Глава третья. Вечная шинель

Москва – Санкт-Петербург, 2019

Ленинградский вокзал, вечная сутолока на перроне, проверка документов… «Нет, билетов не нужно, только паспорт…» И вот уже Борис Левин, вспотевший из-за своей слишком тёплой куртки, а потом возни с чемоданами соседки, которые он услужливо перетащил в купе, наконец умылся, наскоро попил чаю из стаканчика с традиционным советским подстаканником и с трудом взгромоздился на верхнюю полку. Завтра ни свет ни заря поезд прибудет в Санкт-Петербург. Нужно постараться выспаться, хотя бы немного… Удастся ли?

Борис был «практически в разводе», как он теперь про себя думал, а на самом деле – в нелепой ссоре с женой. Лена, донимавшая его придирками и ревностью во время его недавней парижской командировки, не выдержала и сбежала к маме – якобы из-за того, что он не вернулся домой к Новому году.

«Прямо «Ирония судьбы»!» – думал Левин, всё чаще вспоминая нелюбимый им советский фильм. Ибо настоящая ирония, почти как в той картине, заключалась в том, что ревность жены, совершенно необоснованная тогда, в Париже, неожиданно стала полностью обоснованной!

Левин – уважаемый коллегами лектор, учёный, доцент – снова чувствовал себя безнадёжно влюблённым. Никакие доводы рассудка не действовали: с того момента, как в аэропорту Париж – Шарль-де-Голль он столкнулся с Анастасьей, своей однокурсницей и первой любовью, голова его пошла кругом… Оказаться на одном рейсе в Москву, более того, на соседних сиденьях! То был перст судьбы…

Здоровяк, занявший полку напротив, никого не спрашивая, нажал на кнопку выключателя. И верхний свет погас… Левин не стал включать маленькую лампочку у изголовья и снова погрузился в свои мысли.

«Нет, Ольга Никифоровна не могла такое придумать, – думал он о своей тёще, которую всегда недолюбливал, как и она его. – Сказать, что моя жена уже встречается с каким-то типом! Ну одноклассник, и что из того?.. А если это правда? На звонки она отвечать не хочет… И у тёщи я на той неделе её не застал. В конце концов, Лена ведь намекала, что тоже найдёт себе «какого-нибудь Анри». Значит, нашла?.. Эх, позвонить бы Анри, но что он может мне посоветовать в таком деле? С его-то наклонностями!»

Левин улыбнулся про себя, вспомнив своего закадычного французского друга. Уж для Анри не стало бы проблемой новое увлечение: здесь жена, там подруга… Всем бы такую жизненную лёгкость!

В голове Бориса стучало и билось «Либертанго» – забористая мелодия некого Пьяццолы, недавно услышанная по радио. Казалось, с каждым пассажем его сердце колотилось всё сильнее – и он снова и снова думал о Насте…

Как будто детские, ясные голубые глаза… Эти волосы – кажется, они стали чуть светлее, но медная искорка, едва заметная, осталась… Совсем другая, даже более красивая, утончённо-элегантная – и в то же время такая же, как много лет назад!

Борис так и не привык называть её Анастазья́, как французы. Он не видел Настю больше десяти лет – а ведь это он, Париж, их разлучил! Жить там было её главной, заветной мечтой. Он уехал – она осталась… Но счастлива ли она оттого, что мечта сбылась?

«С Рафаэлем всё кончено!» – убеждённо сказала Настя ещё в самолёте, хотя он и не посмел бы спросить об этом. Исходя из слов самого Рафаэля, которого он встречал в Париже, Борис предполагал, что ещё недавно они были вместе. Неужели она набралась смелости и порвала с этим проходимцем? Нет, он не испытывал ненависти к профессору Санти-Дегренелю, но искренне считал его недостойным Насти Белкиной!

Когда-то в Париже, много лет назад, из-за этого донжуана сорвался её брак: это произошло практически у него, Бори, на глазах! Настя и Жан-Ив де Курзель, сын знаменитого философа и романиста, уже готовились к свадьбе. И прямо накануне, из-за целой цепочки случайностей, всё отменилось! У Насти в Москве скоропостижно скончалась тётя, и она, наплевав на возражения будущих родственников, рванула в Россию. Семья де Курзелей такого не снесла – и Настю вышвырнули из этой аристократической компании, как ненужную куклу! Но позднее выяснилось, что дело было не только в её отъезде. Именно тогда Боря, безответно влюблённый в Настю с первого курса, узнал, что его большая любовь, спокойно готовясь к свадьбе с де Курзелем, без зазрения совести изменяла своему жениху! Да ещё с Рафаэлем Санти-Дегренелем, известным бабником и любовником скандальной миллиардерши Обенкур. Тогда Левин почти возненавидел её!..

Теперь всё это не имело значения: он встретил как будто прежнюю, инязовскую, московскую Настю, которую всегда любил. В Москве они виделись три раза, и с каждой встречей Борис, начисто забыв о жене, влюблялся в Анастасью всё больше и больше. Особенно радовало то, что теперь она искала в Москве работу! Значит, Настя Белкина порвала не только с Рафаэлем, но и Парижем?

«Тридцать шесть… Ей всего лишь тридцать шесть, а выглядит она на двадцать пять… Положим, мне около сорока, и выгляжу я неважно! Но ведь я тоже не старик… Всё ещё возможно! Теперь, когда мы снова окажемся в одном городе! Уже неделя, как она приехала в Питер, а мне подвернулась эта конференция…» – думал он, стараясь отбиться от навязчивой мелодии Пьяццоллы.

Текст доклада, который он собирался перечитать по дороге, так и лежал внизу, в рюкзаке. За это время Левин ни разу не вспомнил о нём – хотя обычно готовил своё выступление так, чтобы знать всё на зубок, от первого до последнего слова.

***

Холл небольшого отеля, выбранного исключительно из-за близости к Московскому вокзалу, почти опустел.

Анастасья сидела на низком неудобном диване и уже жалела, что согласилась на эту встречу. После изматывающей поездки к матери, с которой она не встречалась много лет, – и, наверное, ещё долго не встретится – не хотелось ничего, даже видеть Борю. Однако отменить встречу было бы невежливо.

«Хороший, добрый, честный… – думала Анастасья о своём давнем друге. – Слишком хороший и слишком честный… Для меня!»

Она догадывалась и о его институтской влюблённости, и о вновь разгоревшемся чувстве тогда, в Париже, когда она разрывалась между своим французским женихом и роковым профессором Санти-Дегренелем.

Рафаэль… Здесь, в России, казалось, что его просто не существует, будто он не человек, а плод её воображения! Он не звонил и не писал – ни строчки, ни звука, абсолютно ничего. Как это возможно? После их многолетней связи и всего, что произошло?! Неужели она должна звонить ему сама? Нет, она уже не та двадцатилетняя дурочка…

– Настя, прости, ради бога, опоздал!

Борис Левин, запыхавшийся и раскрасневшийся на февральском морозе, стоял перед ней с присыпанным снегом букетом цветов. Какая глупость – покупать красные розы в минус пятнадцать!

– О, не стоило, – вежливо заметила Анастасья, поймав себя на мысли, что хочет ответить по-французски.

Попросив молодого человека за стойкой регистрации поставить цветы в её номер, она последовала за прямо-таки сиявшим от счастья Левиным. «Да, всё по-прежнему… Бедный влюблённый Боря!» – подумала она не без тайного удовлетворения.

Через полчаса, почти всё это время простояв в пробке в такси, они уже сидели в небольшом ресторане на улице Марата. «И здесь французы!» – невольно подумала она.

Анастасья с любопытством изучала меню: последние пару месяцев аппетита не было, зато теперь интерес к еде проснулся с удвоенной силой. Может быть, взять сразу два салата? Или большую пиццу? Жаль, они не выбрали ресторан русской кухни! Сейчас она с удовольствием проглотила бы большую тарелку пельменей. Как же она отвыкла от этого… После долгих колебаний её выбор пал на пасту «Болоньезе»: официант заверил, что порция достаточно большая.

– Понимаешь, у нас совершенно не хотят работать с новыми архивными данными! – Пока Анастасья с удовольствием ела макароны, Борис, едва притронувшись к своей тарелке, с воодушевлением рассказывал о прошедшей конференции. – Им кажется, всё уже давно обработали, написали, проанализировали – а это не так! То и дело открывается что-то новое, в том числе о франко-советских отношениях! А эти деятели работают по старинке, цитируют исследования пятидесятилетней давности…

Левину казалось, что Настя, в отличие от жены, по-настоящему сочувствует его научным проблемам. Она искренне возмутилась, узнав, что тогда, в Париже, по непонятным конъюнктурным соображениям не опубликовали его монографию. Левин до сих пор морщился от одной мысли об этом нелепом, неоправданном отказе.

– А я у мамы побывала, Борь! – без радости в голосе сообщила Анастасья, наконец расправившись с пастой. – Теперь даже жалею, что это затеяла…

– Непросто далось? – с пониманием спросил Левин.

Он знал о сложных отношениях Насти с матерью: та её не воспитывала, а оставила дочь, совсем маленькую, на попечение сестры – той самой тёти Мары, погибшей накануне несостоявшейся парижской свадьбы племянницы.

– Да, встреча была не из лёгких. Хотя чего я ожидала?.. Мой психотерапевт советовала разобраться в этом, вот и я отправилась. Но не знаю, правильно ли сделала. Это было очень болезненно…

– Они тебя плохо приняли? – посочувствовал Борис.

– Плохо? Скорее никак! – вздохнула Анастасья. – Даже чаю не приготовили, правда! С порога стали денег просить. Я дала, конечно. Хотя и не Марианна Обенкур, прямо скажем! – невесело засмеялась она.

Борис улыбнулся: скандальная миллиардерша, умершая в конце прошлого года, была известна всем. Сейчас пресса муссировали слухи о её завещании: из-за давнего финансового разбирательства на многомиллиардное состояние был наложен арест. Впрочем, французская светская хроника никогда особо не занимала Левина, и за делом Обенкур он следил только по одной причине: из-за Насти.

Сегодня она казалась ему особенно прекрасной – немного бледной, но очень милой, какой-то домашней, почти без макияжа и в свободном сером свитере крупной вязки. Веснушки на её лице теперь проступали сильнее, совсем как в институте. Когда он помог ей снять пальто, то ощутил едва заметный аромат её волос – миндально-свежий, как когда-то в Париже… Если бы она всегда была такой!

– Но дело не в моих родных, а во мне самой, – задумчиво продолжала она. – Знаешь, Борь, я думала, что изменилась. Ведь все эти пятнадцать лет я жила во Франции, ездила по миру: Токио, Монреаль, Буэнос-Айрес… Это же абсолютно другая жизнь! Мне так казалось. А вернулась в Россию – и теперь как будто та самая девочка, которая выросла в Тамбове и всегда мечтала о несбыточном… Глупо, правда?

– Жалеешь, что осталась тогда во Франции? – с надеждой в голосе спросил Левин: ему казалось, что он слышал именно то, что всегда мечтал услышать.

– Сейчас – да! – убеждённо произнесла она. – И не из-за Рафаэля. – Услышав это имя, Борис невольно поморщился, но Анастасья этого не заметила. – Просто моя французская мечта оказалась слишком дорогой, во всех смыслах! Нет, конечно, у меня была прекрасная работа, я действительно её любила…

«Была работа, любила – в прошедшем времени! – с удовольствием отметил Борис. – Значит, она всерьёз хочет вернуться в Россию?»

– А помнишь, как на четвёртом курсе мы ездили на ВДНХ? – неожиданно спросила Анастасья. – Ну, весной, на первое мая, кажется? Как смотрели на эти разваливающиеся павильоны: в одном – барахолка, в другом – кафе? Разруха, грязь, бомжи… А потом забрели в Ботанический сад. И никак не могли понять, где же собственно сад: кругом один дикий лес!

Борис неопределённо кивнул: он плохо помнил эту поездку, да и всегда избегал многолюдной ВДНХ.

– Так вот, я там побывала! – оживлённо продолжала Анастасья. – И поражена до глубины души! Другого слова не нахожу, правда!

– Поражена тем, насколько всё изменилось? – уточнил Борис.

– Изменилось, ещё как! Настоящий музей под открытым небом! Эти павильоны золочёные, музеи… Ведь мы тогда, студентами, этого просто не могли видеть: там был один большой рынок, разруха! А теперь… Один каток чего стоит: декорации, музыка, иллюминация! Знаешь, я просто не могла в это поверить, ведь во Франции такое про Россию пишут… Нет, я слышала, что многое восстанавливают! Но не ожидала, что Россия теперь такая! – с чувством закончила она.

– Ну, ещё много проблем, – дипломатично заметил Левин.