– Лайла, – приветствует меня Табита, когда я подхожу к ней. Как и всегда – по крайней мере, в моем присутствии, – тон у нее ледяной, а вид надменный и чопорный. Впрочем, если б я была юристом с гарвардским образованием, потерявшим лицензию и теперь играющим роль секретарши Кейна Мендеса, которого я хочу трахнуть, но который не хочет трахать меня, я тоже могла бы стать стервой. Ну, большей стервой, чем уже есть.

Останавливаюсь возле ее стола.

– Ты, как всегда, прямо что кукла Барби, Табита, – говорю я, отмечая полное отсутствие морщин на ее тридцатилетнем личике – что говорит мне о том, что она, как и большинство жительниц этого города, уже пристрастилась к ботоксу. Бросаю взгляд на ее глубокое декольте и возвращаю свое внимание к ее пластиковому лицу. – И грудь у тебя теперь больше?

– У меня натуральная грудь!

Ухмыляюсь.

– Ну да. Натуральная. Конечно.

Табита обжигает меня взглядом. Больше уже не обращая на нее внимания, я прохожу мимо ее стола прямо к двойным дверям кабинета, без стука распахиваю одну из них и захожу внутрь. Закрыв за собой дверь, прислоняюсь к ее деревянной поверхности, в то время как Кейн так и сидит в самом центре комнаты в форме полумесяца, обрамленной только окнами и океаном. Сомневаюсь, что слишком уж многие первым делом замечают это потрясающее зрелище, а не человека за массивным вишневым столом, исходящая от которого энергия опасна для любого, кто осмелится даже просто вступить с ним в какие-то переговоры, не говоря уже о том, чтобы бросить ему вызов.

– Лайла… – произносит Кейн, откидываясь на спинку кресла, чтобы изучить меня. Его серый костюм, сшитый на заказ, сидит на нем как влитой. Галстук на нем темно-синий, в тон тонким полоскам на ткани его костюма.

– Кейн, – отвечаю я и, хотя намеревалась двинуться с места, не делаю этого. Проходит несколько томительных секунд, пока он не выгибает темную бровь в мою сторону.

– Что мы тут делаем, красавица? – интересуется он.

– Лайла. Меня зовут Лайла.

– Ты сказала мне прекратить произносить твое имя.

– Факт остается фактом, Кейн, – говорю я, пересекая разделяющее нас обширное пространство, в то время как его глаза следят за каждым моим шагом. – Пусть будет «агент Лав», – добавляю я, занимая кожаное кресло перед его столом.

– А что – мне нравится, как это звучит, – отвечает он, в голосе у него опять шелк и наждачная бумага, и я не сомневаюсь, что это сделано специально, поскольку все, что делает Кейн, делается специально. – Агент Лав…

Старательно игнорирую то, что, как я знаю, является намеком на один из многочисленных сексуальных аппетитов этого мужчины.

– Расскажи мне еще раз, где ты был вчера вечером.

Кейн подается вперед, положив руки на стол.

– Лайла… – мягко и укоризненно произносит он, выбрасывая мою инструкцию касательно «агента Лав» за окно.

– Ты действительно был с Самантой Янг? – нажимаю я.

– У меня нет причин лгать о чем-то подобном, хотя есть и одна очень веская причина, которая заключается в тебе, чтобы сказать обратное.

«Однако алиби тебе важней», – думаю я.

– Так ты был с ней?

– Да.

– С какого по какое время?

– Совсем уж точно не скажу. Где-то с шести до восьми.

– А ты в курсе, что она встречается с моим братом?

– Ты хочешь сказать, что она с ним трахается.

– Ты знал, – обвиняюще произношу я.

– Нет, не знал. И в твоем благообразном братце явно есть нечто большее, чем кто-либо из нас предполагал.

– Как это прикажешь понимать? – говорю я, хотя прекрасно понимаю, что он имеет в виду.

– Она нечиста на руку, и это ни для кого не секрет в этом городишке. Ты это знаешь.

– И все же ты трахаешься с ней.

– Она мне чисто для перепихона. Я знаю, кто она такая, и мне на это начхать. Если твой брат говорит тебе, что встречается с ней, то это уже совсем другая история. Хотя не может быть, чтобы он не знал, что она собой представляет, а значит, его это тоже не волнует.

Сестра во мне встает на защиту брата.

– Типа как у меня с тобой?

– Нападки на меня из-за моей родословной не меняют того факта, что твой брат связался с ней. А то, что она позволяет ему верить, будто у них серьезные отношения, говорит мне о том, что она чего-то хочет от него.

– А чего она хочет от тебя?

– Того, чего у нее никогда не будет.

– А от моего брата?

– Если она чего-то хочет от твоего брата, то тебе лучше проследить, чтобы она этого никогда не получила.

– Например?

– Понятия не имею, – говорит Кейн. – Но если он спутался с ней, то либо свалился со своего золотого пьедестала, либо им каким-то образом манипулируют.

– Он чист.

– А она нет.

– И все же ты только что развлекался с ней. Что это говорит о тебе?

– Так вот в чем дело? В том, что я с ней? Поскольку ты уже второй раз обращаешься к этой теме. Поправь меня, если я ошибаюсь – а я не ошибаюсь, – но я просто уверен, что у тебя с этим кукольным блондинчиком в Лос-Анджелесе ровно та же история.

– Дело не во мне.

Он выгибает одну из своих темных бровей.

– Ты в этом уверена?

– Это дело ведет Эндрю. Я не могу подтвердить твое алиби без того, чтобы он не узнал, что ты был с ней.

– Так скажи ему. Если он чист – и даже если это не так, – возможно, это его разбудит.

– А если он явится по твою душу?

– Да ладно тебе, красавица… Смею ли я поверить, что ты беспокоишься о моих отношениях с твоим братом? – Кейн не дает мне времени возразить. – Твой брат мне вполне по зубам.

– Я не хочу, чтобы ты стал его врагом.

– Я буду нежен и ласков с ним ради тебя. Ты ведь знаешь, каким нежным я могу быть. Если ты хочешь, чтобы я поговорил с ним…

– Нет, – быстро говорю я. – Даже не думай. Позволь уж мне самой решить, как со всем этим поступить. А вдруг она будет отрицать, что ты был с ней?

– Это интересная перспектива. Думаю, тогда это я окажусь тем, кого поимели, согласна?

Резко выдохнув, встаю, обхожу стол и становлюсь у окна, скрестив руки на груди. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, в какой момент ко мне присоединяется Кейн, – он достаточно близко, чтобы утвердить свою доминирующую роль, но все же не настолько, чтобы влезть в мое личное пространство. Кейн хорошо знает, как сдвинуть границы тех, кто его окружает, не заходя слишком далеко. Я смотрю на океан, разбивающийся о скалы под нами, и, припомнив, как мне когда-то нравились этот вид и этот мужчина, едва не задыхаюсь.

– Что ты хочешь знать? – спрашивает Кейн мягким, но требовательным тоном, потому что требовательность – это одна из основных сторон его хищной волчьей натуры.

Поворачиваюсь к нему лицом, и он тоже поворачивается ко мне, и я с трудом противлюсь желанию либо отступить, либо шагнуть вперед и ударить его. Или поцеловать его, а затем прикусить его чертов язык.

– Что ты знаешь про моего брата?

– Ничего.

– Кейн… – говорю я, и мне ненавистно, что его имя в моих устах звучит как мольба. – Мне нужно знать.

– Ходят кое-какие слухи о твоем отце, а не о брате.

Я бледнею.

– Что? Об отце? Какие еще слухи?

– Насчет его выдвижения на более высокий пост и милостей, обещанных не тем людям.

– Какой еще более высокий пост?

Кейн склоняет голову набок.

– А ты не знаешь?

– Просто ответь на вопрос.

– Губернатора штата Нью-Йорк.

Я смотрю на него, борясь с яростью, поскольку впервые слышу о подобной затее.

– Ты и вправду не знала, – констатирует он, и в голосе у него звучит такое же изумление, какое я сейчас чувствую.

– Нет. Не знала. Какие милости, каким людям?

– Семье Романо.

Это просто удар под дых.

– Семье мафиози, которая, по твоему мнению, убила твоего отца?

– Да.

– Что это значит для тебя?

– Мы с Романо много лет назад заключили мир, Лайла. Ты это знаешь.

– Ты просто провел черту на песке. Вы не заключили мир.

– Что ты хочешь услышать?

– Теперь ты враг моего отца? – спрашиваю я.

– Прямо в данный момент? Нет.

– Но ты мог бы стать его врагом? – Я поднимаю руку. – Не отвечай. Почему ты мне не позвонил? Если б я была тебе хоть сколько-то небезразлична, ты сказал бы мне!

– Несколько слухов и встреч – не повод бить тревогу.

– Это же, млять, Романо, Кейн! Черт возьми, ты должен был позвонить мне! Ты исподтишка следил за мной, как какой-то чертов маньяк, но ты не позвонил мне по этому поводу!

– Я позвонил бы, если б это стало проблемой.

– Мне нужно остановить это, пока это и вправду не стало проблемой. – Резко вдыхаю и выдыхаю и столь же резко меняю тему: – Что ты знаешь о мужчине с той ночи?

– Его больше нет. – Тон у него жесткий. – Это все, что нам обоим следует знать.

– Ты знаешь его имя? Кто его послал? Хоть что-нибудь?

– Лайла…

– Отвечай! – приказываю я.

– «Нет» на все твои вопросы.

– Как ты, Кейн Мендес, который знает об этом городе абсолютно все, можешь не знать ответов?

– Кто-то позаботился о том, чтобы я не смог получить их, не привлекая внимания к тому, к чему ни один из нас не хотел привлекать внимания.

– Ты когда-нибудь видел татуировку, как у него на руке, до или после той ночи?

– Лайла, – в приказном тоне произносит Кейн. – Послушай меня – и услышь меня прямо сейчас. Ты оставишь эту тему в покое.

Его острая потребность контролировать то, что я делаю или не делаю в отношении той ночи, – это как то, почему я на данный момент принимаю решение оставить Младшего при себе.

– Что ты знаешь про эту татуировку?

– Ничего.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

– Ты лжешь.

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Однако ты не стал отрицать, что соврал. Почему ты увиливаешь?

– Почему ты так стремишься засветиться там, где не хочешь светиться?

– И при этом ты якобы не знаешь, кто в этом замешан… Ясно. Вранье. Кругом вранье. – Я не даю ему времени ответить. – Я проверю твое алиби. И свяжусь с тобой, как только сделаю это.

Поворачиваюсь и направляюсь к выходу, но в тот момент, когда уже тянусь к дверной ручке, его рука оказывается на двери у меня над головой – его большое тело так чертовски близко, что он почти касается меня. Так близко, что я чувствую его запах. И Кейн пахнет той жизнью, которая когда-то была для меня как наркотик, – жизнью, которую я любила, а теперь ненавижу.

– Выпусти меня, – мягко прошу я.

– Ты не будешь задавать вопросов о том мужчине или о той ночи, Лайла. Ты не единственная, кому есть что терять.

Поворачиваюсь к нему лицом, проклиная решение, которое теперь не дает мне прикоснуться к нему.

– Что случилось с тем Кейном, который доверял мне так же, как я доверяла тебе той ночью?

– Я доверяю тебе, Лайла.

– Мне кажется, ты был только рад видеть меня на другом конце страны.

– Потому что я не звонил? – Он склоняется еще ближе. – А хочешь знать, почему я не звонил?

– Потому что это я сказала тебе не звонить.

– Ты думаешь, это помешало бы мне позвонить тебе? Или приехать за тобой, если б мне этого захотелось?

Эти слова ранят сильнее, чем следовало бы, а еще доказывают, что я полная дура всякий раз, когда этот человек касается моей жизни.

– Между нами все кончено.

– Ничего между нами не кончено, Лайла, и если ты думаешь, что мое молчание означало, что между нами все кончено, то ты скоро поймешь, что это не так. Не задавай вопросов, последствия которых могут оказаться непредсказуемыми для нас обоих.

Кейн толкает дверь, и несколько долгих мгновений мы смотрим друг на друга, и то, что повисает между нами, – это некая странная смесь сексуального напряжения, гнева, вызова и чего-то еще, чему я не могу дать названия. Я отворачиваюсь от него и выхожу из кабинета, и вот теперь – теперь я в своем Иноземье, в своей безопасной зоне, в своем укромном месте, где я абсолютно ничего не чувствую. Где Кейн и прошлое не способны добраться до меня. Спускаюсь по лестнице, медленно и непринужденно, и прохожу через вестибюль. Выхожу из здания под порыв ветра с океана, дующего мне в спину, и лавирую между машинами, пока не оказываюсь рядом со своей прокатной тачкой, где нахожу конверт с прикрепленной к нему красной ленточкой. Дыхание у меня пресекается – это явно от Младшего.

Все еще оставаясь в своем Иноземье, подхожу к машине, натягиваю на руку рукав, чтобы не смазать отпечатки, и открываю дверцу, после чего достаю из сумки резиновую перчатку. Вернувшись к лобовому стеклу, беру конверт и забираюсь в машину. Натянув вторую перчатку, вынимаю записку, в которой говорится:

Д – это ДОВЕРИЕ.

Ты ДОВЕРЯЛА ему.

Д – это еще и ДУРА.

Это ТЫ.