Copyright © Ксения Ладунка, 2023

© LINK, иллюстрация на обложке

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Пролог

Они там.

За стеной. Ругаются, как и всегда. Она кричит что-то о том, какой он плохой и как она его ненавидит. Он с насмешкой отвечает, что она всегда думает только о себе.

Каждый раз они ругаются где-то поблизости. Как будто специально, чтобы задеть и меня тоже. Облить бензином своего гнева, поджечь спичкой ярости и закопать в могиле обиды. Им важно, чтобы я была частью этого.

Они всегда знают, где я. В гостиной или в туалете – они будут рядом.

Поэтому я просто ухожу. Ухожу, если она не хватает меня на пороге или если он слезно не просит остаться. Я ухожу, даже несмотря на то что идти мне некуда.

Она кидается на него тогда, когда градус напряжения между ними возрастает. Бьет его, если он говорит ей резкую правду. А еще она колотит его всякий раз, когда он напивается. И мне иногда его жалко. А иногда я его ненавижу.

Он никогда не жалеет ее. Если есть в этом мире список самых ужасных слов, то это его слова, сказанные ей. Он всегда говорит ей все что думает и считает, что имеет на это право.

Еще какое-то время они кричат, но потом успокаиваются. Они всегда успокаиваются спустя примерно час ругани. Я накидываю куртку и беру заранее собранный рюкзак, выхожу из комнаты, оглядываясь по сторонам. В доме – тишина, но в ушах еще звенят их голоса.

Спускаясь по лестнице, я постоянно оглядываюсь – боюсь, что наткнусь на кого-то из них и скандал начнется снова. Но все заканчивается хорошо, я оказываюсь в коридоре, а затем и во дворе.

Я смотрю на наш дом за огромным забором – он такой большой. Красивый. Вызывающий тошноту.

На улице ветер, и я наконец-то стираю слезы с глаз и щек. Мне предстоит долгий путь.

1

– Алиса! Алиса, открой, это Белинда!

Я кричу и барабаню в дверь трейлера. Вокруг – сплошная тьма, и в смертельной тишине слышны только далекие звуки залива. Нет даже проезжающих по мосту машин, чтобы хоть как-то разбавить весь этот ужас. Мне не открывают.

– Черт! – выплевываю я и еще раз со всей силы бью кулаком в дверь. Отчаяние подбирается к глотке, когда я слышу звук отворяющегося затвора.

– Алиса! – с облегчением выдыхаю я. Она смотрит на меня заспанными темными глазами и пытается понять, что происходит.

– Ох, Белинда…

– Прости. – Мои глаза заполняются слезами. – Пожалуйста, можно мне войти?

Горько улыбнувшись, Алиса пропускает меня внутрь. Я ловко смахиваю слезы до того, как они скатываются по щекам. Алиса отходит и включает свет; на кровати я вижу лежащего Скотта. Он явно недоволен тем, что его разбудили, а еще тем, что это была я.

Я скидываю с плеч джинсовку, а Алиса смотрит и, кажется, не знает, что со мной делать.

– Детка, что с тобой? – спрашивает она своим низким голосом. – Опять родители?

Я киваю. Отмахиваюсь: не хочу думать об этом.

– Ты же плачешь, – говорит она и тянется ко мне своими большими темнокожими руками. Обнимает и пытается сочувствовать.

От нее резко пахнет ацетоном, но для меня это уже привычно. Я заливаюсь ревом прямо у Алисы на груди, даже не отходя от двери. Мне не нравится так напрягать ее, но сейчас я просто не могу ничего с собой сделать. Она гладит меня по голове, и я чувствую, что кому-то нужна.

Так проходит какое-то время, пока мне не становится лучше. Алиса сажает меня за стол и делает чай. Я понимаю: все это формальности, чтобы обстановка не была гнетущей. Мне неловко, а сейчас будет еще хуже, потому что я подбираюсь к самому отвратительному моменту.

– Говори уже, зачем пришла, – агрессивно торопит меня Скотт.

– Алиса… – мямлю, – я хотела взять как обычно…

– Мы больше не продаем в розницу, сколько можно тебе говорить! – повышает голос Скотт.

Алиса смотрит на него с упреком, а затем отвечает мне:

– Не слушай его, для тебя всегда найдется.

Я благодарно киваю, а Скотт злобно смотрит на меня. Я неловко сижу за столом и всякий раз пытаюсь спрятать от него взгляд. Он знает, сейчас на меня очень легко надавить. Алиса долго копошится в кухонных ящиках, а потом кладет передо мной маленький зиплок с белым порошком внутри.

– Платить чем будешь? – выплевывает Скотт.

– У меня есть деньги.

– У тебя всегда есть деньги, но так ведь не интересно.

– Скотт, – обращается к нему Алиса, – меньше агрессии, больше терпимости. Белинда – наша подруга.

Он вздыхает – сдерживается. Старается быть лучше. Ради нее. Хоть и терпеть меня не может.

– Алиса, не хочешь… со мной? И ты, Скотт.

– Не откажусь, – улыбается она.

– За твои бабки хоть на край земли, – поддакивает он.

Эти двое заметно веселеют. Я тоже, потому что теперь у меня есть место, где провести эту ночь.

Я вскрываю содержимое зиплока, отдаю часть ребятам. Проходят мучительные три секунды до того, как я погружаюсь во тьму. Она медленно обволакивает меня, утягивая глубоко на дно. Все мирское отпускает, все проблемы, вся моя личность отходит куда-то в небытие. Остается только оно. То, ради чего я шла сюда десять километров пешком среди ночи.

Алиса и Скотт, кажется, на кровати, бормочут что-то – или мне послышалось. Я медленно поднимаюсь в попытках справиться с дрожащим телом и ложусь к ним. Они целуются, но меня это не волнует.

Нас кроет где-то час. Я разглядываю свои руки, взведенные к потолку, пытаясь ухватиться за узоры, появляющиеся на нем. Немного позже меня прорывает на разговоры.

Я болтаю, Алиса поддерживает. Спустя время я касаюсь темы, что должна была остаться внутри меня навсегда.

– Вчера мне исполнилось восемнадцать, – говорю.

– Правда? – удивляется Алиса. – Поздравляю.

– Спасибо. И мои родители решили, что развод – лучший подарок, что они могут подарить мне на день рождения.

Наступает тишина, сквозь которую прорывается Скотт:

– Слушай, мы твои дилеры, а не психотерапевты. Давай без этого.

И правда. Трейлер снова окутывает тишина. Я продолжаю разговаривать уже в своих мыслях.

Да, они разведутся сразу после того, как мы отметим мои восемнадцать. И нет ничего более логичного: я становлюсь совершеннолетней, и они могут больше не мучать друг друга.

Куда себя деть, я не знаю: остаться с кем-то из них после – значит сделать выбор, а мне омерзительна лишь одна мысль об этом. Я еще не придумала, что мне делать. Одно хорошо: из-за отличного климата в Калифорнии легко выжить на улице.

Я встаю, чтобы вдохнуть еще одну дорожку. Алиса поднимается вслед за мной и хватает сзади, еще до того, как я успеваю добраться до стола. Она обнимает меня, трется щекой о спину. Она всегда лезет обниматься, когда нетрезвая. Я позволяю ей делать все, что она хочет; Алиса разворачивает нас к зеркалу и смотрит на отражение из-за моего плеча.

Мы с ней очень контрастные – самые настоящие инь и ян. Ее темная кожа и моя светлая, но покрытая калифорнийским загаром. Ее длинные, ухоженные черные косы и мои белые, короткие, выцветшие на палящем солнце волосы. Ее карие и мои голубые глаза. Алиса очень красивая, хотя сама она так не считает. Я тоже не считаю себя красивой, но Алиса говорит: «Ты так прекрасна», – и гладит мою руку. А потом добавляет: «Хотела бы я быть тобой».

Мне неловко и почему-то больно от ее слов. Мир идет вперед, пытаясь доказать всем и каждому, как они красивы, но Алиса все равно считает меня лучше себя. Наблюдая, как она гладит меня по рукам, я искренне говорю:

– Ты тоже очень красивая, правда.

Она ухмыляется. Я выпутываюсь из ее хватки и добираюсь до стола, а потом все как в тумане – и так проходит вся ночь. Алиса и Скотт засыпают, когда рассветает. Я же собираю свои вещи и выхожу на улицу. Тут свежо, а под ногами, на сухой жженой траве, чувствуется только выпавшая роса. Я стою под мостом Бэй-бридж, соединяющим родной Окленд с Сан-Франциско. Залив покрывает сумрак. Огни города на противоположной стороне уже погасли, синева воды и неба сливаются, делая воздух будто бы плотным, цветным. Считаные минуты, и на горизонте показывается солнце – разрезает синь своими желтыми лучами. Я смотрю на залив до тех пор, пока солнце окончательно не встает и не освещает все пространство, а затем вставляю наушники в уши и ухожу.

* * *

– Где ты шлялась всю ночь?! – кричит мать, как только я ступаю на порог на дома.

– Не твое дело, – отвечаю.

– Какая же ты дрянь, – говорит она, – вся в своего отца, шляешься по ночам и бухаешь.

«О, мамочка, – думаю я – ты даже не представляешь, чем я занималась этой ночью».

– Ладно, – говорю.

Мать не успокаивается:

– Я посмотрю, как ты запоешь, когда отец перестанет давать тебе деньги.

Я стягиваю с себя конверсы, улыбаюсь. Говорю ей:

– Он не перестанет.

– Прекрати лыбиться, мерзавка, – шипит мать.

Я прохожу мимо нее в гостиную, оборачиваюсь вокруг себя, вскидываю вверх руки и с улыбкой на лице показываю ей средние пальцы. Смеюсь в лицо, зная, как она ненавидит это, как она бесится. Я не хочу злить ее еще сильнее и нарываться, но по-другому не получается.

Как только я отворачиваюсь, улыбка пропадает, но она этого уже не видит.

– Посмотри на себя, на кого ты похожа? – с пренебрежением спрашивает она. – Глаза красные, рожа опухшая, ты вся грязная! Тебе восемнадцать лет, а ты выглядишь как прожженная шлюха!

Я не отвечаю, убегаю от нее на лестницу, чтобы быстрее закрыться в комнате. Но она догоняет:

– Вот увидишь, когда отец уйдет, тебе ничего не оставит.

– Когда он уйдет, мама, я тоже уйду, – отвечаю с угрозой.

– Да? – насмехается она. – И куда же ты пойдешь? И что будешь делать? Ты ничего не умеешь и никуда отсюда не денешься!

Быстрым шагом я направляюсь к двери в свою комнату, но мать настегает меня и хватает за воротник куртки, залезая рукой в карман. Я запоздало понимаю, что происходит: мать вытаскивает оттуда телефон и банковскую карту. Единственные вещи в мире, что позволяют мне держаться на плаву.

– Отдай! – громко кричу я, разворачиваясь и без раздумий кидаясь вперед. Я цепляюсь за мамину кофту, пытаясь дотянуться до телефона, но она перехватывает мою руку и больно выворачивает.

– Это будет тебе уроком! – кричит она.

– Перестань, мне больно! – отвечаю, на что она отпускает меня и толкает.

Я спотыкаюсь и чуть не падаю, но удерживаюсь. Мама открывает дверь находящегося рядом туалета, в проеме которого у нас происходит еще одна стычка. Я не знаю, что она хочет сделать, и у меня не получается ее остановить – удается только выбить телефон из ее рук. Он падает на кафель и разбивается.

Сразу после мама кидает мою кредитку в туалет. Я вижу, как она падает в воду и идет на дно. Ни секунды не сомневаясь, я припадаю к унитазу и запускаю туда руку, но мать оказывается быстрее: она нажимает на слив, и кредитка пропадает в канализации.

– Мама, б… блин! – не сдерживаюсь я.

– Не смей материться при мне, – наказывает она, – со всем остальным твоим барахлом будет так же, если еще хоть раз пропадешь на ночь. – И выходит.

Я остаюсь одна, сидящая перед туалетом на коленях; правая рука по локоть мокрая. Стеклянный телефон, встретившийся с кафелем, просто вдребезги. Паутинка трещин идет по всему корпусу. Я беру его и проверяю: работает. Отправляю отцу сообщение:

МАМА разбила мой телефон!!!

И смыла кредитку в туалет.

Добавляю, не надеясь на ответ.

Когда ты будешь дома?

Нажимаю на блокировку и отправляюсь в свою комнату.

* * *

Отец приходит на следующий день, матери нет. Он копошится на кухне, когда я осторожно спускаюсь на первый этаж.

– Тебе помочь? – спрашиваю.

– Бельчонок, – он вздрагивает, – ты меня напугала.

– Прости.

– Не надо помогать, я справлюсь. Думал, тебя нет дома.

– Ты не видел мои сообщения?

– Что? Сообщения? Прости, нет. Сейчас посмотрю.

Он протирает руки полотенцем и отходит в коридор, где из кармана куртки достает мобильник. Возвращается, листает на экране пропущенные, спустя время натыкается и на мои.

– Что?! Она сошла с ума? Какого черта она это сделала?!

– Не знаю. Она не хочет, чтобы ты давал мне деньги. А еще сказала, что когда вы разведетесь, ты заберешь все, что мне подарил.

Отец потирает переносицу. Вздыхает. Он такой высокий, что я задираю голову, чтобы смотреть ему в лицо. Он выше меня на полторы головы, ростом я пошла в мать.

– Ты ведь не слушаешь ее, правда? Бельчонок, может быть, я и не идеальный отец, но все, что я делал в своей жизни, было ради твоего благополучия. Иначе это просто не имело бы смысла.

– Я знаю, пап, – подхожу к нему и обнимаю, – спасибо.

– Не за что. Ты только не переживай. Карту восстановим. Телефон новый купим.

– Спасибо, пап, – радостно протягиваю я.