На этот раз мое пробуждение не было связано с голосами вокруг. Я просто открыла глаза и уставилась в потолок, ощущая себя здоровой, сильной и отдохнувшей. Неяркий свет вокруг не давал мне с точностью описать помещение, в котором я находилась, но одно я знала точно – потолок в этой комнате явно не был мне знаком. А это означало, что я все еще нахожусь в больнице.
Стараясь не делать резких движений, помня, к каким взрывам кашля это приводило раньше, я осторожно села на кровати и первое, что мне попалось на глаза – плакат известной поп–группы. Я с удивлением принялась осматривать остальные предметы комнаты и из увиденного сделала вывод, что все же нахожусь я уже не в больнице. Потому что лежала я на широкой двуспальной кровати с кованой спинкой и двумя тумбочками со светильниками в виде красных сердец, около одной из стен уместился огромный белоснежный шкаф из которого торчали чьи–то вещи, в комнате так же присутствовал порядком захламленный письменный стол с ноутбуком и белый комод с расставленными на нем фотографиями.
Мне стало любопытно, что это за фотографии и чья это вообще комната, поэтому я, надеясь, что поступаю не слишком своевольно, включила один из ночников и направилась по пушистому розовому ковру к комоду. Эта комната явно принадлежала не слишком опрятной девочке–подростку, которая уж очень любила сочетание белого и розового. Эти цвета присутствовали здесь практически везде, немного раздражая мои глаза.
С фотографий на комоде на меня смотрела… я. Длинноволосая блондинка в стильной одежде, улыбающаяся во все тридцать два зуба. И это совершенно точно была я! Перевела взгляд на другое фото и чуть не рухнула на пол. Со второго изображения мне улыбалось счастливое семейство. Мое семейство! Мать, отец и я!
Это что, чья–то очередная злая шутка?! Явный фотомонтаж, потому что мои волосы никогда не были настолько белыми, мать никогда так ярко не красилась, а отец в жизни был на двадцать килограммов худее. Эти шутники решили в очередной раз надо мной поиздеваться? Ну уж нет…
– Ева! – голос мамы прервал мои размышления, – Ты уже встала?
Мама! Слава богу! Сейчас она все мне объяснит! Я выбежала из комнаты, очутившись в просторном коридоре, по всему периметру которого возвышались стеллажи с книгами. Я опять замерла. Черт возьми, куда я попала?
– Ма–ам! Мам, где это мы? – мой голос совсем не был осипшим, наоборот он оказался громким и сильным. Но мама явно меня не расслышала из–за звука телевизора где–то в глубине квартиры и чего–то шипящего на плите. Поэтому я повторила свой крик, – Ма–ам!
– Что? – мать наконец ответила, – Ева, что ты там бормочешь? Иди в ванную, нам сейчас некогда болтать! Ты про больницу, надеюсь, помнишь?
Вот. Больница. Про нее я помню. Значит, меня перевезли сюда ненадолго, неизвестно в каких целях, и сейчас мы вернемся в больницу. Хотя, стоп! Точно! Меня привезли сюда для того, чтобы я помылась. Более идиотского ответа на все мои вопросы у меня не было.
Ванная комната, находившаяся как раз напротив розовой спальни, оказалась огромным помещением, заполненным всевозможными агрегатами с гидромассажем, биде и прочими непонятными штуковинами. Все сияло так, будто час назад кто–то провел здесь генеральную уборку.
Выбравшись из душа, я нашла на полке под раковиной розовое махровое полотенце и халат из той же ткани. Просушив волосы полотенцем и накинув халат, я решила, что неплохо было бы почистить зубы. Или хотя бы прополоскать рот с зубной пастой. Поэтому я подошла к раковине, набрала в рот воды и решила все же взглянуть на себя после болезни в большое, но запотевшее зеркало. Вытерев влагу полотенцем, я, наконец, уставилась на себя и… завопила.
– А–а–а! Ма–а–ам!
Из стекла на меня смотрела девушка, с белыми, как снег, волосами, черными, явно крашеными бровями и… с пирсингом в носу! Что. Все. Это. Значит?!
– Ева, – сзади открылась дверь, мама пришла, наконец, на помощь, – Зачем так орать? Ты что, опять что–то разбила?
– Мама, волосы! – я все еще пялилась на отражение, а оно пялилось на меня, – И сережка! Откуда?
– Упала, когда из ванной выбиралась? – мама хмыкнула, – Волосы ты перекрасила три года назад, а сережку вставила, кажется, в прошлом июне, но я не уверена. Да что с тобой?
Мать развернула меня к себе и прищурено смотрела на мое испуганное лицо. И при взгляде на маму мое удивление достигло вселенских масштабов. Когда–то длинные каштановые волосы матери теперь были подстрижены явно умелыми руками мастера под каре и уложены по последней моде, ее макияж казался неестественным и непривычным для меня, но больше всего меня поразила фигура. Моя любимая мама была беременна.
– Земля вызывает Еву! – мама легонько меня встряхнула, – Да что с тобой?
– Но как… – у меня просто закончились слова, – Как это случилось?
Я что, провела в коме десять лет и теперь упустила что–то важное?
– Тебе объяснить, откуда дети берутся? – мама хмыкнула, – Ева, ей богу, прекрати дурачиться. Мне не до шуток.
– Но… – я все еще мямлила, – больница…
– Я рада, что твоя амнезия прошла, и ты помнишь про больницу, – мама отошла от меня, – Я завезу тебя в школу и поеду на УЗИ. Поэтому собирайся быстрее, позавтракаешь в школе.
И мама направила меня прямиком в розово–белую комнату, явно не собираясь мне что–либо объяснять. На автомате я все же дошла до этой спальни и даже шмыгнула за дверь, пытаясь понять, что значит все происходящее.
То, что это был не розыгрыш, мне стало понятно с того самого момента, как я увидела беременную маму. И вариант с комой и десятилетним сном сразу отпадает. Мама реагировала на меня так, будто мы виделись вчера вечером.
А что было вчера вечером? Я напряглась. Последнее, что я помню – разговоры родителей в больнице. А до этого была боль. Я явственно представила события того дня, который оставил глубокий шрам в моей душе. Но видимо все это было когда–то давно, или где–то не здесь. И явно не со мной. Может, это было сном? Или наоборот, я сейчас сплю?
Но щипания запястий не привели ни к какому результату. Я так и осталась стоять в розовом халате посреди розовой комнаты, совершенно не представляя, что мне делать дальше.
– Е–ева! Я не слышу фена! – мне напоминали о том, что нужно поторопиться. Времени задумываться о том, что происходит, не было абсолютно.
Фен, тоже, кстати, розовый, оказался в верхнем ящике комода среди другого парикмахерского барахла: щипцов для выпрямления кудрей, плойки для завивки локонов, бигудей и прочих девчачьих штучек. Даже расчесок здесь было штук пятнадцать,
Высушив свои блондинистые волосы и вытащив дурацкую сережку из носа, я направилась к шкафу. Здесь царил такой же беспорядок, как и везде. Неужели здесь жила я? Это была какая–то другая я со странными наклонностями. Среди огромной кучи вещей, заполнявшей все пространство шкафа, где что–то валялось, что–то висело в хаотичном порядке, я все же нашла глазами школьную форму. И не одну, а целых три синих новеньких комплекта.
– Ева, – мама уже стояла за дверью, – Ты скоро?
Я быстренько влезла в форму и провела пару раз расческой по многострадальным от краски волосам. Порыскав еще пару мгновений по комнате, я обнаружила несколько сумок. Обследовав каждую, я взяла с собой ту, в которой обнаружился дневник успеваемости и пара учебников. Итак, похоже, предстоит непростой день, который надеюсь, откроет мне глаза, на то, что, собственно говоря, произошло.
– Ну, наконец–то, – мама встретила меня в прихожей с невозмутимым выражением лица, – Вот, твой низкокалорийный завтрак в школу, – она потрясла пакетом, – И, подожди, ты в форме? Не ты ли неделю назад возглавляла акцию противников школьной формы? Ты так настойчиво всех уверяла в ненужности этого атрибута…
Низкокалорийный завтрак и протест против школьной формы. Так, мы с Колосовой что, поменялись жизнями?
– Эээ… деловой стиль в одежде помогает сосредоточиться и не отвлекаться на яркую одежду, и все такое… – я забормотала первый пришедший в голову аргумент в пользу школьной формы.
– Хм, странная ты сегодня. Ладно, нам некогда. Живей, одевайся!
Шкаф в прихожей, больше походивший на небольшую гардеробную комнату, спрятанную за большими дверьми–зеркалами, был полон всевозможных курток, дубленок и шуб. Зачем нам столько одежды? Здесь что кроме нас еще живут человек двадцать? Я потянулась к розовому пуховику, предполагая, что эта вещь может принадлежать только мне.
– Нет–нет–нет, – мама меня остановила, – Надень шубу. Ты же ее выпрашивала целый год!
Что?! Что я слышу… Но спорить не было никакого желания. И вот на мне уже было надето белоснежное меховое манто из норки, дополненное белыми сапогами на небольшой платформе. Надеюсь, в сменной обуви у меня не окажутся белые тапочки…
На улице мы оказались быстрее, чем я могла себе представить. Потому как нам нужно было преодолеть лишь двойную дверь и пару ступенек, ведущих на огороженную приусадебную территорию. Мы жили в своем отдельном двухэтажном доме из коричневого кирпича с причудливыми балкончиками. И этот факт заставил меня затормозить еще на пару мгновений.
– Ева! – мама уже успела добраться до большой белой машины, – Ты сегодня выпила тормозной жидкости?
Я поспешила к джипу, чтобы больше не нервировать беременную женщину.
– А где папа? – задала я простой вопрос, надеясь, что снимок в комнате – знак того, что мои родители все еще вместе.
– Может, ты поедешь в клинику со мной? – мама удивленно выгнула бровь, проворно выруливая на трассу по направлению к городу, – Покажем тебя психиатру. Твои провалы в памяти меня немного пугают. А папа уехал заключать договор с партнерами в столицу. Позавчера. Надеюсь, ты запомнишь.
Итак, я оказалась права. Это что же, выходит… родители никогда не разводились? Неужели я схожу с ума?
Весь остальной путь до школы мы проделали под звуки какой–то попсы и в полном молчании. Я просто не знала, о чем говорить. По той причине, что все вещи, которые меня сейчас интересовали, мать бы восприняла как бред сумасшедшего. А беременным волноваться вредно. Мама же тоже не рвалась обсуждать со мной что–либо. Если говорить честно, то она была не совсем похожа на ту маму которую я помнила.
Тот факт, что школа, к которой мы подъехали, была той же школой, которую я знала и помнила, меня неимоверно обрадовал. Хоть что–то остается неизменным. Но Лизы у ворот не оказалось. Хотя возможно это было потому, что занятия должны были начаться только через двадцать минут.
Попрощавшись с родительницей, я направилась к входу в учебное заведение с намерением дождаться подругу внутри в тепле.
В холле школы все оказалось таким же, как я помнила – стены были все так же окрашены в небесно голубой цвет, а небольшим гардеробом все так же заведовала крайне неприятная женщина по имени Тамара Сергеевна или для просвященных Горгона.
И все же кое–что изменилось.
– Ева! – некий незнакомый старшеклассник схватил мою шубку и протянул Горгоне, – На выходных все в силе, а?
– Э–э, что? – я даже не знала его имени.
– Ла–адно, – парень улыбнулся и ткнул меня кулаком в плечо, – Спрошу у Волкова
У Волкова?! Он–то здесь при чем?!
– Приве–ет! – на меня налетели еще трое ребят, – Как настро–ой? Боево–ой?
– Су–упер, – я выдавила улыбку.
– Вишне–евская! – долетело до меня с другого конца, – Круто выглядишь!
Пока я искала источник звука, ко мне подбежала девчонка явно чуть младше.
– Е–ева, – она немного заикнулась будто бы от страха, – Распишись, пожалуйста.
– Зачем? – я взяла лист и ручку.
Девчушка содрогнулась, будто я собиралась ее съесть.
– К–как, для ш–школьного совета же, – она старалась не смотреть мне в лицо.
Я черканула на листе рядом со своей фамилией и решила не разбираться с нервами этой девчушки. В конце концов, многие боятся общаться со старшими. По себе знаю.
– Хэ–хэ–хэй! – на мое плечо легла тяжелая рука. Этого парня я знала в той другой жизни. Сергей, один из друзей Волкова. Красавчик и та еще сволочь.
– Как ты вчера пе–ела, – Сережа засвистел себе под нос, – Я почти влюбился.
– Ага, – я сбросила с себя руку парня, – Почему же “почти”?
Я честно пыталась вести себя как ни в чем не бывало, но, если уж честно, было немного неловко находиться в центре всеобщего внимания.
– Нехорошо отбивать девушек у друзей, – Сережа подмигнул и махнул рукой, – Привет твоему «пупсику»
Отбивать девушек у друзей? Привет пупсику? Вот, черт! Только не говорите мне, что я и Волков… Б–р–р…
Под еще парочку приветствий я добралась до скамьи и уселась, в ожидании подруги, на одну из мягких банкеток, решив использовать свободное время, для того чтобы узнать хоть что–то про здешнюю себя.
Единственное, что могло бы мне помочь сейчас, это мобильный, ну и содержимое сумки. С нее я и решила начать. Учебники меня интересовали мало, а вот дневник оказался как нельзя кстати. Кроме того, что теперь на меня внимания обрушилось больше, чем даже на Эйфелеву башню в Париже, я узнала, что у здешняя Ева училась, особо не напрягая свой мозг. Возможно, это все ужасное влияние пероксида на волосы. Видимо, вместе с волосами, выгорают и мозги. Или, мозг вытек через лишнюю дырочку в носу?
Здешняя Ева перебивалась с тройки на тройку. Самой высокой оценкой в моей успеваемости была четверка по литературе. Единственная. Хотя, нет. В графе физкультура кругом стояло гордое «отлично». Руки захлопнули эту позорную книженцию и взялись за найденный телефон. Но огромный смартфон отказался включаться, требуя ввести четырехзначный пароль. И тут началось. Я перебрала всевозможные комбинации связанных с датой рождения сначала моей, а потом маминой, но все это не увенчалось успехом.
– Вишневская, – над головой раздался смеющийся и ненавистный мне голос Марины Колосовой, – Чем ты вчера занималась, что память отшибло? Твой код – четыре семерки. Наше с тобой счастливое число.
И весь этот поток информации, состоявший всего из трех предложений, вылился на меня будто очередное ведро ледяной воды на голову. Итак, первое, теперь я Вишневская, не Серова. Второе, у нас с Колосовой есть общее счастливое число. Третье, неужели это все сейчас действительно происходит со мной?!
Я подняла взгляд на весело щебечущую Марину и впервые в жизни наткнулась на ее дружескую, слегка ироничную улыбку. Девушка выглядела почти так же, как я ее помнила. Блондинистые волосы все так же обрамляли ее смазливое, ярко накрашенное личико, и только школьная форма смотрелась на ней сейчас вызывающе благодаря малиновой шелковой блузке под коротким пиджаком, а синяя юбка была явно подшита и демонстрировала идеальные ноги в белых колготках.
– …и, господи, что на тебе надето? – Марина округлила глаза, – Мы же боремся за право освободить нас, старшеклассников от оков школьной формы! Это же твои слова!
Девушка явно ждала от меня ответа. Я встала, поравнявшись с ней взглядами, и тоже постаралась премило улыбнуться. Почему я решила улыбнуться? Да потому, что я понятия не имела, кто я такая, что здесь происходит и как все ЭТО произошло. Сейчас для меня главным принципом стало – не выделяться. А то можно и в психиатрическую лечебницу угодить. С раздвоением личности.
– Я… эээ… передумала. Потому что… Без разницы, что на мне надето. Главное, как ты себя ощущаешь внутри, – брякнула я.
Маринка рассмеялась и по–дружески ткнула меня кулаком в плечо.
– Вау! Это ты где таких умных фраз понабралась? Тренируешься?
«Перед чем это я тренируюсь…?»
– Ла–адно, черт с ней, с этой формой. Мы не должны думать о такой ерунде в та–акой день.
– В какой «та–акой» день? – я поморщилась от ехидной интонации моей теперешней подруженьки.
Терпеть эту особу было выше моих сил. «Уж лучше в психушку» – пронеслось в мозгу.
– Ты забыла? У вас сегодня полгода отношений! Ты что, пила вчера?
Полгода отношений. Полгода! Неужели я, в здравом уме и трезвой памяти, провела целых шесть месяцев с человеком, чье имя мне противно называть?
– Нет. Я все помню, – я кивнула, стараясь не выглядеть дурой. А затем свернула к кабинету литературы, предполагая, что это будет первым уроком. Но, нет.
– Оно и видно, – Марина дернула меня в противоположную сторону, – Геометрия сегодня первая. Или у тебя день сурка и вечный вторник?
– Да, помню. Погулять захотелось.
– А по–моему, просто кто–то вчера переборщил с Мартини.
Я боролась с огромным желанием сделать подножку или проделать еще какую–нибудь небольшую пакость с моей «подруженькой». Одного взгляда на ее лицо мне было достаточно, чтобы начать вспоминать всю ту мерзость, которую она проворачивала для очередной шутки надо мной. Или не надо мной?
– Ты сегодня какая–то…странная. Ты я–явно что–то не договариваешь, я прям носом чую, – Марина даже принялась принюхиваться вокруг моего лица, – Но я–то тебя зна–аю…
«Что за идиотская привычка тянуть гласные?!»
– Ты просто накручиваешь себя! Ваши отношения переходят на новый уровень, и как все пройдет… Я бы, наверное, тоже переживала.
– Что? На новый уровень? – я даже запнулась, не совсем понимая, но, определенно, догадываясь, о чем идет речь, – Нет. Никакого «уровня», просто…эээ… знаменательная дата.
– И поэтому ты записалась в салон перед свиданием, – девушка хихикнула, – Мне кажется, ты не хочешь мне…
– Девочки, – строгий голос математички заставил нас обеих вздрогнуть, – В класс, живо! Кто войдет после меня в кабинет получает дополнительное домашнее задание!
Ох, какова же была моя радость от того, что хоть кто–то смог прервать нашу идиотскую беседу! Это немыслимо! Как, ну вот как моей подругой стала Колосова? И, самое неприятное, сейчас я никак не могла просто перестать с ней общаться. Во–первых, это, наверняка, вызовет кучу сплетен, а во–вторых, лучшая подруга это единственный человек, который знает обо мне, больше меня.
Немного затормозив в проходе между рядами, я села на свое привычное место рядом с Одиночкой, хоть и при первом взгляде на него меня прошибла волна мурашек. Меня никто не остановил, значит, свое место я помнила верно. И тут, сердце замерло, ведь позади меня сидела Лиза. Мне так хотелось, чтобы здешняя Ева тоже общалась с моей лучшей подругой! По привычке тепло улыбаясь я обернулась, но меня встретила волна, нет, целое цунами из недружелюбия.
Мы не были подругами. Это было понятно еще утром, когда я не встретила ее в вестибюле школы. Но я не хотела это признавать. Сейчас же стало абсолютно понятно, что Лиза меня на дух не переносила.
– Вишневская, – математичка была, как всегда, чем–то недовольна, – Твой затылок меня мало интересует. Повернись.
Я подчинилась. И было предсказуемым то, что именно я через пару минут стояла у доски, объясняя задачу из домашней работы, которую видела вообще впервые в жизни, впрочем, как и половина класса. Ведь именно я первая, кто привлек внимание всеми любимой учительницы по Кличке Годзилла. С задачей справилась, что крайне удивило и Годзиллу, и одноклассников. Интересно, как бы на моем месте поступила здешняя Ева?
На первой пятиминутной перемене я сделала попытку заговорить Лизой, и это было не лучшей идеей.
– Если ты, еще раз подойдешь ко мне, – Лиза резко развернулась, услышав мой «привет», – Со своими дебильными шуточками про мой рост, вес или другие параметры моего тела, ей богу, Вишневская, я подпорчу тебе твой хорошенький носик.
Этого я и боялась. Здешняя Ева была человеком, на которого мне хотелось походить меньше всего. Неужели личность одного и того же человека может так сильно изменяться?
Я решила, пока оставить все как есть и быстро собрала вещи, а затем поспешила на биологию, стараясь обращать меньше внимания на Марину и прицепившуюся к ней Викторию Травкину.
Но наступила большая перемена и просто так избавиться от внимания всех моих многочисленных друзей не получалось никак. По пути в столовую Вика о чем–то увлеченно спорила с Мариной, периодически следя за моей реакцией, а я делала вид, что не замечаю ничего вокруг. Потому что для того, чтобы вступить в разговор мне нужно было для начала привыкнуть к происходящему, но сделать эту мелочь мне решительно не позволяла совесть.
– Ева, – Марина все же не выдержала моего молчания, – Скажи честно, у тебя отходняк?
– Чего? – я немного опешила.
– Того! – девушка поправила волосы, – Ты вчера много выпила?
Я? Вчера? Черт возьми, эта Ева что еще и алкоголичка?
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке