Глава 9. Подарки из детства

Снова слезы.

Боль по телу.

Отчаяние.

И жгучая ненависть к этой чертовой жизни.

– Ма… – Маша сжала зубами подушку до тихого скрежета.

Перед глазами лицо матери, в голове только одна мысль – с каждым днем её жизнь становится все сквернее. Где тот светлый луч, который должен озарить ее путь?..

Ночь выпустила наружу страхи, казалось бы, отступившие днем. И снова эти чувства – страх и ненависть, холодное одиночество, пустота в душе. За окном воет ветер, оконные рамы жалостливо скрипят. Маша дышит прерывисто и вздрагивает от шума ночного ветра.

На кухне что-то звонко гремит, Маша замирает, прислушиваясь. Глаза, еще не привыкшие к темноте, ловят из тьмы причудливые фигуры, внушающие тихий страх, что медленно, но по-хозяйски ползет по коже. Она знает, что это всего лишь плод ее воображения, но тело предательски немеет. На кухне снова звон разбитой посуды, крики Татьяны, дикий, пробирающий до мурашек вой отца.

Маша сползла с кровати, торопливо одеваясь и стараясь не обращать внимания на боль, разливающуюся по телу от каждого движения. Звон стекла. Окно. В дребезги. Душераздирающе закричала Татьяна, батареи разразились громким гулом от стука по ним испуганных и недовольных соседей. Маша дрожащими руками натянула джинсы и свитер, выдохнув, открыла дверь. Свет из коридора озарил ее лицо – большие испуганные глаза и лихорадочный румянец на скулах.

– Что произошло? – ее тихий голос потонул в монотонном гуле пьяных гостей. Она выглянула из-за спины одного из них – отец сидел за столом, по его руке сочилась кровь и тонкой струйкой стекала на пол. Татьяна пыталась перемотать его руку полотенцем.

– Это ты разбил окно? – Маша подбежала к отцу. – Зачем?

Тот пьяно отмахнулся, она, закусив губы, кинулась в гостиную за бинтом и йодом. Страх, что еще недавно сковывал все внутри, отступил. На смену ему пришла ненависть и вырывающаяся из горла, словно раскаленная лава, ярость.

– Ну что же ты делаешь, папа? – с горечью спросила она, возвращаясь.

Маша оторвала кусок бинта, смочила его, стоящей на столе водкой, приложила к руке. Отец молчал, опустив голову, и был настолько пьян, что её просто не услышал. За окном раздался гудок милицейской машины. Снова милиция, и снова к ним. Маша всхлипнула от отчаяния, завязала края бинта и, вытирая окровавленной ладонью слезы, бросилась в коридор.

Бежать! Бежать из собственного дома, чтобы обрести покой. В памяти еще отчетливо сохранилось воспоминание о последнем визите участкового в их дом – бессонная ночь допроса об отце, угрозы о лишении родительских прав, детский дом, колония для несовершеннолетних, тюрьма… Отчего-то участковый видел только одну дорогу ее светлого будущего – исправительная колония для женщин. Он так и повторял каждый раз – в таких условиях, в которых ты живешь, из тебя может вырасти только сорняк – идеальный постоялец исправительной колонии. Маша вспомнила блеск в глазах милиционера, он явно получал удовольствие от страха в ее глазах, и поежилась. Это уже слишком, подумала она, обуваясь в рваные кроссовки, хватая с вешалки ветровку и выбегая в ночь, но по лестнице уже поднимался наряд милиции и, она, стараясь не шуметь, растворилась в темноте подъезда – этажом выше. Когда дверь их квартиры закрылась изнутри, она, на дрожащих ногах побежала на улицу, и только когда ледяной ноябрьский ветер отхлестал ее по лицу, остановилась.

Отчаянье – вот, что сегодня поселилось в ее душе. Она всхлипнула, стиснула зубы, зная наперед – никто ей не поможет. Да и в чем помогать? Все слишком запущено – выхода нет.

Маша поежилась, посмотрела на разбитое окно своей квартиры, оттуда доносились голоса, отвернулась, чувствуя отвращение, побрела к огням проспекта, медленно и устало, точно раненый зверь. Силы вдруг покинули, оставив лишь жгучее, обжигающее все изнутри отчаяние, что бешеной канарейкой металось в груди. Перед глазами возникла картинка: она на мосту, стоит и вдыхает морозный воздух полной грудью. Воздух нравится ей, так приятно покалывает нос, освежает – ей так хочется в последний раз насладиться вкусом мороза и после, наконец, узнать, что такое облегчение. Она смотрит вниз – вода реки черная, мутная, плещется волнами, зовет к себе, может не зря она не умеет плавать, не зря никогда не видела моря. Маша снова смотрит вниз и ей ни капельки не страшно, она знает – всего шаг и она спокойна.

– Мама! – ее собственный истошный крик, визг тормозов, фонари – внезапно осветившие улицу и резанувшие ярким светом по глазам, круглые фары – стремительно приближающиеся.

Она падает на холодный асфальт. Дорога! Она, оказывается, выбежала на дорогу! Дурочка, хотела ведь на мост…

– Сумасшедшая? Больно? – кто-то поднимает ее на ноги, заглядывает в лицо. – Тебе повезло, что я успел остановиться.

– Да хорошо с ней все, просто испугалась. – Совсем рядом еще один голос, но перед глазами размытые круги и она не видит говорящего.

– Маша, да?

Голос кажется знакомым, но не распознается. Маша кивает, перед глазами круги сменяются на рой маленьких точек.

– К Рыжему отведем? – говорит первый. – На улице не май месяц, а она, считай, раздетая.

Вывеска знакомого шиномонтажа, Рыжий – работник Коля, вот о ком шла речь. Машу, как ребенка закутали в теплый плед, посадили на заднее сиденье автомобиля. Заледенелые ноги заныли, согреваясь.

– Выпей, дрожишь вся.

Она посмотрела на своего обидчика-спасителя, взяла из его рук бутылку вина, сделала несколько глотков.

– Но-но! – запротестовал парень. – Напиться решила, что ли? И скажи мне, зачем ты под колеса бросилась?

– Я не бросалась.

– Бросалась. – Сказал он с нажимом, удивленно вскинул вверх свою голову.

Маша отрицательно мотнула головой и вздрогнула – к машине шел Максим. Стук в висках, головокружение, снова плывут круги и ничего больше не слышно и не видно – тугая пропасть тянет к себе. Она трясет головой, а кто-то тянет ее за руку.

– Эй!

Она встряхивает головой. В ее лицо заглядывают сразу двое.

– Ты отключаешься, что ли? – спрашивает обидчик-спаситель, снова сдвигает к переносице черные брови – хмурится.

– Вызови скорую, она головой ударилась. – Второй голос тихий, взволнованный, до боли знакомый – Максим.

– Макс, это ты?

– Да, Маша. – Он улыбнулся, поддался вперед. – Как ты себя чувствуешь?

– Не надо скорую.

– Чувствуешь себя как?

– Уже лучше. – Она не ожидала, но улыбка сама появилась на ее лице.

– Зачем ты это сделала?

Морок спадает внезапно. Слух и зрение – четкие. Она смотрит на него, глаза сужаются от внезапного прозрения. В его голосе укор, упрек, да все, что угодно, только не забота! Глупая! Когда она уже, наконец, перестанет доверять людям, сколько раз уже обжигалась, а все как псина ищет доброты и ласки. И глаза у него такие же синие, с блеском, как у младшего брата, смотрит сурово и сердито. Как же они похожи с Игорем! Противно. Он же его родной брат, значит, они одинаковые!

– Да пошел ты!

Она выкинула руку вперед, вино из бутылки выплеснулось ему в лицо. Маша сбросила с себя плед, открыла дверь машины и бросилась на улицу – бежать, куда угодно, только чтобы остаться одной. Снова слезы, холодными каплями по лицу, превращаясь в ноябрьской стуже в ледяные камни.

– Нет, не трогай меня!

Но Максим схватил ее. Она дернулась и, споткнувшись, упала на землю, упрямо проползла несколько метров и прижалась спиной, к холодному металлу гаража.

– Убери руки!

– Успокойся.

Он протянул к ней ладони, но она со всей силы ударила по ним.

– Убирайся! Что тебе от меня надо? Оставьте меня в покое! – У нее уже не просто слезы – истерика. – Или ты такой же, как твой брат? Ненавижу вас!

– Что ты говоришь? Причем здесь Игорь?

Максим склонился над ней, потянул ее вверх за тонкую куртку, застывшую на морозе и превратившуюся в несгибаемую фанеру.

– Вставай, Маша, ты же замерзла.

– Уйди!

– Поднимайся, глупая, заболеешь.

– Отстань!

– Быстро встань! – крикнул он, больно дернув ее за руку.

Маша, вскрикнула от боли, закричала ему в лицо, захлебываясь от слез:

– Чего тебе надо? Тоже хочешь унизить меня? – в ее глазах бешеная ненависть, она снова ударила его по рукам, плюнула ему прямо в лицо.

Взмах его руки.

Маша зажмурилась, немея от страха. Но он не ударил её, лишь схватил за руку и с новой силой потянул вверх, поднимая на ноги.

– Так будешь меня или нет? – она все-таки встала, засмеялась, нервно и истерично – сил на сопротивление не осталось.

– Что ты делаешь, Маша? Зачем так говоришь? – он обнял ее, притянув к себе, заглянул в лицо.

– Может, у вас это семейное, я же не знаю. – Она всхлипнула, безвольно повисла на его руке, словно тряпичная кукла. Захотелось прижаться сильнее, чтобы ощутить тепло, которого так не хватало.

– О чем ты говоришь? – его голос уже спокойный, но взгляд синих глаз все такой же взволнованный. Смотрит хмуро с тревогой. – Не плачь, Маша, лучше скажи, что с тобой случилось?

– Я ненавижу тебя! – она опустила глаза, уронила плечи, невольно прижалась к нему, вздрогнув от порыва ветра.

– За что? – его шепот ласковый, бредет по замерзшему телу.

Максим снял с себя куртку, набросил на ее дрожащие плечи, заглянул в ее лицо, и она увидела, как его глаза расширились от ужаса. – Что это за синяки у тебя?

Она всхлипнула, попыталась отвернуться, но он не дал ей этого сделать. Требовательно взял ее за подбородок, повернул к свету дорожного фонаря, посмотрел на исцарапанные руки, на запястья с сине-желтыми разводами, на разбитые и опухшие губы.

– Откуда это у тебя?

– Дальше смотреть будешь? – она усмехнулась.

– А есть еще на что посмотреть?

– Есть. – Она улыбнулась, в глазах заполыхала ярость.

Он вдруг громко выдохнул, отпустил ее. Она не без усилия удержалась на ногах. Максим засунул свои руки в карманы джинсов, отступил. Посмотрел на нее, в глазах – злость.

– Так, значит, это была ты?

– Где? – усмехнувшись, наиграно легко спросила Маша.

– Там, в подвале. Я слышал, эту грязную историю.

– Не продолжай! – Маша резко дернулась. – Я не хочу об этом!

– Я серьезно. Скажи мне.

Маша отвернулась, шмыгнула носом от новой подкатывающей к горлу истерики. Он взял ее за локоть, тихо, но жестко сказал:

– Скажи мне правду, Маша! Это действительно очень важно! Это была ты? Это про тебя говорили?

– Что говорили? – с вызовом спросила она, ударив его ладонями в грудь. – Что я? Откуда я знаю, кто тебе что говорил!

– Скажи мне!

Машу затрясло и от холода и от гнева, захотелось ударить его со всей силы и бежать, куда глаза глядят. Но сил не было, поэтому она всего лишь устало переминулась с ноги на ногу, когда он взял ее за плечи и снова сказал:

– Расскажи мне.

Маша всхлипнула, стараясь не встречаться с ним глазами.

– Я не хочу об этом говорить.

– Они что, изнасиловали тебя? – его лицо исказилось болью. Голос – тихий шепот. – Или ты сама пришла к ним?

– Сама? – она усмехнулась, сжав зубы, попыталась вырваться. – Пришла к ним невинной девочкой? Сама? Чтобы один из этих подонков стал моим первым мужчиной?

– Тише, тише, успокойся, я просто предположил. – Он притянул ее к себе, крепко сжал.

– Да мне было так тошно и страшно, что я просто хотела умереть!

Он стиснул зубы, сказал медленно, протягивая слова:

– Идем! Я отведу тебя домой.

– Нет, я не хочу домой. Там милиция.

Он остановился.

– Что опять у вас случилось?

– Отец разбил окно, с кем-то ругаясь. Соседи вызвали наряд, и я с бежала.

Он мотнул головой, холодно произнес:

– Пойдем в милицию, напишешь заявление.

– Какое заявление?

– Как какое? – он больно дернул ее за руку, она засеменила следом. – О том, что с тобой сделали, ты ведь хочешь, чтобы их наказали?

– Но тогда все узнают!

– Никаких но!

– Твоего брата посадят!

– Есть за что! – Максим резко остановился. То ли от мороза и ветра, то ли от ярости, его лицо покраснело. – Этого нельзя так оставлять.

– Я не хочу никому ничего рассказывать. – Маша всхлипнула и снова заплакала. – Все узнают, я не хочу этого позора, мне и так хватает. На учебе тогда вообще не будет жизни, отец все узнает…Не хочу! Пожалуйста, Максим, не надо!

Он смерил ее долгим взглядом, тихо сказал:

– Хорошо, отложим этот разговор, а пока я провожу тебя домой. – Он нежно сжал ее ладонь. – Решу один вопрос, а потом, если хочешь, вернусь к тебе.

– Я не хочу домой, там слишком много народу.

Максим прерывисто выдохнул.

– Сиди тогда в моей машине, но учти, мне надо будет уйти.

– Хорошо. – Маша пожала плечами.

– Замерзла? Давай идем.

Максим поежился от ветра, одну руку засунул в карман спортивной кофты, другой крепче сжал ее ладонь. Она вновь вздрогнула.

– Запомни, Маша – я никогда не обижу тебя. – Сказал он, обернувшись. – Ты поняла?

– Да. – Она и так это знала.

Они вернулись к машине. Маша села, и как только Максим завел двигатель – подставила продрогшие пальцы к печке, сказала сухо:

– И ты запомни: я не хочу больше никогда возвращаться к этому разговору.

Он со вздохом кивнул. Несколько минут молчал, смотрел в ночь за окном, а потом вдруг спросил:

– Может, показать тебя врачу?

– Нет.

Снова тяжелый вздох.

– Скажи мне только одно, и навсегда закроем эту тему, ладно?

Маша кивнула.

– Игорь тоже во всем этом участвовал?

Она хмыкнула:

– Игорь? Ты еще спрашиваешь? Он не просто участвовал, это он, лично, притащил меня к ним. – Маша повернулась к Максиму, с ненавистью прошептала: – Видишь мое лицо? Это все дело рук твоего брата!

Максим со злобой усмехнулся, смерил ее взглядом, а потом так же молча открыл дверь и вышел из машины. Маша окликнула его – слишком страшным показался ей его взгляд и тогда он вернулся и тихо сказал: