Лара вернулась домой.
Братья в ожидании завтрака сидели на кухонном угловом диване, сколоченном папой. Сеня уже успокоился и беззаботно переговаривался с Тимой. Мама, гремя посудой, зыркнула хмуро, метнула пару металлических искр из глаз. Лара сжалась: опять не угодила…
– Что ты телепаешься нога за ногу волоча! Неужели быстрее нельзя?! На, кур покорми да яйца собери. – Мать сунула миску с пшеном.
– Мама, пожалуйста, пусть Тима сходит! – взмолилась Лара.
– С чего вдруг? – Родительница развернулась, посмотрела в упор.
– Я Борьки боюсь, – созналась Лара, – Он драться со мной лезет, взлетает и больно клюется.
– Вот дебилка, – с затаенным удовольствием протянула мать, – Даже с петухом справится не в состоянии. Палку возьми и огрей его как следует, прятаться впредь будет. А коли не в состоянии защититься, тогда пусть клюет тебя в темечко до самой до смерти. Невелика потеря. Царь Дадон ты наш!
Братья весело прыснули со смеху, повторяя: «Дадон!» – и показывая на Лару пальцами.
Она обреченно взяла миску, вышла на улицу, обогнула дом и медленно побрела навстречу судьбе.
На заднем дворе вдоль забора слева направо выстроились рядком хозяйственные постройки. В левом углу находилась баня, в десяти метрах от нее – собачья будка. Далее напротив дома располагался курятник и загон для выгула птицы. Затем стояли сарай и дровник, разделенные веревками для сушки белья. В правом дальнем углу участка почетно высился туалет.
Пестрый коричнево-оранжево-красный Боря по-хозяйски важно разгулял по огороженному сеткой-рабицей загону. Издали завидев Лару, он резко встрепенулся, нахохлился, распушил хвост и неспешно приблизился ко входу. Наконец-то свершилось достойное внимания петуха событие – недруг явился.
Лара прерывисто вздохнула, обернулась на дом. Из кухонного окна выглядывали заинтересованные мордашки братьев – зрители готовы. Они помахали Ларе, а Тима указал на калитку: «Заходи!»
Здесь тебе никто не поможет, наоборот, они будут глядеть и радоваться твоим мучениям и бедам. Ты актер на отраду публике: чем тебе хуже, тем им веселее.
Лара подняла с земли толстую метровую палку, бывшую когда-то заборной штакетиной, и приблизилась к загону. Острая вонь куриного помета шибанула в нос: настоящий нашатырь, чистить бесполезно. Лара смахнула навернувшиеся от интенсивного запаха слезы и повернула задвижку. Боря распушился сильнее и издал победно-громкое «Кукареку!»
Сомнений, кто главный, у Лары давно уже не было. Она набрала воздуха в грудь и, не выдыхая, медленно приоткрыла дверь. Петух мгновенно всунул голову в образовавшуюся щель. Лара легонько ткнула его палкой – Боря попятился, а Лара мгновенно промелькнула внутрь, захлопнула калитку и повернула вертушку. Не хватало еще, чтоб куры разбрелись по округе гулять, за такое мать шкуру без промедления спустит.
Лара схватила в кулак горсть пшена и бросила на землю широким жестом. Хотя бы куры не будут мешать. Борька подбежал и больно клюнул в щиколотку. Лара взвизгнула «Ай!» и треснула петуха палкой по спине. Боря не смутился, отступил назад, а потом как взлетит и долбанёт Лару в предплечье. Гад!
Она резко вытряхнула остатки пшена в кормушку и рванула к курятнику. Петух несся сзади. Лара влетела внутрь помещения и спешно захлопнула за собою дверь. Сердце стучало бешено. Время отдышаться и продумать стратегию отступления.
В дальнем углу под насестами лежала поклеванная белая курица, с кровоподтеками и выдранными перьями на правом бедре и животе. Птица еще дышала.
Лара нашла три яйца, положила их в миску и выглянула в окно. Борька важно шествовал в противоположный угол ограды. Если бесшумно открыть дверь, то есть шанс без драки проскользнуть в калитку – развернутый спиной петух не сразу заметит назойливого чужака.
Лара добежала до выхода и повернула щеколду, когда Боря настиг ее. Крепко схватив миску, она отвернулась. Петух клюнул в попу – Лара взвизгнула. Из открытой форточки кухонного окна донесся громкий дружный гогот.
Лара выпала из ограды, зацепившись о высокий порожек и потеряв тапочек-мыльницу. Держа под мышкой посудину и тыкая Борю палкой в наглую морду, Лара ногой захлопнула дверь и потянулась к задвижке. Миска наклонилась, одно из яиц выкатилось и плюхнулось с хрустом на землю. Разбилось.
Из кухонной форточки раздался громкий крик матери:
– Яйцо подними и Волче отдай!
– Оно разбилось, – проорала Лара в ответ.
– Я видела. В руки собери и псу отнеси, придурочная! – велела мама, следом донесся веселый хохот братьев.
Поставив миску на траву, Лара подхватила ладонями склизкие остатки яйца вместе со скорлупой, бегом пробежала три метра и плюхнула содержимое рук в пустую кастрюлю.
Волча стрелой вылетел из будки. Лара присела и подставила ладони тыльной стороной. Пес облизал их и уткнулся мордой в миску. Послышался скрежет скорлупок по металлу.
Собаку взяли четыре года назад, когда переехали в этот поселок Черничное поле, или как по-простому называли его местные – Черничное. Три тысячи человек населения кормил деревообрабатывающий завод.
Одним вечером отец пришел с работы загадочно улыбающийся, вытащил из-за пазухи толстопузого пушистого щенка и опустил его вниз. Малыш попытался идти, но задние ноги на крашенном эмалью полу разъехались по сторонам. Забавно!
– Вот, хозяйка, смотри, охранника нам раздобыл, – обратился папа к маме.
– Какой из дворняжки охранник? – выразительно фыркнула та в ответ.
– Ты чего?! Это породистый пес. Чехословацкая волчья собака, помесь волка и собаки.
Мать внимательно присмотрелась.
– И правду похож… Только хвост уж больно поросячий, закручен в загогулину аж на два раза.
– Так щенок еще маленький, вырастет – хвост и распрямится, – пообещал отец.
Волча вымахал в крупного пса неопределенного окраса. Основная шерсть желто-серая, грудка и живот светлые, а верх темный, почти черный. На зиму вырастал объемный густой подшерсток и целое лето выпадал клоками.
К хозяевам Волча относился дружелюбно, чужих же в дом не пускал, гавкал с цепи во весь могучий голос. Отличался пес и двумя слабостями: любил отлучиться в самоволку да еду воровал у окрестных собак, домой вместе с чужой посудиной возвращался. Бежит, «поросячий» хвост колечком по сторонам виляет, а в зубах накрепко кастрюля зажата.
Вся деревня знала, где следы искать.
– Людка, – обращался народ к матери, – у вас часом нашей кормушки не завалялось? Волча недавеча пробегал, говорят.
Посудину находили подле будки или, бывало, внутри. Возвращали пустой и начисто вылизанной. А пес новую в очередную отлучку приносил.
Мать по первости замахнулась на собаку, но отец строго встал между ними:
– Потомка волков бить нельзя! Достойное животное такого обращения не выдержит, убежит.
Мама нахмурилась, но смирилась. Так бы и не трогала Волчу никогда, но, на беду, занесло в края заядлого охотника. Зашел тот к отцу в гости. Папа давай хвастать собакой, а мужичок строго глянул и говорит:
– Волча хорош, только это не помесь волка. Ростом недотягивает. Да и хвост у тех прямой, вниз опущен между задних ног, а у вашего – в два круга закручен и вверх поднят.
– Вот и я говорю: поросячий хвостик у него, не волчий, – встряла мать.
– Песик на лайку похож, – вынес вердикт охотник.
– Разве не черные они? – удивился отец.
– Лайки разного окраса бывают. Волча походит на западно-сибирскую, палевую. По крайней мере, след виден.
Охотник уехал, а статус пса резко понизился с благородного породистого на дворовую помесь лайки. Вместе со статусом потерял Волча и физическую неприкосновенность за недостойные проступки. Подвел его «поросячий» хвост.
Мама сильно возмущалась, что два года никто надлежащим образом не воспитывал собаку, разбаловали.
– Даже с псом надули! Что за деревня такая?! Врут на каждом шагу, в магазинах обсчитывают, завидуют и грязью друг друга поливают. Зачем я только согласилась сюда переехать? Дерьмовый народец тут живет, – в сердцах выговаривала родительница.
Волча сильно удивился, получив от матери палкой первый раз, даже не убежал, лишь тихо взвизгнул. Глаза его расширились, холка опустилась, конечности подкосились. Хвост же медленно отмотал два круга по часовой стрелке – распрямился впервые в жизни – и лег ровно промеж задних лап, завернувшись вовнутрь.
Мама тогда ликующе улыбнулась и пообещала:
– Научу тебя послушанию, своенравная псина. Скоро по струнке будешь ходить и хвост по команде разгибать.
От скрежета яйца по металлу у Лары свело зубы. Под активным движением языка собаки посудина перекатывалась по земле. Волча, прекращай, пусто там!
Лара собралась уже уходить, как мать снова прокричала в форточку:
– Скорлупу обратно курам закинь, им кальций нужен.
Покушаться на имущество Волчи совсем не хотелось. Лара медленно поднесла руку к краю кормушки – пес расширил глаза, шерсть его приподнялась, морда оскалилась. Пока легонько. Еду таскать из-под собственного носа собака не позволяла даже хозяевам.
Лара схватила палку и резко потянула ею кастрюлю. Волча вскочил, принялся лаять, но цепь его держала крепко. Лара вытащила проклятую скорлупу, перекинула через ограждение курятника, палкой вернула посудину на место.
Пес обнюхал пустоту и умиротворенно прилег рядом, высунув язык и неспешно елозя «поросячьим» хвостиком по земле.
Лара подняла миску с яйцами и побрела домой в одном тапочке, аккуратно ступая голой стопой по траве, чтоб не запачкаться.
Лара подала маме миску.
– Не ребенок, а сплошной убыток. В кого такой криворукой уродилась?! – отчитала мать, сделала секундную паузу и продолжила, – В бабку свою…
Тима за спиной матери показал Ларе язык и ткнул пальцем, жестами говоря: «Так тебе и надо!»
– Курицу в сарае заклевали. Живая пока. Я ее одну закрыла, – сообщила Лара.
Мать швырнула со всего маху кухонное полотенце на табурет.
– Ни единой хорошей новости от тебя не услышишь, сплошные проблемы. Нет бы радостной весточки хоть раз домой принести. – Она выключила плиту. – Что этим курам поганым надо?! И мел им ношу, и витамины даю, и комбикорм покупаю. Все равно им чего-то не хватает, сволочам. Перерубить их уже всех разом и не мучаться…
Мама взглянула на Лару, пелена в материнских глазах рассеялась, заискрились металлом звездочки.
– Пойдем! – Мать схватила огромный нож. – Тазик большой захвати.
– Почему опять я? Пусть Тима хоть раз сходит! – возмутилась Лара.
– Ах, ты бесстыжая! Лишь бы ей отдыхать… Сама или помочь? – Родительница указала взглядом на висящий на стене кипятильник, шнуром от которого уже не раз перепадало детям.
Лара вздохнула и обреченно поплелась вслед.
Вдвоем спустились с крыльца. Мама обернулась и, тряся рукой с ножом, взревела:
– Смерти моей хочешь?
Лара от неожиданности аж подпрыгнула, дышать перестала.
– Нет, – ответила она и для добавления убедительности покачала головой.
– Тогда какого лешего в одном тапке разгуливаешь? – Мать смотрела в упор.
– Второй у кур остался, за порог зацепился.
– Глаза б тебя не видели. Надо же уродиться столь тупой. Снимай этот тоже! В одном сапоге или носке ходить – к погибели матери. Примета такая.
Родительница развернулась и размашисто зашагала во двор. Лара босиком семенила вослед, держа одинокий тапок в руке.
Петух Борька, завидев мать, забился в дальний угол загородки, уткнулся клювом в землю и замер. Только глаз шевелился – хозяйку наблюдал. Мама ступила в куриный загон, метнула Ларе вторую мыльницу.
– Лови, полоумная!
Через минуту мать вышла из курятника, крепко держа поклеванную несушку за бока. Волча, завидев будущую еду, одобрительно загавкал. Мама прошествовала к чурке перед сараем. Она вытащила топор, резко кинула куру на пень и размахнулась.
Лара успела отвернуться в последний момент – послышался хруст и стук. Тело протрясло крупной дрожью. Как легко мама умеет убивать! Ни лишней мысли, ни жалости. Лара обернулась – ко псу летела куриная голова. Собака подпрыгнула, схватила добычу и принялась с урчанием грызть. Рот Лары заполнился тягучей горькой слюной, затошнило.
– Топор и тот тупой, – возмущалась мама, – Что стоишь? Сбегай в кладовку за наволочкой с перьями. Живо!
Лара принесла и поставила мешок перед матерью. Та положила куру в таз и велела:
– Ощипывай, я пойду кашу доварю.
– Я не умею.
– Что сложного?! Смотри, берешь несколько перьев и выдираешь, в наволочку складываешь. Много сразу не хватай, не вытащишь.
Уходя, мама обернулась, дала наказ:
– Курицу одну ни при каких обстоятельствах оставлять нельзя. Или я тебя вместо нее в супе сварю. Ясно?
Совсем как Баба-яга в сказках сделала бы. Лара через силу улыбнулась и кивнула.
Избегая смотреть на место казни, она присела на корточки и принялась выщипывать перья со спины несушки. Сладковатый запах крови бил в нос, вызывая тошноту. Лара старалась не прикасаться к тушке еще теплой птицы, захватывала перьевую массу поверху.
Работа оказалась тяжелой: пальцы проскальзывали. Выдернув верхний слой, Лара ухватила мягкий внутренний и с легкостью вытащила. Не перо, а пух, тончайшие ворсинки колыхались на воздухе даже без ветра. Лара оттянула руку и посмотрела сквозь округлое пушистое перышко на небо. Какое милое облачко получилось бы!
Она очистила спинку птицы, когда показалась мать, держащая нож.
– Что копошишься? Ничего толком сделать не в состоянии. Иди домой! Сестру разбуди и в порядок приведи. Потом завтракать будем, каша напаривается.
Лара прошла в бывшую родительскую спальню, здесь ночевали мама и младшая из детей Кася. Отец давно обитал отдельно, в большой комнате.
Сестра смешно сопела во сне: втягивала воздух с шипением через нос, а выдыхала ртом, опуская нижнюю губу.
– Косуля, вставай! Утро уже, кушать скоро будем. – Лара погладила малышку по голове.
Кася недовольно хмыкнула, потянулась и села на кровати. Лара одела ей ситцевое платье, желтое в красный цветочек, и серые носочки. Затем причесала сестру и, с трудом собрав короткие волосы на макушке, заплела миниатюрный хвостик-пальму. Они прошли в кухню и сели дожидаться родительницы.
Та вернулась злая. Засунула куру в холодильник, нещадно ругаясь:
– Ни единого ножа острого в доме нет. Мужик есть, а ножей нет! Как мне это надоело!
Мать из широкой низкой кастрюли отложила в отдельную тарелку кашу Косуле, оставшуюся массу разровняла, поделила на четыре равных сектора и выставила посудину на центр обеденного стола.
– Ешьте! – велела она.
Лара бросила быстрый взгляд на еду: сегодня густая пшенная, форму хорошо держит, за границы не расплывется, братья по краям не подъедят. Успокоившись, Лара усадила Касю в низкий детский стульчик, уселась на пол перед сестрой и принялась, долго дуя на каждую ложку, кормить Касю.
Родительница тем временем вытащила из хлебницы четвертинку буханки черного, положила ее на разделочную доску на втором, хозяйственном, столе и приступила к нарезке. Нож безобразно давил мякиш хлеба. Мама откинула тупой инструмент, схватилась за следующий.
Незримое напряжение повисло в пространстве: мать раздувалась воздушным шариком; скоро взорвется и разбрызгает вокруг тысячи невидимых колючек. Больно будет всем.
Сжавшись, Лара кормила сестру и наблюдала: хлеб снова лишь мялся.
– Все тупые, – сокрушалась мать и грозилась, – Ими бы яйца скотине пропитому отрезать!
Она отшвырнула в ярости нож, тот ударился о стену и упал на пол, воткнувшись острием. Тима восторженно распахнул глаза и радостно хмыкнул.
Мама не сдалась, а достала из ящика третий инструмент, гораздо крупнее первых двух. Она ожесточенно принялась пилить несчастную четвертинку – хлеб то резался, то давился.
Хлопнула дверь на веранде.
– Кого нелегкая принесла?! И так сплошные проблемы, – со вздохом прокомментировала родительница.
Во внутреннюю дверь постучали. Вошла улыбающаяся соседка из дома напротив.
– Людка, займешь соли? – с порога попросила тетя Лида и, зайдя в кухню, протянула солонку из толстого рифленого стекла, – Закончилась у нас.
– Нельзя соседям соль занимать, – монотонным голосом отчитала мать, – Одолжишь – в ответ насолят.
– Тьфу, опять я забыла. – От досады тетя Лида махнула рукой.
Мать довольно улыбнулась.
– Ничего, сейчас порешаем, – успокоила она гостью и обратилась к Ларе, – Старшая, найди-ка монету поменьше у меня в кошельке.
Лара бодро вскочила с пола, схватила потрепанный вязаный кошель и, покопавшись, вытащила десять копеек.
– Тете Лиде отдай и скажи: «В долг даю», – проинструктировала мама.
Лара повторила заветные слова, протянув монету соседке. Та взяла, прищурилась и спросила:
– Сколько лет-то тебе уже?
– Тринадцать.
Тетя Лида развернулась к матери, произнесла:
– Дочка твоя красавицей растет.
– Чего удумала! – фыркнула мать и вскочила с табуретки.
Она подошла к Ларе, схватила ее за предплечье и, указывая пальцем, обратилась к соседке:
– Внимательнее посмотри! Нос картошкой, глаза коровьи и губ нет. Тощая, неуклюжая. В бабку, Витькину мать, уродливостью пошла. Пока худая, потом в бочонок на ножках превратится. Где красоту ты только углядела?! Вот Тимка… – мама призывно махнула рукой.
Брат бросил ложку на стол, вылез с углового дивана и послушно встал рядом с Ларой.
Мать продолжила говорить:
– Смотри, очей не оторвать! В меня весь: подбородок волевой, губки пухлые, нос ровненький, брови знатные, волосы черные и гладкие. А глаза какие?! Цвета синеватой стали и светлыми звездочками по радужке. Не зря бабушка меня Звездоглазкой называла… Тима единственный из детей в меня пошел, остальные отцовской породы: болотный мутный взор, волосы-мочалка. Кажется, копна, а в пучок сожмешь, так кот наплакал – до чего жидкие. Разве что пыль в глаза пускать годится.
Мама замолчала, победно улыбнулась и окинула взглядом стоящих детей.
– Ну-ка, встаньте бочком! – велела она.
Лара и Тима послушно подвинулись плечом к плечу. Мать положила ладонь на голову брата и медленно переместила к середине уха Лары.
– Тимоша на два с половиной года младше сестры. А, вишь, высокий какой! Скоро догонит и перегонит. Статный богатырь растет.
Родительница гордо взглянула на соседку. Та, улыбаясь и покачивая головой, произнесла:
– Странные дела творятся… Дочь хвалю, а мать против.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке