Во влажном, соленом воздухе рассеивается в колючем ветру один только вздох.
Ох.
Серлас знал, что рано или поздно людская доброта обернется обманом: так было всякий раз, каждый раз. Стоило ли ждать от чужих людей добродетели, когда и сам он не был перед ними чист? Но теперь, сколько бы вопросов он себе ни задавал, как бы ни пытался отыскать свою вину, остается только одно. Боль. Снова предали, по его вине и лишнему доверию. Серлас-глупец, чужак Серлас!
– А ты решил, тебя на борт из жалости приняли? – шипит Бертран, не сводя глаз с горизонта. Перед маленьким гукаром, приближаясь, вырастает трехмачтовый фрегат; в его паруса задувает ветер и несет вперед по волнам, все ближе и ближе к «Теодору». В конце концов взгляд незадачливых моряков с капитаном Фрэнсисом во главе может различить темно-красную вязь на сером прямом парусе фок-мачты.
«Lecoq».
– Индюки ощипанные, – плюется в сторону приближающегося судна Бертран и поворачивается к капитану. – Что делать будем?
Фрэнсис теребит правой рукой жесткий белый ус, не сводя глаз с фрегата. Кривит губы, так что один их уголок тянется вниз, а другой бежит вверх, и Серласу не нравится эта ухмылка. Если слова и можно было понять неправильно, то подобный взгляд и кривой изгиб губ прочитать по-другому никак нельзя: «Не жди ничего хорошего, чужестранец».
Серлас давным-давно выучил эту простую азбуку.
– Позволим этим Джимми подойти ближе, – наконец говорит капитан гукара. Команда слушает его с настороженным вниманием, а Серлас – с ухающим в груди сердцем. Каждое новое слово пугает его все больше.
– Этого, – Бертран кивает на чужака, что за все три дня не сумел завоевать его доверия, – им отдадим?
– Именно, – хмыкает Фрэнсис. И добавляет, глядя прямо в худое лицо Серласа: – Преступник должен быть осужден по закону.
Слова оправдания застревают у мужчины в горле; он оглядывается на столпившуюся у мостика команду – десятки глаз впиваются в его изможденное, ослабленное долгими скитаниями тело, будто довершая начатое людьми в Трали. Серлас враз становится еще бледнее, тоньше, будто мир в лице одной корабельной команды стирает его со своего полотна.
– …не преступник, – звуки продираются сквозь страх из пустой груди, как из сухого колодца. Серлас сжимает руки в кулаки и с силой, жмурясь, выдавливает из себя снова: – я не преступник. Вы спутали меня с кем-то.
Капитан Фрэнсис, глядя на него с мостика высотой в несколько футов, клонит голову, скрещивает на груди руки.
– Спутали? – ядовито переспрашивает он. – Что ж, может, и спутали. Да только деваться тебе, Серлас-бродяга, некуда. В руки Джимми или на корм рыбам – что выберешь? Твоему сыну вряд ли придутся по душе холодные ванны.
Тяжелые шаги огромных сапог с каблуками возвещают, что Бертран, которого Серлас, слушая капитана, потерял из виду, вернулся на палубу из нижних деков. В руках у него – сверток, где копошится ребенок.
Клеменс, Клементина. Не спасло тебя даже мужское имя.
Серлас разочарованно стонет. Похоже, извечный страх за жизнь малышки сделал его сердца камнем, что теперь способен только дробить грудную клетку и причинять боль, но не испытывать должного испуга или злости. Бремя страстей человеческих, кажется, навсегда покинуло его разум и тело: Серлас страшится уготованной участи без прежнего раскаяния.
– Скажем, что ты тот беглый убийца, что поджег паб в Фените, – делится с ним капитан, пока Бертран, морщась от негодования, пихает в руки замершему Серласу его дитя. Клементина заливается звонким плачем, и в застывшем знойном воздухе звук ее голоса несется все выше и выше, сливаясь с редкими порывами ветра и криками крупных белых птиц.
– Но я ничего не поджигал! – отчаянно кричит Серлас. Он знает, что оправдываться теперь бесполезно, ведь Фрэнсис вынес ему приговор еще до появления вражеского фрегата на горизонте.
– Нет? А я слышал, что один чужак пришел в Фенит со свертком, подозрительно похожим на младенца, и жил в деревне недели две. Искал подходящий корабль на пристани, просил рыбаков увезти его прочь из Ирландии.
Пот струится вдоль костлявой спины Серласа. Он стоит, прижимая к себе плачущую – о, она снова плачет! – Клементину, и глядит только на капитана судна. Кидать косые взгляд на остальных членов команды он уже не в силах, да и Фрэнсис всем своим видом выражает такую непоколебимую уверенность, что почти выбивает пол из-под ног Серласа.
Что еще могло ждать бродячего бедняка с младенцем на руках, кроме очередной беды? За словами добрых людей обязательно кроется что-то страшное, и не ему, Серласу, забывать о подлости и лицемерии людского рода. В этот раз, думал он, судьба его не оставит.
– Я слышал, той ночью сожгли деревенский паб, – рассказывает Фрэнсис. Верить его словам или нет, Серлас не знает. Хочется закрыть уши руками, закрыть глаза, чтобы не видеть грязных вспотевших лиц, что сейчас ничем не отличаются от его лица.
– Ага, и хозяин погиб, – подсказывает капитану Бертран. – Крыша обвалилась и придавила беднягу. А у него было вкусное пиво, помнишь?
В Фените был только один паб. И Серлас не слышал, чтобы в ночь побега тому досталось. Эти люди врут, не иначе.
– Говорят, старик Сайомон прикрывал чужака, – сплевывает под ноги безжалостный Бертран и теперь глядит на Серласа с неприкрытой враждой. Вот что крылось за его темнеющим взором: злоба, такая же простая и глупая, какая жила в сердцах Дугала и Кие-рана Конноли, братьев Данн из Фенита, половины жителей Трали. Такая же глухая к доводам разума, почти первобытная и, должно быть, навязанная. Сер-лас искренне верил, что темные чувства рождаются из маленькой искры, но набирают силу только лишь благодаря чужим сплетням и слухам. Что по-настоящему злых людей на свете преступно мало. И Бертран не входил в их число.
Но теперь он глядит на Серласа с пугающей злостью, и того, чужака и бродягу, обязательно сбросят в воду или сдадут вооруженным солдатам французского флота ради наживы – или же по простой прихоти.
Раньше, до смерти Нессы, Серлас решил бы, что у каждого человека на борту гукара есть своя причина не терпеть ирландских попрошаек. Теперь же ему кажется, что многие из них сдали бы малознакомого мужчину с ребенком только ради забавы.
– Я не жег пабов и не убивал людей, – произносит Серлас, пытаясь сохранить твердость голоса. Клементину он придерживает одной рукой, а свободной шарит по поясу дряхлых штанов. У него должен был остаться кинжал у пряжки ремня, Серлас взял его только этим утром!
– Говорят, тот преступник поджег свой дом в Трали, – растягивает слова Фрэнсис. – Говорят, его жена умерла в огне, а он забрал ребенка – девочку – и сбежал. Твоего сына зовут Клемент, верно?
– Я ничего не поджигал! – в отчаянии кричит Серлас. – Никого не убивал, никого и пальцем не тронул!
Команда корабля с капитаном во главе только ухмыляется.
– Да, но французишки этого не знают…
Кинжала нет. Серлас вымученно прикрывает глаза – солнце слепит так сильно, что перед взором все плывет и белеет, точно волосы и усы капитана Фрэнсиса. Его команда наступает на бедняка с ребенком, сужает круг.
– Какое дело французам до ирландского поджигателя? – выдыхает Серлас.
О проекте
О подписке