Переселение народов. Польша и Украина

[]

– Вот мы опять подошли к теме переселения народов. Украина, Белоруссия, Литва и Польша.

– Да. Но во Франции такое переселение тоже было, из Алжира, – почти три миллиона людей, которые поколениями там жили. Это для нас такая модель, потому что мы видим себя в Украине глазами французов, изгнанных из Северной Африки, особенно из Алжира, потому что это была земля, связанная с Францией со времен Римской империи. Так что они считали себя местными. Арабы туда тоже пришли, потому что в мире все куда-то переселялись. Это неправда, что мы тут были всегда.

– Наверное, кроме китайцев.

– Тоже неизвестно. Может быть, и они переселились из Атлантиды. Все двигались, переселялись. В Китае с Маньчжурией огромный вопрос – что это

было, чья это земля, кем были на самом деле монголы, которые сначала победили Китай, а потом уже Китай их поглотил. Победить монголов – надо иметь огромную хитрость, а им (китайцам) это удалось. Я только что там был, в Монголии, – удивительно, как они много об этом думают и как это для них живо. И какая огромная у них национальная гордость. Они создали самую большую империю в истории человечества, а потом в течение 100–150 лет все распалось. И сейчас их всего несколько миллионов. А ведь они стояли во главе Китая и с другой стороны доходили до Атлантического океана.

Мы гордимся в Польше, что монголы дошли только до Легницы^[3] в Силезии – это последнее место, куда они продвинулись и потом откатились назад. Мы считаем, что мы сначала освободились сами, а потом освободили и территорию нынешней Украины.

– Так все-таки Восточные Кресы?

– Да.

– Первый раз – 1917-й, второй – 1939 год. Катастрофа, которая произошла с польским населением. Сейчас некоторые в Польше считают это своими историческими землями. Как проявляется интерес к этим землям – сочетается интерес исторический с интересом территориальным?

– Я думаю, что среди интеллигенции никакого сомнения нет, что на этих территориях мы проиграли нашу миссию. Мы ее не выполнили и поэтому проиграли. А получили от немцев земли, которые когда-то в средние века были частично заселены славянами. Это тоже все больше легенда, что это были славяне. Но мы на этих землях поселились и уже что-то построили. И поэтому я не вижу сейчас ничего, кроме сентиментальных поездок, я не считаю, что кто-то мечтает отвоевать Львов. Отвоевать Львов – это значит отдать Вроцлав, а мы во Вроцлав вложили очень много. И уже сейчас я таких настроений, чтобы отвоевать Восточные Кресы, не встречаю. А я все-таки со многими людьми встречаюсь. Ну, жаль, конечно, и мы сейчас задаем себе постоянно вопрос: где была ошибка? Это вопрос, который задают себе и литовцы. Они сами не смогли защитить те земли, которые они отвоевали, – это правда, это они отвоевали их у монголов, – но защитить их не были в состоянии, не могли.

– И Киев, и Смоленск.

– Да. Но, с другой стороны, не смогли защититься от немцев, от крестоносцев. И поэтому возникла эта уния Литвы с Короной. Эту унию, конечно, возглавляли литовцы, а не поляки, в этническом смысле. Там династия была. И сколько их тогда приехало в Краков? Более того, мы, поляки, не любим этого признавать, но видно, что эти балты – а они были балтийским племенем – были лучше организованы, они более трудолюбивые. До сих пор мы видим, когда крестьянин славянин или литовец, то литовцы лучше все делают, чем поляки. Нас это раздражает, нам за это стыдно, мы думаем, как же это может быть, но это правда.

– Но тем не менее 300 лет два народа жили вместе.

– Ну да, но надо сказать, что в эти 300 лет было самое хорошее время, когда литовцы доминировали, а мы об этом забываем. Но мне кажется, всем более или менее понятно, что это должна была быть Речь Посполитая трех народов. И так она была названа. А третий народ – русинский, как мы вас называем, и мне кажется, что это красивое слово. Но русинов мы просто обманывали, мы не сдержали слова. Там были обещания, которых мы не выполнили. Мы – поляки и литовцы. Мы не дали казакам прав, чтобы они считали себя шляхтой. Это было привилегией. Хотя понятно, почему так случилось. У нас в Речи Посполитой было невероятное количество шляхты. Никогда в Европе не было ничего похожего.

– Наверное, только в Испании было.

– Но не такое количество, и потом, когда многие поехали в колонии, оно сразу снизилось. А у нас было около 14 % свободных людей, то есть шляхты. И страх, что если еще к этому присоединятся казаки, которые все были свободными…

Это означало, что будет вообще полное падение этого класса, что шляхта тогда потеряет все привилегии. С другой стороны, хотелось выдержать какой-то стандарт. Стандарт шляхтича в Польше – он очень смешной: надо было владеть латинским языком. Конечно, большинство им не владело. Но надо было знать хотя бы несколько пословиц на латинском, и тогда можно было делать вид, что владеешь латынью. Это легко. А второе – иметь в доме пол. Если у вас нет пола, значит, вы крестьянин. А если шляхтич – значит, вам надо положить пол – из дерева или из камня, из кирпича – как хотите. Но без пола вы не шляхтич. И третье, у шляхты это был самый главный принцип: надо было иметь обувь. Если у вас нет обуви, вы не можете быть шляхтичем. В костел надо идти в обуви. И они часто несли единственную пару обуви в руках, чтобы не сносилась.

– То есть обувь была у некоторых не столько для удобства, сколько для статуса?

– Для статуса. И еще одно было очень важным: до сих пор вы можете заметить – есть деревни, где половина деревни шляхта, половина – крестьяне. Я сам жил в такой разделенной надвое деревне. Так вот, крестьянские дети – они не смотрят в глаза чужим, а дети шляхты должны смотреть в глаза, их учат с детства: ты шляхтич, ты должен смотреть в глаза. Смешно.

– И сейчас в Польше потомки шляхтичей знают, что они потомки шляхтичей?

– Ну, это просто, потому что в именах это видно, в фамилиях. Вы сразу узнаете: если окончание на «…ски» – это значит из Короны, если на «…вич» – это из Литвы, но если «…ский» по названию большого города – это еврей. Значит, если кто-то носит фамилию Виленский, Львовский или Петербургский, Варшавский или Краковский, значит, он еврей. А если город небольшой – например, Тарновские – это уже аристократ. Хотя Тарновские были основатели этого города, так что не они фамилию от города получили, а наоборот – город получил название от их фамилии. Но это, конечно, все в прошлом. Однако снобизм в Польше был и остается очень сильным, и люди очень любят считать себя потомками шляхты. Хотя еще более тонкий снобизм сейчас сказать: «Я во многих поколениях раб, крестьянин». Так говорят только изысканные интеллектуалы, чтобы обратить на себя внимание. А так – все шляхта. И на самом деле, если спросить поляков, то половина имела какие-то огромные имения в Украине. Но это все неправда, такого количества имений не было. Но им приятно так говорить.

Операция «Висла»

[]

– Волынь и операция «Висла» – что произошло? На Волыни проблемы были заложены в какие годы?

– Я думаю, что это веками тянулось.

– В XIV веке Волынь принадлежала Литве…

– Да, но Литва тогда соединилась с нами. И там, конечно, поселилось много поляков. И они местных людей во многом ограничивали – это то, что в фильме «Волынь» показано откровенно. Они не допускали, чтобы те богатели и чтобы имели права шляхты. И так было всегда. А потом в 1920-е годы очень неудачная политика Варшавы довела до того, что там уже была просто дискриминация местного населения – не разрешали покупать земли, невозможно было пробиться в администрацию, получить должность повыше, хотели, чтобы даже на почте, например, служили только этнические поляки. Армия, пограничники – поляки, их туда переселили. Но интересно, что Пилсудский сам был против этой политики, он хотел совсем другого решения, но ему это не удалось. Такими были политические тенденции в самой Польше. И оказывается, они были очень неудачны, они подготовили это несчастное решение, которое потом принял Бандера. Но еще раньше, между войнами, возник украинский терроризм.

Терроризм – это когда меньшинство пробует добиться своих целей насилием. И это во всем мире так – в таких условиях появлялся терроризм. Убийство министра Перацкого – это было убийство человека, который искал компромисс. С этой точки зрения, мне кажется, плохая политика – доводить до конфликта, до более горячего противостояния. Ленин тоже говорил, что ненависть, как мотивация, сильнее любви. С другой стороны, что мне кажется очень интересным и об этом не надо забывать, великие русинские семьи, которые жили в Украине, уже в конце XIX века начали чувствовать, что что-то во всем этом есть фальшивое – они живут в польской культуре, а надо приблизиться к русинской культуре. И Шептицкие, и еще несколько семей, которые пошли на униатскую греко-католическую литургию, начали пользоваться украинским языком. Возникла идея, что так вырастет украинская элита. Но этого было слишком мало, слишком поздно, недостаточно глубоко и поэтому это не дало результата. Хочу сказать – и не только я так думаю, – что и Бандера выбрал неверную политику, и эти люди, хотя, может быть, изобрели и правильную политику, но слишком поздно и не в тех объемах, которые были нужны. Поэтому и не удалось помириться.

Петлюра же, на мой взгляд, был, насколько я знаю, может быть, самый надежный политик, но это было на предыдущем этапе истории. Я напомню, что был момент, когда Пилсудский извинялся перед ним за то, что не успел сохранить Украину. Но я также помню, что Пилсудский был против мнения большинства поляков: он хотел, чтобы существовала самостоятельная Украина, там, за Львовом, которая была бы в какой-то степени ассоциирована с Польшей. Но он хотел, чтобы Львов был чисто польским, как позже и случилось.

– Но чудо на Висле произошло благодаря тому, что как раз поляки и украинцы были вместе?

– Ну конечно. Это было великое счастье, к тому же немножко помогла Франция.

– Франция помогла опять же поляками?

– Ну нет, де Голль^[4] тоже был тогда в Польше, и Вейган. Вейган – генерал, который, по легенде, был сыном Шарлотты Бельгийской, вдовы Максимилиана Габсбурга, императора Мексики. Но официально великий генерал Первой мировой войны Вейган считался сиротой.

– Польша смогла еще в 1920 году получить Киев, а потом…

– Ну да, но никто не говорил, что Киев – для Польши, говорилось, что это было сделано для будущей Украины. Но поляки надеялись, что будет Украина, которая снова согласится на какую-то ассоциацию с Речью Посполитой. Пусть и на каких-то новых условиях. Условия XVIII века были уже совсем не актуальны.

– Почему два народа – поляки и литовцы, – которые были все время вместе, даже в 1863-м, почему эти народы разошлись в 1919 году и произошла катастрофа?

– Там поднял голову, я не хочу сказать, что национализм, это звучит как критика, но что-то произошло, они дозрели до самостоятельности. Литвины очень сильно полонизировались, и это как в браке – нельзя сказать, что поляки что-то делали силой, потому что было наоборот: возглавляли Речь Посполитую литовцы. Но польский язык был более развит в те времена. Польская культура была более богатой, и они полонизировались очень легко и глубоко. Были времена, когда людей, которые владели литовским, в Литве было очень мало. Но они хотели заново найти свою национальную идентичность. Возьмите Оскара Милоша^[5], того, первого Милоша (второй стал нобелевским лауреатом).

– Чеслав Милош^[6]…

– Да. А его дядя был послом независимой Литвы в Париже. Он вообще не говорил по-литовски, но при этом не хотел, чтобы Литва была с Польшей. Так что это тогда еще проявилось – желание независимости. А то, что большая часть жителей Литвы хотела быть с Польшей, довело до конфликта. К счастью, не такого кровавого, но все-таки это был очень драматический конфликт. И потом, когда немцы оторвали Мемель (ныне Клайпеда), Польша с позиции силы потребовала у Литвы, чтобы были дипломатические отношения, даже когда Литва этого не хотела. Все это было, но мы сегодня смотрим на эти события если не с ужасом, то с прискорбием, это были совсем не мудрые ходы.

– И Вильнюс на тот момент был польско-еврейским городом…

– Конечно, это было, безусловно, большинство населения. Но мы смотрим на это, как в Ирландии. Ирландия – это страна, где ирландский язык исчез. Есть независимая Ирландия, которая входит в Евросоюз, и есть Северная Ирландия, которая остается в Соединенном королевстве. И тут язык совсем не был для идентичности ирландцев самым важным, потому что люди язык просто забыли.

– Там важна была еще и религия.

– Да, но и в Литве тоже протестантизм был довольно сильным, кальвинистов было много во времена, когда Радзивиллы стали в большинстве кальвинистами. Так что много исторических причин, из-за которых это все завершилось несчастливо. Но акция «Висла» – это уже было чисто сталинское решение, чтобы освободиться от проблем партизанской войны. На эти земли, которые были не заселены после того, как немцев изгнали, переселили лемков.

– Были не заселены какие земли?

– Поморье.

– Туда переселили поляков?

– Да. Это признано Польшей. Но там населения было очень мало, поэтому было переселено, кажется, 140 тысяч.

– А остальные пришли из Белоруссии?

– Из Белоруссии, из Литвы и Украины, конечно.

– И в Бреслау?

– Да. Там Колобжег сейчас (немецкий Кольберг). Эти все города, особенно у моря и на Мазуpax^[7] – это все была равнинная земля. Но переселение с Бещад (горы в Польше), где эти люди жили, на равнину – это было просто нечеловеческим решением, потому что переселенцы почувствовали себя абсолютно чужими.

– Это были лемки?

– Да.

– То есть лемков не всех вернули в Советский Союз?

– Нет, огромную часть переселили.

– И они потеряли свою национальную идентичность?

– Знаете, не до конца. Я вижу, встречаю людей, которые абсолютно уверены, что они прежде всего лемки, потом украинцы, а только потом уже поляки.

– Но язык свой они потеряли?

– Нет, не потеряли. Но это диалект, это тоже не настоящий украинский, довольно для нас трудный, нам легче разобраться с украинским, чем с языком лемков.

– Что произошло в 1919 году с Гданьском-Данцигом? Он на тот момент был каким, немецким?

– Ну, если смотреть на население, то да, большинство было немецким, хотя было много и поляков тоже. Даже во Вроцлаве осталось немного поляков, а вот в Штеттине (ныне Щецин) не было поляков практически. Там даже немцы были чужие, потому что исторически это был шведско-данский город.

– Датский?

– Нет, это из старого прусского языка, которого мы уже не знаем. Тот язык ближе к литовскому и латышскому. Из этого языка, мне кажется, и произошло название Данциг. Но это все – догадки. Ну, а насколько это был город, в котором население было немецким, неизвестно. Но при этом город был частью Речи Посполитой. И вообще, знаете, в XVIII веке это не имело большого значения, даже Краков был в огромной степени немецким городом, где все мещанство было немецким и говорило по-немецки. Там была борьба за то, чтобы проповеди в костелах были на польском хоть изредка, потому что мещанство хотело, чтобы служили по-немецки. Это в XVII веке, даже в XVI столетии так было. Так что, знаете, то, что население говорило по-немецки, не означало, что они сами себя считали немцами. Они считали себя жителями этого города. И тогда нашли выход – компромисс: сделать из него вольный город, который не принадлежал ни Польше, ни Пруссии. Но и это оказалось плохим решением, потому что продолжалось не долго, и потом Гитлер там нашел много поклонников.

– И оттуда, фактически, началась война?

– Да. Потому что они присоединили свой, как они считали, Данциг (Гданьск). Раньше Гитлер требовал экстерриториальной автострады, чтобы был свободный доступ, но было ясно, что это на самом деле – только предлог, что он хочет завоевать эти земли.

– Польская армия реально сопротивлялась немцам в 39-м году. Это было связано с тем, что поляки действительно надеялись выиграть войну?

– Да, серьезно надеялись.