее – кого ты видишь, когда просыпаешься. Что ты чувствуешь в тот момент: «Бицепсы тебе, конечно, подкачать не мешало бы, милый, но с членом ты управляешься неплохо…» – или же понимаешь, что первое, что ты хочешь увидеть, проснувшись завтра с утра, – это вновь его спящее лицо. И если так происходит, то никакой минутный оргазм с этим не сравнится. Хотя это и есть, наверное, тот самый оргазм – оргазм длинною в жизнь, – я старалась не смотреть никому в глаза. – Давно уже известно и прописано во всех незамудренных цитатниках, что мы любим человека не за что-то и далеко не вопреки. Мы любим в нем те ощущения, которые он нам дарит, порою даже сам того не осознавая.

– Звучит как цитаты из книг, – он ухмыльнулся. – Заученно и не совсем правдоподобно.

– Хочешь сказать, что ты никогда не заглядывалась на другого, имея на тот момент постоянного?

– Нет в нашем мире ничего постоянного…

– Вот именно! – он аж вспыхнул изнутри. – И все эти игры в верность не более чем блеф.

– Ты путаешь разные вещи, Вань. Непостоянство я имею в виду в рамках всей жизни: люди встречаются, люди расходятся, каждый день меняется что-то. А измена – это элементарное неуважение на фоне душевной проституции.

Он осекся на минуту. Присутствующие партнеры с любопытством наблюдали за нашим диалогом, прерывать который явно никто не собирался.

– Хочешь сказать, ты – олицетворение душевной монахини?

– Я не изменяю прежде всего самой себе. Не хочу и не умею просто трахаться, если ты об этом. Нет в этом смысла. Можете смотреть на меня как на идиотку, но я не вижу в этом удовольствия. И мне искренне жаль тех женщин, которые используют трах как доказательство собственной привлекательности, когда, ложась в постель с очередным «поклонником своей красоты и уникальности», она думает: «Ура! Меня все еще хотят». Сам оргазм-то происходит в большинстве случаев именно от этих мыслей, а количество выпитого накануне здесь, конечно же, ни при чем. Комплексы все это, не более того. И есть элементарный способ удостовериться в моих словах – просто посмотрите наутро в зеркало и задайте себе один вопрос, всего один: «А смысл?» Ведь сегодняшней ночью на вашем месте будет кто-то другой, кого будут иметь так же, как и вас несколько часов назад. В тех же позах, с тем же дыханием, с той же частотой. Вы это, не вы – да какая разница… Льстит? Мне кажется, сомнительно. И мне жаль вас. Что же я? А я просто слишком отчетливо знаю, чего хочу, и, слава богу, мне есть кого хотеть. Поэтому и вопрос измены смешон и нелогичен. Не могу я, уж простите, есть мясо с кровью, когда хочется шоколад. Самое последнее в нашей жизни – это изменить своей цели и своему желанию. Слово «цель» здесь, кстати, тоже выделяется красным! – Но это мое мнение, – рассекла я возникшую паузу и теперь уже в свою очередь откинулась на спинку стула.

– Тебе, Батунина, реально надо на митинге с трибун народ напутствовать, – отшутился через какое-то время «посол». – Съели, господа? Теперь сидите и думайте о своих беспечных половых связях. Долго только не думайте – нам еще корпоративную сценку обсудить надо. У тебя есть какие-нибудь мысли, Лер? Времени не так уж и много осталось, а облажаться не хотелось бы…

* * *

Корпоратив. Корпоративы – это вообще отдельная тема. Их я, кстати, не любила тоже. И не потому, что приходилось улыбаться тем, кого разве что с локтя хотелось одарить вниманием (у нас все-таки иное устройство бизнеса и взаимоотношений в нем, хотя такие истории тоже случаются), а, скорее, от того, что грани понимания изрядно стирались. Поначалу, конечно, нравилось, когда ни с того ни с сего вас коллективно грузят в автобусы и под веселье и прибаутки транспортируют в культурно-развлекательный центр где-нибудь в центре Москвы, закрывают для вас огромный зал (или этаж без малого), потчуют ресторанными яствами и веселят продолжительными шоу-программами. В то время как не каждая достаточно крупная компания позволяет себе подобные гулянья в какие-то важные памятные даты. Нравилось без причин и особых поводов проводить вечера в подобной атмосфере, укореняя мысли, что праздники в жизни не зависят от календарных дат, немного хмелеть и, по-идиотски улыбаясь, в унисон с партнерами орать тосты «за бизнес!». Нравилось. Всем нравилось. И прежде всего потому, что халява. О! Это сладкое слово! Все мы падки на нее и ее суть. Не кривите душой, ничто не сравнится с этим щекотливым чувством выпавшего ни-за-что. Просто так взявшего и свалившегося то ли за какие-то неведомые заслуги, то ли просто за красивый разрез глаз. И собственная значимость в такие моменты рвет все рекорды по скачкам в высоту. У кого-то еще срабатывает момент неприятия с неприкрытой демонстрацией собственной недостойности. Но под дырявым сукном лицемерия мы же понимаем, что в глубине души каждый позиционирует себя тем самым, ради кого вообще все это затевалось.

И все бы ничего, пока подобное не начинает восприниматься как должное. Здесь-то динамика проявляет себя в полной мере.

Поэтому все чаще на подобных мероприятиях я находила для себя местечко поотдаленнее от эпицентра событий. Меня вполне устраивала больше наблюдательная позиция за отдыхом собравшихся людей, с характерными потугами изображающих из себя «светское общество»: все эти наигранные дешевые улыбки, обсуждения якобы общих тем и вечно голодные взгляды, поистине стремящиеся лишь стянуть что-нибудь совершенно безвкусное, но непременно съедобное со стола. И все по той же причине – пред халявой нет героев.

* * *

В который раз удивляюсь глубине и проникновенности давно избитой фразы: со стороны виднее. Знать бы наверняка, где есть та самая сторона…

Поэтому я наблюдала. Я все больше начинала увлекаться этим процессом. Знакомые мне люди, но несколько в иных условиях, – улови разницу, как говорится. А разница была, и больше в эмоциональном плане. Эмоции людей – моя любимая наука, хотя в тот момент я только познавала ее азы. В ней нет правил и, главное, исключений, нет необоснованностей и теоретических предположений, она в корне не изучаемая, и слава богу! Эта наука есть аксиома, которая, как нам всем известно, не требует…

Поэтому людские эмоции для меня были чем-то вроде ярких лампочек в темном лабиринте личностей, что освещают их слабые стороны. В подобных местах я лицезрела буквально калейдоскопы красок. Особенно увлекательными были те, кто по умолчанию распознавались «своими».

* * *

Но со временем притуплялось и это. Лица все больше становились для меня приборными панелями, куда выводятся все механизмы тела и его физико-химические процессы. И я подолгу всматривалась в эти панели, будто в пазл соединяя их черты: нос, подбородок, разрез глаз, очертания скул. Долго-долго… иногда до слез от напряжения. Я ищу там душу, и порой она проступает. Непонятным, неожиданным образом. Все равно как, долго всматриваясь в последовательность абстрактных узоров, ты вдруг складываешь отчетливую картинку, и, как правило, ту, которую никак не ожидаешь увидеть. Эти ощущения чем-то схожи… чем-то. Но проступала она не у всех.

Не являлось исключением и собственное: причиной долгих порой разглядываний своего отражения была отнюдь не самовлюбленность, как принято предполагать. Это, скорее, поиск. Ты просто ищешь, ищешь там себя. Просто стараешься не потерять эту ниточку в запутанных историях и стереотипах, так приятно и ненавязчиво окутывающих в рамках социума. Наверно, поэтому эти поиски всегда проходят в отсутствие посторонних глаз.

* * *

В тот раз мы не облажались. Почетное второе место в капустнике филиала «Один день из жизни партнера» было справедливо нашим. Тянули бы и на первое, но отсутствие профессионального звукозаписывающего оборудования среди партнеров нашей структуры дало очевидное преимущество музыкально образованным соперникам. Но тогда это уже не имело значения. Победителей, как известно, не судят. А мы считали себя победителями, хотя Игорь предпочел даже не смотреть на наше творчество, насколько я могла видеть с ярко освещенной сцены. Наверное, это и к лучшему: меня очень смущали его глаза. Но еще больше хотелось в них смотреть – запретный плод… вы сами знаете. А он был запретным…

* * *