Тари насупилась, допивая кофе. Тэрны считались лучшими предсказателями, соперничать с которыми могли только сирены. Чистокровных тэрнов осталось уже очень мало, и ещё меньше из них желало работать на Содружественную Империю и Корону. Тэрны предпочитали одинокую уединённую жизнь, желательно где-нибудь в северных горах. Тари могла их понять – меньше народу вокруг значит меньше случайных видений. Тем более за пару сотен лет весь мир надоест.

Но большинство адептов ордена Провидения в Марлее имели примесь тэрнской крови и выглядели соответствующе. Взять Эдгара. Как и Тари, он на четверть тэрн, а потому худощав и высок, на голову с лишним выше обычного горожанина. От северных предков достались ему и яркие голубые глаза, и тонкие черты лица, а в Тари человеческая кровь оказалась сильнее любых иных.

Магистр тем временем поторопился закончить свой бокал, встал и со значительной высоты пробурчал:

– Давайте уже работайте. У нас новые материалы собраны, пора разобрать их по косточкам. Дело важное, вдругорядь и сам государь увидит.

Подумав, добавил:

– Тари, как закончите, зайди ко мне с отчётом. Будут тебе надбавки.

Магистр ушёл. Эдгар подал руку Тари:

– Сошлёт тебя в дальние дали, и тогда проклянёшь свои тэрнские корни.

Колеблясь, она всё же оперлась на его ладонь. И снова внимательный взгляд, и снова прохладное прикосновение, и снова Тари краснеет.

– Как смотришь на то, чтобы сходить в театр? – тихо, почти шёпотом, спросил Эдгар, склоняясь к ней. – Ложу не обещаю, но мой знакомый постановщик пригласил меня в партер. С компанией.

– Я подумаю, – неуверенно и тоже почти шёпотом ответила Тари.

– Думай скорее, – усмехнулся Эдгар, поглаживая её ладонь.

***

У Тари болела голова. Отвратительное начало выходного дня. И сегодня не выйдет нырнуть под одеяло и насладиться долгожданным отдыхом в тишине и спокойствии. О, нет!

Сегодня она идёт в театр с Эдгаром на то самое представление, подаренное его товарищем.

Всю прошлую дюжину дней они работали над новыми предсказаниями. Всем отделом перебирали описания вещих снов за год, раскладывали карты и бросали руны. Даже погодными приметами не побрезговали, хотя на них сильно полагаться не стоило. Читали и переписывали заметки, разбирали каждое знамение на мелкие детали, искали и перепроверяли толкования. В общем наизнанку вывернулись.

По всему выходило, что Содружественная Империя под угрозой большого кризиса, причём опасность идёт изнутри. Всё кричало о заговоре, о предательстве, но пока не удавалось выловить никакой конкретики. Иногда косвенные приметы указывали то на один, то на другой Большой Дом Империи, но никак не складывались в единую картину. И почти всегда угроза приходила на фоне холода. Зима же перевалила за середину, а значит, время утекало сквозь пальцы. На орден давили, требуя точного ответа.

«И вот когда в стране великие потрясения, я смотрю развратные сны», – кисло думала Тари, собираясь на встречу. В театр, да ещё и на свидание стоило бы принарядиться. Но в шкафу у неё нашлось ровно три одинаковых зимних юбки из грубой, едва окрашенной шерсти, огромная коричневая кофта до колена да десяток нижних сорочек. Летом можно было достать корсет потуже, платок цветастый повязать, а тут… Тари попыталась заплести ленты в волосы и затейливо их уложить, как учила мама в детстве. Вышло лохмато, да и голова заболела ещё сильнее. До театра идти около часа, так что есть надежда, что свежий воздух и пара горстей снега в лицо взбодрят.

Можно было и не ходить, а спокойно зайти за хлебом, да обязательно перед самым закрытие лавки, чтобы подешевле забрать, приготовить ужин, навести порядок в записях снов. Эдгар, конечно же, обидится, зато не придётся беспокоиться о его ухаживаниях и поглаживаниях.

Но Тари решилась ответить на них. Да простолюдинка баронету не партия, так она ведь никогда и не планировала замужество – кто её возьмёт с образованием-то! А вот обета воздержания Тари не давала. Эдгар помог бы развеяться: галантный кавалер и обаятельный собеседник. А может и сны на него указывают? И пройдут после их свидания?

Они встретились на ближайшей к театру площади, у самого начала Свойчинской улицы, откуда виднелись часы на пожарной башне. Эдгар пришёл первым, и Тари издалека увидела его, возвышающегося над потоком. Она поспешила навстречу.

– Тари? Да ты выглядишь прямо как клубочек шерсти, – умилился Эдгар, склоняясь к ней.

– Не клубочек, а волшебный клубочек! – торжественно поправила Тари, перекрикивая шум улицы. – Пойдём, покажу тебе дорогу.

И, схватив его за руку, потащила к театру. Эдгар расхохотался, перехватил ладонь Тари поудобнее и в два шага поравнялся с ней. Теперь они шли плечом к плечу. Тари почувствовала себя вдруг совсем легко. Гулять с кем-то, шутить, не думать о будущем было приятно.

Летом театры открывались для широкой публики. Обычно для них строили не слишком устойчивые, зато просторные деревянные здания, где в хорошую погоду почти непрерывно шли выступления. За четверть гроша любой мог зайти поглазеть на актёров. Сидячие места наверху стоили подороже, но оставались по карману даже Тари. Знатные горожане порой заглядывали на летние представления, скрываясь под масками и простой одеждой, им негласно оставляли часть мест в середине.

С первыми заморозками театр переезжал в танцевальные залы театральных покровителей из Больших Домов. Тогда-то и открывался развлекательный сезон для столичных сливок общества. Менялись и актёры, и пьесы, чтобы отвечать вкусам более капризной публики. И вот на такие спектакли попасть было сложнее.

Сегодня представление держал Дом Розуэл в одной из своих городских резиденций. Светлое здание в классическом стиле, со скромной лепниной и четырьмя декоративными колоннами на фасаде, имело несколько входов. У главного толпились люди: пока высокое дворянство рассаживалось по ложам, обладателей билетов попроще не пускали. Эдгар подмигнул и подвёл Тари к торцу здания. Серебрушка покрупнее, и строгий страж у второго входа рассыпается в улыбках и пропускает «гостей мэтра постановщика».

– Хочешь познакомиться с ним? – предложил Эдгар, когда они шли по ярко освещённым коридорам, украшенным росписью со сценками из мифов. – Он, верно, сейчас рвёт на себе волосы, как и всегда перед премьерой. Презабавно.

– Жалко его тревожить. Поздравим после, – в помещении головная боль начала возвращаться, и Тари хотелось скорее снять колючий платок.

– А после не пробьёмся. Думаю, он будет безбожно пьян и окружён прелестницами, – ответил Эдгар, но настаивать не стал.

Просторную бальную залу с высокими потолками освещало три огромных позолоченных люстры. Изнутри особняк Розуэл оказался менее сдержанным, чем снаружи. Четверть залы занимали подмостки, закрытые сейчас красным бархатным занавесом, остальное заставили рядами одиночных кресел, самых дешёвых, какие только водились в Доме Розуэл. И всё равно эти кресла были дороже всей принадлежащей Тари мебели. Со второго этажа высокопоставленные гости попадали в ложи, из которых просматривалась вся зала вместе со сценой. Ложи почти не освещались, а потому любопытным сплетникам в зале не удавалось разглядеть лиц особых зрителей. Пол застелили простыми коврами, чтобы гости не скользили и не портили драгоценный паркет.

Места им достались действительно удачные: в конце четвёртого ряда. Достаточно близко, чтобы слышать даже лёгкий шёпот на сцене, и достаточно далеко, чтобы на тебя не уронили случайно реквизит. Тари выбрала самое крайнее место – не хотелось соседствовать с незнакомцем. Она сняла плащ и накрыла им кресло, скрутила из платка подголовник.

– Клубочек гнездуется, какая прелесть, – Эдгар погладил её по голове, а Тари клацнула зубами в ответ, изображая ярость. Потом села и призналась:

– Если пьеса не будет действительно блестящей, сбегу. Или засну. Прикроешь меня.

– Сбежим вместе, так романтичнее, – он взял её за руку и склонился, как бы целуя.

До начала спектакля Эдгар развлекал её историями о том, как его приятель-постановщик пришёл к идее пьесы. Тари смеялась. Зал постепенно наполнялся, и соседи посматривали на шумную пару с недоумением. Эдгар уселся рядом, продолжая рассказ уже шёпотом. Егодыхание щекотало шею, и Тари будто немного захмелела. Хотелось почему-то глупо хихикать и смотреть в его голубые глаза. Но уже поднялся занавес.

Пьеса оказалась консервативной. Тари узнала несколько религиозных сюжетов, переложенных на современный лад. Поначалу её позабавили перевоплощения: Ния Милосердная стала раздражительной герцогиней, покровительствующей госпиталям, гневный Зоркс – заносчивым магом воздуха, певуньи и прислужники обратились своенравной челядью, а спутники Виночерпия оказались странствующей труппой. Пьеса обыгрывала сразу десяток мифов. Тари поначалу следила, пытаясь предугадать, какая история начнётся следующей. Но чем дальше, тем меньше оставалось неожиданностей, и пьеса катилась по сотне раз повторённым мотивам детских сказок и храмовых песнопений. Постановка всё равно оказалась хороша, но Тари потеряла концентрацию. Глаза слипались.

– Нравится? – раздался шёпот над самым ухом.

– Да, да, – ответила она, делая вид, что вовсе даже не уплыла куда-то в свой мир, а честно смотрит пьесу… из ложи? Тари обнаружила себя не на кресле в партере, а на софе в одной из лож. Отсюда сцена виднелась как на ладони. Софа стояла совсем рядом с перилами, над ними и по бокам нависали мягкие бархатные занавеси, отсекая лишние шумы.

– Тогда постарайся не отвлекаться, – ласково прошептал её сосед. Тари кивнула, не отрываясь от игры. Как странно. Разыгрывалась сцена из мифа о появлении Великих Озёр. Ния – в образе Нии-матери – рассказывала о том, как от рук собственного брата погиб её муж, правитель небес, а дети были низвергнуты на землю. По легенде, горюя об утратах, Ния-мать пролила миллионы слёз, и из них появились Великие озёра. Тогда она спрыгнула в озеро с неба и отправилась путешествовать по миру в образе Нии-странницы. Миф не упоминался раньше в пьесе, а актриса носила одежды классического периода. Она проспала целый акт? Почему так поменялась постановка?

Тари вдруг почувствовала, как её гладят по бедру. Она перехватила руку и хотела с возмущением отчитать его, но ей зажали рот и подтянули на колени, плотно прижимая к себе.

– Тише, нас услышат, – игривый шёпот на ухо. Тари одновременно узнавала и не узнавала голос, но точно знала, что будет дальше. От голоса, от жарких объятий по всему телу пробежали мурашки. Она кивнула, и в тот же момент ладонь переместилась вниз, скользнула по шее и нырнула в вырез платья. Он мягко прикусил её за шею, второй рукой смял тонкую ткань юбки и забрался вверх по бедру. Грудь за её спиной неровно вздымалась, и ягодицами она чувствовала его возбуждение. Неуместная обстановка почему-то совсем не отвлекала Тари, а, наоборот, ещё больше будоражила. Он гладил её под одеждой, целовал шею и плечи, и даже ушки не остались без внимания. Когда его язык очертил мочку, поигрался с ней, Тари сама зажала себе рот. Он развёл ей ноги, прошёлся по чувствительному месту через ткань – совсем намокшую – и довольно хмыкнул. Сдвинул Тари с себя и поднялся, рывком подтянул её повыше, и она коленями оказалась на софе, спиной к нему. Она оперлась на ручку, наклоняясь вперёд. Он стащил с неё бельё, сжал ягодицы и торопливо, одним движением, вошёл. Мир поплыл…

– Тари! – вдруг донеслось справа от неё. – Ты в порядке?

Она ошалело повернулась к Эдгару, сидевшему с ней. Прерванный сон не отпускал, и она не сразу поняла, где находится.

– А-аа?

– Я дал бы тебе ещё поспать, – извиняющимся тоном пояснил он, – но ты стонала. Решил разбудить, вдруг снится кошмар.

– Спасибо, – выдавила из себя Тари. Сердце до сих пор колотилось от восторга и возбуждения. Конечно, кошмар: смотреть в общественном месте развратные сны о разврате в общественном месте. – Мне нужно проветриться.

– Сейчас антракт. Но мы можем не возвращаться. Если спросит, то скажу мэтру, что свидание удалось, и нам пришлось немедленно сбежать.

Тари кивнула, торопливо наматывая платок. Вот уж удачное свидание ей привиделось.

– Ты хочешь домой? – уточнил Эдгар, когда они шли к выходу.

– Не знаю. Я правда странно себя чувствую, – почти честно ответила Тари, – голова ещё с утра болела.

– Тогда домой. Я провожу.

Тари благодарно кивнула. Их неторопливая прогулка чуть охладила её пыл, а деликатное присутствие Эдгара успокоило. Он будто ничуть не расстроился и разгромно критиковал пьесу, утверждая, что на ней кто угодно бы заснул, не говоря уже об адептках ордена, замученных до полусмерти начальством. У дома она втянула его на лестницу в темноту.

– Будем прощаться? – уточнил Эдгар. Тари захихикала. Она поднялась на пару ступеней, сравнявшись с ним в росте, и потянулась поцеловать его в щёку. Эдгар чуть повернулся, ловя её губы своими. Робкий, осторожный поцелуй, наполненный ароматом кофе. Немного мокрой шерсти с улицы, а ещё чуточку чего-то горьковато-сладкого, личного. Тари легко оттолкнула его, шепнув «Прощай», побежала вверх по лестнице и спряталась на своём чердачке. Нет, Эдгар её не обидел, но после поцелуя она поняла две вещи. Во-первых, во снах её приходит не он. Во-вторых, ей нужен именно тот, другой, ставший её наваждением.

Какое ужасное свидание получилось.