Мы уже медленно катили мимо очереди, и я вовсю вытягивала шею, чтобы разглядеть получше возвышавшийся над спинами и головами заинтересованных граждан вражеский самолёт. По моему лицу наверняка можно было легко прочитать, как я хочу выскочить из машины и присоединиться к организованным в громадную очередь зевакам. На мать я не оборачивалась, боясь оторваться хоть на секунду от зрелища за окном. Она, думаю, справилась со своим любопытством так, что его было и не заметить: она умеет.

– Сейчас времени нет: нужно скорее вас разместить, меня ждут дела, – тоном, не предполагавшим возражений, сообщил товарищ Бродов, будто отвечая на мою молчаливую гримасу. – Но позже вы обязательно сюда вернётесь, чтобы подойти к самолёту. Хорошо? Он простоит не меньше недели.

Тут из-за громоздкого серого здания показались башни Кремля, и наше внимание всецело переключилось на них. Я с замиранием сердца ждала: вот сейчас увижу рубиновые звёзды! Но ни на одной башне ни единой звезды так и не разглядела. Более того, башни были размалёваны какими-то тусклыми, разноцветными пятнами, на стенах – грубые изображения многоэтажных домов. Однако стоило немного привыкнуть, и очертания Кремля проступили отчётливо, и стало видно, какой он цельный и могучий. Крупное здание впереди по ходу движения я вначале приняла за два небольших особнячка.

– Маскировка, – коротко бросил Николай Иванович через плечо.

Позже, когда позади остались длинная улица с невероятной красоты затейливым дворцом, густо покрытым каменной резьбой, – больше я ничего толком не успела разглядеть, поскольку ехали быстро, – и просторная площадь, а наш автомобиль приняла в свои объятия новая улица, товарищ Бродов сказал, что мы на Арбате. Мне прежде не раз приводилось слышать это название, и я привыкла считать Арбат одной из главных улиц Москвы – соответственно, просторной и торжественной, наподобие Невского проспекта. Но улица оказалась неширокой, с небольшими разномастными домами и в целом уютной на вид. Автомобиль свернул налево, в переулки, ещё поворот-другой – и мы приехали.

– Николай Иванович, девочка вышла из дому. Подошла к прохожему, прохожий махнул рукой…

Куницын рапортовал торопливо, скороговоркой, но не захлёбывался, не сглатывал слова, как раньше. Молодцы девчонки: хорошо поработали. Главное дело, два сеанса – и всё, Куницына не узнать – другой человек: собранный, чёткий. Мысль об этом скользнула по краю сознания – согревающая, как солнечный луч, но совсем не главная сейчас. Бродов внимательно слушал рапорт и мысленно ещё сильнее торопил оперативника. То, что девочка спросила у случайного встречного дорогу до булочной, а тот показал, махнув рукой, и она зашла и скоро вышла с булочкой, осмотрительно придерживая оставшиеся карточки и деньги в кармане растянутой материной кофты, – эти подробности вообще не важны, но не Куницыну решать, что важно, а что нет.

– В настоящий момент движется по Гоголевскому бульвару в сторону Пречистенских… То есть Дворца Советов.

Вот это интуиция! Похоже, Аглая Марковна не преувеличила, когда пообещала Бродову прислать маленький бриллиантик. Перспективная девочка. Прослушка уже показала, что ребёнок, едва войдя в квартиру, ощутил там смертную тоску. Ещё бы! Не один и не двое обречённых побывали в этих тихих стенах. Девочка беспричинно плакала, и мать отправила её погулять, развеяться, заодно купить немного хлеба по продталонам, щедро выданным Бродовым. Не маленькая, не заблудится! Согласно докладу Куницына, теперь, на улице, девочка отвлеклась, заметно повеселела и медлила с возвращением в неприятную квартиру. И куда же она направилась? Сюда, к Пречистенским воротам – на площадь Дворца Советов!!! Сама идёт навстречу судьбе – разве нет?

– Ясно. Синенко в машине? Быстро снимай его с наблюдения, дуйте в квартиру и действуйте по плану! – выпалил Бродов.

– Есть!

– Чтоб уехали строго до её возвращения, понял?! И до моего.

Лишнее уточнение: Куницын не идиот же. Бродов поспешно положил трубку. Поморщился. Ему тоже не резон задерживаться. Но он должен хоть как-то переварить произошедшее! Пара минут оставалась в запасе.

Вообще-то он собирался выждать время и сделать это позже, но раз уж так сложились обстоятельства – только к лучшему! Он видел девочку достаточно, чтобы безо всяких экспертов быть уверенным: подойдёт.

Ему досталось такое направление, где редко приходилось отдавать приказ на ликвидацию. Направление вообще уникальное, но не о том…

Тётка вытирает пухлым махровым полотенцем только что вымытые волосы, напевает, радуется отдельной квартире – ОТДЕЛЬНОЙ! Радуется счастливому случаю, который привёл в Москву: у дочки открылся необыкновенный талант, пока не очень поняла какой, но таких талантливых детей собирают в Москве, обучают, дают дорогу в жизнь. А ей самой обещали хорошее трудоустройство, паёк…

Тётка, в сущности, и сама находка, талант в своём роде. Смелая, сильная. Года нет, как перебралась из деревни в Ленинград по набору, на заводе была на хорошем счету, с соседями по квартире ладила: чистоплотная, расторопная, ненавязчивая – скорее замкнутая, но и не мрачная. И вот – подвернулась возможность попасть в Москву – сомнительная такая возможность, странная – колебалась месяца три. Аглая Марковна не торопила, не нажимала – так, напомнила пару раз. Что примечательно, Аглая даже не воздействовала: боялась, как бы дочка не почувствовала давления. И что же? Тётка взвесила всё – и согласилась сама! Мало кто из ленинградцев понимает, насколько тяжёлое положение складывается вокруг города, мало кто хочет эвакуироваться, стараясь не замечать, как сжимается кольцо. Их уговаривают, по квартирам начали ходить – они ни в какую. Зря… Но для этой уговоры стали последней каплей: она не успела врасти корнями в город. Решилась совсем, когда Аглая Марковна пообещала пропуск в закрытую теперь Москву.

Вот такая вера в свои силы, плюс решительность, плюс… Рисковая она баба, вот! Смелая и рисковая. Разве не талант? Разве не пошёл бы на пользу Родине?..

Не мямля, не амёба – живая, бодрая тётка…

Живой человек.

Бродов глянул на часы и, морщась ещё кривее, поднялся из-за стола. Даже если осталось время, чтобы остановить исполнителей, он не сделает этого. Ну не придумали ещё другого способа надёжно выводить из игры хорошо осведомлённого и сильно заинтересованного свидетеля. Он верил в возможности психиатров Лаборатории, а также своих особо одарённых подопечных. Но эксперименты с памятью – пока только эксперименты, а на карту будут поставлены государственные интересы. Он никому не докажет, что риск оправдан. Ни кому-то, ни самому себе.

Мать не должна догадаться до самого конца. Тогда дочь ничего не почувствует. Тогда у команды Бродова будет несколько спокойных дней или даже недель, чтобы с девочкой поработать…

С другими «школьниками» обошлось.

Женя сирота, попала к Бродову из детдома, где развлекала ребят, «предсказывая» им по пятницам ближайшее будущее – весьма удачно, – так что слава пошла. Девочке хватало ума делать это в виде весёлой игры, не напуская на себя серьёзности, а одному педагогу тоже хватило ума разглядеть подлинный талант – «для сцены», как он решил. Все же помешались на Мессинге – отличный крючок для ловли талантов!

Лидия старше всех, она училась в ФЗУ вдали от дома и до сих пор благополучно переписывается с родителями, изредка ездит к ним в гости.

Лида и Женя параллельно с работой и занятиями в Лаборатории Бродова начали учиться в школе медсестёр, а дальше – видно будет. Возможно, получат высшее медицинское образование, тогда сложится команда потрясающих специалистов: носителей феномена, способных этот феномен изучать самыми прогрессивными научными средствами. Сейчас у Бродова работают два доцента и один профессор медицины – хорошие, вдумчивые учёные, отлично разбираются в современной аппаратуре, виртуозно составляют психофармакологические препараты, но они не понимают, с чем имеют дело: никакого намёка на сверхспособности! Гораздо интереснее психиатр… В самое ближайшее время он должен осмотреть новенькую, и будем решать, что делать с её памятью о матери…

Опять приятные мысли о работе свернули в русло нынешнего непростого дня.

Ещё есть Игорь. До появления новенькой был младшим в команде: ему скоро только четырнадцать. Он – самый перспективный, страшно самолюбивый и целеустремлённый. Отец Игоря был крупным руководителем, мать – активным партработником. Оба попали в чистку ещё в тридцать пятом. Мальчика тогда, к счастью, очень оперативно определили в детдом под особый контроль, и он свято верит, что отец оказался врагом народа, а мать умерла от горя, узнав правду. Между прочим, легенда недалека от истины: как не враг народа, если позорил советскую власть и партию, ублажая баб ресторанами да модными тряпками, и в итоге растратил крупную сумму казенных денег?! Чтобы позор скрыть, назвали его вместо сластолюбивого растратчика идейным троцкистом и шпионом – только и всего. А мать и правда умерла своей смертью – хотя в сибирской ссылке, но и в Сибири люди живут! – горюя больше о разлуке с сыном и о пережитом стыде, чем о неверном муже.

Игоря Бродов вычислил сам при случайной встрече: какая-то была праздничная поездка в подшефный детдом. Или Игорь его вычислил: потому что мальчишка первым пошёл на контакт – страстно хотел попасть на работу в органы! Теперь Игорь прилежно учится и тренируется, у него есть цель: затмить самого Мессинга, которого встречал лично, с которым по своей настырности ухитрился даже пообщаться. Хотя парень знает, что роль ему назначена тихая, до поры незаметная, а слава его может навсегда остаться греметь в очень, очень узком кругу посвящённых.

Остальных операторов нечего и упоминать: все молоды, но все попали в Лабораторию взрослыми людьми, там никаких проблем с родственниками не возникло…

Бульвар с его густой зелёной тенью успокоил меня. Я там как будто выдохнула остатки мёртвого воздуха отвратительной квартиры. Я вряд ли могла бы разумно объяснить, что мне так не понравилось. Слишком высокие потолки, слишком тусклый и мертвенный жёлтый свет, затхлый воздух. Раскрой форточки, раздвинь шторы – и жизнь наладится. Не привыкать налаживать быт в чужих стенах. Зато отдельная квартира, целых две комнаты – невозможно осмыслить такую удачу! Но я хныкала в этой квартире от тоски и не могла остановить слёз. Хорошо, что мать была настроена благодушно и отпустила меня погулять!

Бульвары и скверы напоминают мне лес. Лес – это самое счастливое из детства – как мы с бабушкой ходим за ягодами, за грибами, травы собираем… Об этом не буду… На бульваре гуляли несколько женщин с малышами, попались двое-трое прохожих. Выше деревьев продренькал трамвай. Верхний вестибюль метро произвёл на меня двойственное впечатление: изящные формы, но маленький, как парковая беседка. Я ещё не отвыкла измерять строения ленинградской меркой. Ах, вот бы нырнуть вниз, в незнакомый и таинственный мир метро! Потом я прошла под аркой и увидала с самого конца бульвара площадь.

Площадь была просторная, пустая. Справа и слева – красивые и совсем небольшие дома – по два этажа, по три, в отдалении – повыше. Они не выглядели такими тяжёлыми, неприступными громадинами, как здания в Ленинграде. Наоборот, эти дома на площади казались тёплыми и – как будто в каждый можно зайти, как в деревне. В их красоте мне почудилась хрупкость и беззащитность – ведь я только утром видела результат бомбёжки.

Впереди, прямо против солнца, на другой стороне площади, за реденьким кустарником, виднелись ажурные вышки, прикрытые маскировочной сеткой, – каркас будущего Дворца Советов, строительство которого приостановила