Может быть, стоит напрячь родителей своих «талантулов»? Чтобы они, как обманутые вкладчики, стояли с расписными плакатами напротив мэрии? Раньше писали «Руки прочь от Анжелы Дэвис», а теперь будет «Руки прочь от нашего подвала». Да, мельчает мир. Вместо борьбы планетарного масштаба битва за отдельный подвал, прямо как за дом Павлова при обороне Сталинграда. Но чиновники, хоть и сволочи, все же не фашисты. Так что защита подвала на героический эпос не тянет, чиновники на пикетчиков только пепел от сигарет из окон смахивать станут. Хотя сейчас курить в общественных местах запрещено. Значит, даже пепла не будет. Просто равнодушие. Стойте, раз ног не жалко.

С этого пикета только журналисты согреются. На местный канал ролик на десять секунд отснимут, свою копеечку заработают. Эти-то своего не упустят, как стервятники, налетят туда, где пахнет несчастьем, скандалом. Ирочка это по себе знала. Стоп! «Есть ли у вас план, мистер Фикс?» Ирочка поняла, что он у нее есть.

* * *

План был простой и циничный. Для начала Ирочка поблагодарила небо за то, что бывший муж Аркаша заставлял ее записывать все важные телефоны в бумажную записную книжку, придерживаясь старомодного алфавитного порядка. Как любой современный мужчина, он с головой погрузился в бездну цифровых технологий, пробовал новые девайсы, любил порассуждать про сравнительные достоинства разных моделей смартфонов. Так было принято в кругу «продвинутых», передовых современников, и Аркаша старательно им подыгрывал. Но в глубине души он не доверял технике и страховался старинным рукописным вариантом. Вести архив полезных адресов, телефонов, имен было поручено Ирочке. А она, как человек добросовестный, выполняла поручения мужа очень аккуратно. Только к собственным затеям она относилась с изрядной долей разгильдяйства.

Теперь этот блокнот был на вес золота, оставалось его найти. Ирочка перерыла всю квартиру, разобрала чулан и антресоли, разгрузила лоджию, перетряхнула шкафы и вывернула старые сумочки. Вынесла на свалку несколько коробок с разным барахлом. Раздала соседям лишние кастрюли. Подарила дворнику простаивающий веник. И, наконец, нашла блокнот.

Операция под кодовым названием «Возвращение» началась со звонка продюсеру того самого ток-шоу, где Ирочку просили вести себя как на кухне.

– Здрасте!

– Да, слушаю. Вы по делу?

– Нет, я по телефону.

Замешательство и любопытство не позволили продюсеру бросить трубку. В его голосе прорезался интерес.

– Пошутить захотелось? Кто на проводе?

– Я не на проводе, а на крючке.

– И что вы хотите?

– Продать себя второй раз.

– Вы знаете, куда звоните? Это Первый канал, на минуточку.

– Да-да, чумовая комиссионка для бэушных звезд.

– Каких звезд? – ошалел продюсер.

– Бэушных, то есть бывших в употреблении. Это когда звезда потухла, а свет от нее еще идет.

После серии ясных вопросов и интригующе бестолковых ответов продюсер все-таки понял, с кем и о чем он говорит. И если на это понимание понадобилось какое-то время, то калькуляция собственной выгоды заняла считаные доли секунды. Он моментально смекнул, что возращение популярной некогда «иконы постмодерна» поднимет рейтинг программы до небес. Надо только эффектно подать. «Куда исчезла звезда визуального эпатажа?» Нет, для массового зрителя слишком много умных слов, надо попроще. «Уйти, чтобы вернуться». Нет, чересчур на название сериала смахивает, простовато как-то. Ладно, с этим разберутся специально обученные люди. Главное, зафиксировать в памяти начальства, что именно он «звезду» нашел и на программу привел. Дескать, искал-искал, десять пар башмаков сносил, из сил выбился, пока отыскал. Вовсе не обязательно докладывать, что она сама ему позвонила.

А чудесный блокнот листался и листался. Чтение страниц с именами и телефонными номерами поглощало все свободное время Ирочки. Она перечитывала блокнот с тем чувством, с которым полководец разглядывает карту военных действий. Планировалось наступление широким фронтом, с охватом всех главных каналов и печатных изданий. С флангов ожидалась помощь радио. Прикрытие с воздуха обеспечат наскоро смонтированные ролики, в которых богатые и знаменитые люди поделятся воспоминаниями о радости обладания смешными и смелыми «гипсорятами». Постепенно сформируются партизанские отряды в виде сообщества блогеров, каких-то чатов и форумов, о чем Ирочка имела смутные представления. Всему, что связано с интернетом, Ирочка отводила роль партизанщины, слабо управляемой, но эффективной. Жизнь интернета была ей неведома, Всемирная паутина казалась минным полем, и глубоко заходить туда она не планировала. Ей бы с главными силами разобраться.

Ирочка самозванно назначила себя главнокомандующим необъявленной войны. Даже включенный утюг должен был выжигать на белье ее имя. Конечно, долго этот ажиотаж не продержится, найдется другой информационный повод. Чтобы перетянуть внимание, кто-нибудь из звезд объявит себя наркоманом или девственником, многоженцем или агентом инопланетной цивилизации – люди творческие не лишены фантазии. Но она успеет. Ей бы только на пару дней стать главным информационным поводом, больше не надо.

Номера мобильных телефонов из старого блокнота выполняли теперь роль секретных шифров, построив комбинацию которых она надеялась выиграть. Выиграть, ни много ни мало, – целый подвал для своих «талантулов» и их блаженных наставников. Игра стоила свеч.

Главная изюминка операции «Возвращение» состояла в том, что Ирочка, дескать, ни на миг не уходила из так называемого искусства. Просто пожертвовала несколькими годами своей творческой жизни, чтобы создать целое художественное направление, «школу имени себя». И вот пришло время вынести на суд высокой общественности первые результаты педагогической жертвенности. Ирочка разбрасывала по редакциям рисунки своих «талантулов» с меткостью ковровых бомбардировок, то есть не целясь, но всегда попадая. Особо богатым клиентам, купившим когда-то ее «гипсорят», она дарила детские рисунки с такой помпой, что счастливые обладатели готовы были бы снять со стен подлинники Ван Гога, чтобы повесить на этот гвоздь «новое слово в искусстве». К счастью, у них не имелось Ван Гога, поэтому Ирочка не стыдилась своих проделок.

Для повышения убойной силы детским рисункам требовались названия. Тут пришел черед Изольды и Маруси Ивановны. Оказывается, в этом деле могут быть свои особенности. Изольда давала названия всегда односложные и столь эластичные по смыслу, что они подходили к любому детскому шедевру. После просмотра пачки рисунков она просто записывала в столбик названия на утверждение. Если какой-то рисунок выбивался из общего ряда, он перекочевывал в стопку Маруси Ивановны. Изольда, изящно склонившись над столом, писала: «Настроение», «Волнение», «Сомнение», «Миропорядок», «Вокруг», «Перезвон», «Галактика». Ирочка вычеркивала «Миропорядок» как слишком умное и шла к Марусе Ивановне. Та придерживалась иного подхода. Долго вглядываясь в рисунок, она писала на его оборотной стороне: «Жук, нехотя вылезающий на зов солнца» или «Красный цвет, переходящий в синий, в белой рамочке». Если было совсем трудно, она отдавала листок Изольде, которая тут же подмахивала какую-нибудь «Тревожность» или «Фантазию».

Сан Санычу эту работу не доверяли, его предложения всякий раз имели милитаристский уклон, что не укладывалось в концепцию новой художественной школы. Тем более детской. Например, рисунок очаровательной Оленьки шести лет от роду, с упоением размазывающей краску по белому листику и каждый раз окунающей кисточку в другой цвет, Сан Саныч предложил назвать «Конец Квантунской армии». Маруся Ивановна затруднилась предложить свой вариант. Они с Сан Санычем были давними друзьями, и ей не хотелось дискредитировать его идею. Тем более что она не знала, чем кончила Квантунская армия. Изольда тоже не знала, но не растерялась и выдвинула предложение назвать детский рисунок «Вакханалией цвета». Потом одумалась и милостиво согласилась на «Разноцветие».

Самых смешных, картавых, шепелявых и рыжих детишек Ирочка привела на очередное шоу, где они произвели фурор своей непосредственностью и какой-то утрированной детскостью. Более милыми и смешными бывают только пингвины в зоопарке. Страна рыдала от умиления, что есть такие замечательные педагоги, которые откупоривают вулканы творческой энергии в наших российских детях. Прикованным к экранам телезрителям было недосуг оглянуться и увидеть, что вокруг них полно подвалов, клубов, домов культуры, где тихо сподвижничают такие же педагоги и дети творят свои обыкновенные чудеса.

Наступая по всем фронтам, Ирочка без устали надувала информационный пузырь. И все только затем, чтобы в один прекрасный воскресный вечер, завладев прямым эфиром, на глазах всей страны прилюдно проткнуть его конвертом с лиловой печатью от местного органа власти. Взрыв был такой силы, что власть не знала, как собрать себя со стен своих кабинетов. Возмущение общественности не знало пределов. Этих талантливых детишек на улицу? Новое направление в детском изобразительном творчестве под нож? Есть ли сердце у хозяев этой лиловой печати? В главной новостной программе страны прошел сюжет «Будущее русских Левитанов под угрозой». Ирочка хмыкнула, ведь Левитан был евреем. Видимо, предполагалось, что со временем этот недостаток получится изжить.

Цель была достигнута. Чиновники, обидевшие юных художников, прилюдно извинялись по всем каналам, щедро заливали слезами раскаяния страницы разнообразных газет. Чудесным образом они быстро оказались «бывшими», настолько расстроил вышестоящее начальство этот «возмутительный факт». «Рассадник красоты» переехал в новое светлое помещение, где всем нашлось по отдельной комнате. Марусе Ивановне даже поставили печь для обжига керамики, но она по привычке работала с пластилином. Зато Изольда расширила творческий спектр пропорционально увеличению площади, добавив к своему выжиганию по дереву плетение соломенных лошадок и берестяных туесков, что вписывалось в тренд возвращения к истокам. Ее ребята даже победили на какой-то выставке, и Изольду в духе народности премировали павловским платком, который она не носила по эстетическим соображениям. Сан Саныч обогатился аккордеоном, но только, видимо, затем, чтобы всем доказать, что баянист может запросто освоить аккордеон. Правда, ему это не удалось, но вина была возложена на отсутствующий палец. Петрович получил комнату, гордо именуемую фотолабораторией, о чем теперь знала вся его родня, соседи и просто трамвайные попутчики. Словом, создавалось такое впечатление, что все, что жизнь задолжала этим людям, возвратилось разом и с большими процентами. Счастье было намазано жирным слоем, посыпано восторгом и украшено уверенностью в завтрашнем дне.

Мешали работать только частые приходы представителей разных инспекций, от пожарных до санэпидемстанции. Но если раньше они строжились и запрещали, то теперь заискивающе интересовались: все ли устраивает? не надо ли чего? Маруся Ивановна, забыв прошлые обиды, даже подружилась с теткой из санитарной службы, простила ей историю с ковриком и совершенно бесплатно получила от нее потраву от тараканов на весь свой подъезд.

Но самым удивительным событием стало появление спонсоров. Оказалось, что мамонты вымерли, а Мамонтовы не перевелись. Переполненные чувством социальной ответственности, они мечтали помочь детскому творчеству. Их буквально распирало желание поддержать юные таланты. На меньшее, чем вывоз детей в Венецию на пленэр, они не соглашались. На худой случай годилась экскурсия в Лувр. Ирочка было заикнулась о новых красках и мольбертах, но поняла, что мизерность просьб оскорбляет широту души спонсоров. От Венеции все же удалось увильнуть, сказав, что там сыро и дети «соплями изойдут». Лучше уж в Крым. И тепло, и патриотично. Ну, или в Питер, там есть на что посмотреть, это как ликбез для юных художников. На том и порешили.

Словом, жизнь покатилась по-прежнему ровно, но на другой высоте, как по высокогорному плато. Легко, приятно, ветерок обдувает, сплошное удовольствие. И только одно тревожило Ирочку, оставляя царапины на ее настроении, – звонки и письма из разных Мухосрансков, где в подвалах прорвавшие трубы заливали рисунки незнакомых ей детей. Уроженцы деревни Гадюкино тоже хотели рисовать, что не укладывалось в представления властей о потребностях населения. У нее просили помощи. Но что она может? Еле сама отбилась. Ее на всех не хватит. Нет, не ее это дело. Сочувствует? Да! Но поделать ничего не может. Увы! Нет у нее возможностей всем помочь. Старалась забыть об этих письмах, мычала неопределенное в трубку, подумывала вновь сменить номер телефона. Не спасительница она, не воительница, кишка тонка.

В один горемычный день, разбирая электронную почту, открыла лаконичное письмо неизвестного отправителя: «Молодец! Ловко! Моя школа! Отличная пиар-акция! Надеюсь, не держишь на меня зла? Искренне рад за тебя. Аркадий». Она посидела с минуту молча и, не говоря ни слова, пошла в душ, смыть с себя помои, которыми облило ее это письмо. Стоя под струей горячей воды, Ирочка долго-долго объясняла бывшему мужу, что он ошибается, что он все неправильно понял, что это совсем другое, что тут не для себя, что у нее другого выхода не было, что ее загнали в тупик, что Сан Саныч очень хороший, что без пластилина Маруся Ивановна не проживет, что Изольде для дыхания нужен дымок от жженого дерева, что маленькая Оленька любит разноцветие, что у Петровича пять коробок негативов, что без блокнота все бы рухнуло, что дети не виноваты, и она ради них старалась, что «талантулы» – это все, что у нее есть. Но видела улыбку на Аркашином лице. «Ловко!» Она говорила и говорила, повторяясь и путаясь, идя по кругу в поисках убедительных слов и досадуя на себя, что не находит их. А он все шире улыбался. «Моя школа!» Она оправдывалась, захлебываясь словами. А в ответ, как пощечина: «Молодец!»

«Пронеси сию чашу», – устало попросила Ирочка. Кажется, это уже было. В кино? В Библии? В ее жизни? Какая разница. Просила и знала, что не пронесет. Что тот выбор, который ей предстоит сделать, она уже сделала. Только что. В ванной. Просто боится самой себе признаться в этом. Руками отталкивала чашу, а губами тянулась испить из нее.

На следующий день она забила в поисковике интернета два слова: «благотворительный фонд». Словно сплела маленькую петельку, которая подхватила ниточку ее жизни. Вывалилась куча новостей, юридических документов, разных историй. Ирочка читала и глазами художника, натренированного превращать чувства в картинку, видела горные реки, бурлящие человеческими страданиями, и странных людей, которые, вместо того чтобы поберечься, отшатнуться, отойди подальше от опасного места, лезут туда. Они не боятся забрызгать свое благополучие чужим несчастьем, ворочают там камни, строят запруды, воздвигают дамбы, как будто хотят утихомирить эти воды.

Нет, она не из их числа. Она слабая и неумелая, ей бы со своей жизнью разобраться. И еще трусливая, ей страшно. Она только из любопытства почитает. Одним глазком, по диагонали. Просто почитать – это же еще ничего не значит. Всегда можно отступить, отойти в сторону. Ну, хорошо, ответит на одно письмо, только на одно, не больше. Просто там случай вопиющий. Нужно вмешаться, помочь, хотя бы попытаться. А больше не будет, ни-ни, не ее это дело, не по силам.

Хотя… Если поджаться или спонсоров поискать, то в Крым можно еще каких-то детишек взять, пусть настоящие волны увидят. Нарисуют их непременно красным цветом, потому что они очень красивые. Чтобы те дети узнали, что волны бывают не только от прорвавшихся труб в подвале. Но это только один раз, и все, хватит с нее, не может она больше ничего для них сделать. Расстанутся на вокзале, и все, прощайте, загорелые. Ну хорошо, один разок она сходит в районную управу, поговорит там, похлопочет. Но только потому, что по пути на работу. Не ходок она по инстанциям, увольте. С души воротит от казенных коридоров, там таблички на кабинетах мрачнее, чем надписи на надгробных плитах. Один раз в виде исключения похлопочет, и не просите больше.

Так, шаг за шагом, она шла вперед, обманывая себя возможностью бегства. Звонила, писала, встречалась, радовалась, скандалила, благодарила, раскисала, добивалась, пока не поняла, что пути назад нет. Это и есть ее жизнь.

Так, петелька за петельку, начал складываться новый узор Ирочкиной жизни. Крючок, зажатый в старческих руках какой-то небесной рукодельницы, мелькал, набирая скорость. И пока замысел не исполнен, кажется, что нет никакой связи между происходящими событиями, встречами и расставаниями. Мелькают лица, звучат голоса, перемешиваются краски, дробятся дни на мелкие и незначительные случаи, а потом получается узор – у кого-то неприхотливый, у кого-то затейливый, у кого-то незавершенный. Это уж как Бог даст. А у нее вот такой. Просто так ниточке выпало. Жизнь, облепленная «талантулами». Не плохая и не хорошая, а просто другой нет. И, кажется, ей не надо.

* * *

С годами попасть к Ирочке в студию стало трудно. Мольберты стояли так скученно, что приходилось протискиваться боком, с риском оцарапаться об их углы. Ну совсем как в давнишней жизни, когда она продиралась сквозь кольцо гипсовых гномов, окруживших ее со всех сторон. Тогда у нее был муж, была надежда на семейное счастье. Теперь нет мужа. Но зато есть «талантулы», есть благотворительный фонд, есть дети, которые доверяют ей свои фантазии. Счастье, оказывается, бывает разным. Почему-то так выходило, что все счастливые периоды жизни Ирочка передвигалась исключительно боком, на манер краба.

Перед началом учебного года, в последние дни августа, родители-активисты составляли заветные списки, устраивали ночные переклички, ночевали на скамейках, и все это за право отдать ребенка в ее руки. Руки были теплые, но не резиновые. Ирочка так и объясняла родителям, почему она не может взять всех желающих: «Я же не грелка, чтобы быть теплой и резиновой одновременно». Родители кивали, но просили сделать для их чад исключение.

Не попавших к ней деток Ирочка определяла в «филиал», под опеку Оленьки, которая поступила в художественное училище и теперь смешивала краски очень разумно, вдумчиво, в точном соответствии с законами цветовой гармонии. Прежде чем окунуть кисточку, она щурилась и задерживала дыхание, словно биатлонист на огневом рубеже. Прицеливалась. А выходило прежнее «Разноцветие», как в детстве. Но тогда по наитию и неразумности, а теперь на научной основе.