Кайрус

Королевский палач жил в поселении с людьми, жестоко убившими его сына. С теми, кто ставил свои цели превыше законов, превыше жизней. Кайрус, единственный, кто не относился к этому сборищу и скорее назывался врагом, чувствовал себя более или менее неплохо, он бы даже сказал, что с ним обращались вполне достойно. С одной стороны, он считался пленником, так как никуда не мог уйти по своей воле, за ним непрерывно наблюдали и контролировали каждое движение, а с другой – гостем, так как не понаслышке знал, как на деле относятся к невольникам в лагере.

Люди из Культа Первых и особенно их дети разглядывали карающую длань как диковинную зверушку, желающие поглазеть стягивались со всех концов стоянки, они ради безопасности – толпой всегда не так страшно, как по одиночке, – собирались в группки, перешептывались, указывая в сторону палача. Юноши и девушки, еще молодые, быть может, всего на пару лет старше Ларса, из тех, что отличались храбростью, подходили к нему и заговаривали. Обычно их беседа сводилась к коротким вопросам или проклятиям и грубым словам, а порой и попыткам пнуть или толкнуть мужчину.

Один раз девочка лет одиннадцати, чрезмерно худая, с волосами неприятного грязно-серого цвета, которые выбивались из-под самодельной шапки из тряпок, беличьих шкурок и палочек, задорно торчащих во все стороны, бесстрашно, с самым надменным видом подошла ближе и от души ударила по миске с похлебкой. Мужчина тогда держал ее в руках.

Нет, Кайрус совсем этому не удивился. В юные годы жестокое отношение, мстительность, выкрики из толпы и ненависть в глазах горожан пугали палача, расстраивали, он постоянно пытался найти себе оправдания. Надеялся примириться с жителями. Еще учеником, он говорил на площади, что ни в чем не виноват, говорил, что это его работа, такая же, как молоть зерно, печь хлеб или стирать. Чуть после, когда палач уже женился, его удивляло совершенное нежелание жителей Санфелла понимать то, что на самом деле чувствует он, да и любой его брат по ремеслу. То, что делал Кайрус, являлось не более чем его работой. Делом, которое приносит деньги, еду, одежду, дом, возможность жить. Удивляла и все та же жестокость, она не исчезла с годами.

Но время шло, Кайрус умнел, набирался опыта, впитывал в себя полезные советы других мастеров топора и веревки. Он не только учился делать свою работу, но и обрастал прочным панцирем, через который никто не мог добраться до его истинных чувств. Понемногу наращивал слой за слоем. На лице он предпочитал носить маску равнодушия и непроницаемости, но не надменности.

Королевскому палачу помогало и то, что он от природы был спокоен и смирен, редко дрался в детстве, предпочитал не избегать конфликтов, изворачиваясь змеей, а игнорировать их как явление, ровно до тех пор, пока это было возможно. Отец объяснял Кайрусу в свое время, с чем тому придется столкнуться, предупреждал его, советовал, но никогда не оберегал и не защищал от гнева и унижения.

Когда в сына палача кидали камнями, карающая длань Его Величества не вмешивался. Отец не закрывал отпрыска от грязи, экскрементов, хотелось верить, только животных, и других неприятных вещей, которыми люди выражали негодование. Он не спасал сына от плевков и не прерывал того словесного потока и громких пожеланий смерти, которые обрушивались на юного Кайруса. Поначалу было очень тяжело, злость и обида на родителя мешали раскрыть весь потенциал и достойно показывать себя. Пожалуй, года три, а то и четыре, будущий палач свято верил, что ненавидит отца и Санфелл и те платят ему тем же.

С каждым годом становилось проще.

Тело крепло, а вместе с тем разум и душа учились находить то самое равновесие, из которого их было бы невозможно вывести. Со временем Кайрус понял, что должен был благодарить отца, к сожалению, тот оставил мир, так и не увидев первого внука – Ларса. Палачи хорошо питались, их лечили лучшие лекари, они не мерзли, а когда карающие длани уже не могли самостоятельно справляться, если дети не обеспечивали им уют, король назначал людей для ухода за верными подданными. Впрочем, к этому редко прибегали. Так получалось, что только один из десяти доживал до преклонных лет. Что бы ни делали правящая верхушка или лорд, палачи умирали по дороге из дома или, напротив, домой. Они умирали на площадях и в лавках, у порога тюрьмы и посреди квартала, в одиночестве и в окружении множества людей. Умирали от ножей, топоров, веревок и камней, и нередко от сапог и кулаков. Редких, очень редких, лишь тех, кто действительно заслуживал и вел себя недостойно призвания, травили. Подсыпать в еду яд опасались потому, что слуги знати обычно предпочитали приобретать товары в тех же лавках, где и ненавистные карающие длани – у лучших торговцев, – и никто из жителей не желал напрасно наводить на себя подозрения, если дело того не стоило.

Кайрус видел за свою жизнь четырех мертвых палачей. Первым был, к сожалению, отец. Это воспоминание о крепком, невысоком мужчине с черной лоснящейся бородой и всегда одинаковым лицом, не важно, что он делал – убивал врага короны или обнимал детей, – и добровольно выжженным на руке знаком в виде петли, которого забили камнями и палками, как собаку, у самой площади, а после насадили на кол, уже не вызывало дрожи, как ранее. В тот день, увидев тело, Кайрус испытал страх. Он признавался старшему сыну, что боялся повторить эту же судьбу, рассказывал, что долго никто не помогал ему снять тело отца. Плакать палач не позволил себе ни в тот день, ни через цикл или год, но руки совсем не желали слушаться. От пережитого они дрожали.

Только защитники города помогли юноше убрать мертвеца с площади. Успокоения после этого все равно не пришло. Несколько сезонов Кайрус боялся ходить один, и через год, а то и меньше, он обнаружил мать и сестру почти в том же месте – с ними поступили еще более жестоко. Ужас, который бурлил в мужчине, хоть тот и не показывал этого, копился. Вечером того дня, когда учинили суд над женщинами его семьи, в Кайрусе что-то сломалось – так говорила Онса, и мужчина не спорил. Супруга утверждала, что именно с того момента, как мать и сестра палача не вернулись домой, муж что-то понял, достиг какой-то истины и стал до омерзения спокойным.

Онса с юных лет была мудрой: Кайрус в самом деле многое осознал. Особенно остро он понял одну мысль, главную: подобная судьба ожидает всех представителей его ремесла, рано или поздно, так или иначе, в окружении толпы или один на один с убийцей, но каждого из верных слуг короны настигнет расплата. Не имело значения, что на самом деле испытывают палачи и убивают ли они в принципе хоть кого-то. В небольших городах чаще всего ограничивались наказаниями, может, одним убийством на пару-тройку лет. Зачастую палачи убивали меньше народа, чем городская стража, рыцари или воины в мирное время, а про войну и вовсе говорить не стоило. Но тех, кто носил знак какого-либо из орденов, уважали, а тех, у кого красовалась красная петля, – ненавидели.

У Кайруса был выбор, что делать с этим, и он предпочел самый, по его мнению, верный вариант – смириться. Тем более после того, как Его Величество Гийер Старскай приказал выпороть каждого тринадцатого на площади, а тех, чья вина будет доказана, вздернуть как предателей. После горожане успокоились и снова начали обходить мужчину стороной. Примирение с судьбой принесло Кайрусу плоды. Страх исчез, жизнь перестала казаться несправедливой, и душевное равновесие было восстановлено.

С тех пор Главный королевский палач уже успел пережить множество плевков и ударов. Его хороший друг Иол предлагал ему прекрасный способ борьбы с подобным – представлять, что может случиться с обидчиками, и чувствовать свое превосходство, однако Кайрусу этого и не требовалось.

Мужчина вылил свою похлебку на землю и пару раз встряхнул рукой с миской. Женщина в застиранном переднике, которая занималась раздачей еды, осуждающе посмотрела на пленника. Ей не нравилось, что того принимали как короля, – еще бы, ей, несмотря на старания и долгие годы службы Ивтаду, не доставалось и трети тех же привилегий. Дама сама жаловалась на это, и так громко, чтобы услышали в любых точках лагеря.

Ивтад, командовавший сборищем, велел относиться к пленнику с уважением и не сметь причинять ему вреда. Когда вожак сброда находился рядом, люди слушали его, и Кайрус мог чувствовать себя в полной безопасности, но стоило только защитнику отлучиться, как недовольные разом выползали и начинали виться вокруг. Серьезно ранить они опасались, но на мелкие пакости решались многие.

Оказавшись в лагере в первый день, увидев, с каким лицом многие смотрят на гостя, и услышав то, чего ему от всей души желают, королевский палач уже был готов смириться с печальной судьбой. Он ждал кровавой расправы, не понимал, почему его так долго куда-то везли, чтобы поквитаться, и думал только о том, что ему есть за что благодарить судьбу – его жена и дети остались в Санфелле, а значит, их время еще не пришло. Онсу, может быть, трогать не стали, она всего лишь женщина и жена. Да, ее назовут матерью проклятых детей, избранницей убийцы, однако именно благодаря этому не решатся насиловать. Если повезет, большинство выступит против ее казни. Сейчас, когда с урожаем в землях Старскаев дела шли более чем хорошо и последние годы помогли людям насытиться, даже бедняки и попрошайки и те помирали реже. А сытые люди, как бы ни сердились, не могли сравниться по ярости и изощренности методов самовольной расправы с оголодавшими, лишившимися детей и надежды.

Но более судьбы супруги мужчину волновала судьба младшей дочери – старшая собирала приданое и вот-вот должна была перебраться в дом своего будущего мужа, в другую семью палачей, которые проживали на северо-востоке от Санфелла. Кайрус не простится с ней, зато велик шанс, что ее не успеют тронуть. Люд не отправится по ее следам, не станет тратить на это время. Ларс, настоящая гордость и опора Кайруса, первенец, который, в отличие от бедного милого мальчика Рисса, уже успел проявить себя, отличался не только послушанием и трудолюбием, показывая, насколько может повезти с отпрыском, но и уже преодолел тот возрастной порог, что считался самым опасным. Чаще всего дети, пережившие его, доживали до появления собственных отпрысков.

Преемника королевской карающей длани и младшую дочь ожидали бы самые жестокие казни, попади они Культу Первых. Скорее всего, Ивтад не стал бы защищать детей, он точно обозначил, для чего ему нужен Кайрус, но остальные порадовали бы толпу…

Вопреки ожиданиям, мужчине вручили другую миску с похлебкой, вырывая его из неприятных мыслей. Видать, Ивтад умудрялся добиваться того, чтобы сброд его слушался. Но и в этот раз спокойно поесть у палача не получилось – молодежь обступила пленника. Один из них держал обеими расцарапанными руками со сбитой на костяшках кожей толстую палку, остальные же только сжимали кулаки. Несмотря на возраст, явившиеся выглядели весьма воинственно, а злость во взгляде и искореженные от смеси ненависти и презрения лица были совсем не детскими.

– Ты – королевский палач? – спросил юноша с палкой, и мужчина молча кивал в ответ.

– Это ты мучаешь в тюрьме людей, которые ни в чем не виноваты? – Кайрус и не рассчитывал на достойное обращение и приятные беседы. Он и без того был поражен, так как по пути готовился, что его бросят в клетку как зверька и заведут разговор о короле, регенте и их секретах. Вместо этого он жил не хуже, чем в своем доме в столице.

– Я не пытаю тех, кто не виноват. Если человека осудили ни за что, любой палач узнает это и сообщит своему лорду или королю. Но те, кто виновен, остаются в застенках.

– Ты за себя говори!

– Те, кто виноват, попадают ко мне.

– И ты их мучаешь?

– Я получаю информацию, которую необходимо получить, и не более того. Я никогда не ставил себе цели унижать и терзать кого-либо. Мне это не доставляет удовольствия, это всего лишь моя работа.

– Работа – это поля засеивать и пахать, муку молоть, обжигать горшки, мыть, стирать, печь, ковать. Это работа! – вооруженный юноша мнил себя главарем и говорил за всех, его спутники только выкрикивали слова согласия. – А то, что делают такие твари, как ты, это не работа. Ты издеваешься над людьми!

– Я не…

– Издеваешься! Мы все видели! Мы все пришли из города. Мы все из Санфелла. И все видели, что ты делаешь. Мы были на площади!

– Чудовище!

– Чтоб тебя земля поглотила!

– Первые избавят мир от тебя и всех-всех палачей! Ненавижу!

Кайрус отодвинул от себя наполовину опустошенную миску. Холод улицы пробирал до костей, его одежды порвались, их обещали починить, но не торопились с этим. Он вынужденно согласился носить другие вещи, но протертые рубахи из дешевых тканей, пусть и надетые в несколько слоев, так же как и штаны – Ивтад искал лучшее, – и его собственный камзол, не спасали от холода. Постоянно хотелось есть, а горячая сытная еда приносила с собой тепло только на некоторое время. В этот же раз Кайрус был лишен данного удовольствия, третью миску ему уже не вручат.

Пальцы на ногах замерзли, и мужчина встал, намереваясь уйти от разгорающейся ссоры. Драться с детьми и доказывать им что-либо – потеря времени.

– И куда это ты? Мы тебя не отпускали!

Юноша-главарь все же решил воспользоваться своим оружием и ударил Кайруса по спине. Удар вышел не сильным, скорее предупредительным. Палач не стал садиться обратно, и когда вооруженный вновь попытался ударить, подгадал момент и схватился за конец импровизированной дубинки. Не ожидающий этого юнец выпустил оружие, оставляя его в руках противника. Королевская карающая длань вышел из-за стола, отступил от столешницы и пеньков-табуретов, а затем сломал дубину об колено на две части. Со стороны это выглядело красиво, Кайрус не сомневался, но на деле же он зря решился на подобные фокусы – твердая деревяшка после соприкосновения с ногой, может, и превратилась в два бесполезных куска, но и сама конечность была совершенно не рада подобной встрече.

– Ты… Ты! Ты ничтожество! Ты проклятый! – главарь слишком расстроился из-за потери оружия. – Ты убил моего отца! Ты мучил его! На площади он не мог сам стоять, я видел, как его держат. Он не смотрел на меня… На меня! На своего сына… А он был строителем и учил меня, он кормил моих сестер! Он не сделал тебе ничего, а ты его убил! Ты убил не только его, но и их…

– Так вот почему ты так складно говоришь. – Палач не мог понять, почему простолюдин, пусть и из города, неплохо выражает мысли, а в его речах не проскальзывают исковерканные слова, простые обороты и проглоченные окончания.

Строители ценились, их детей охотно обучали вместе с будущими писарями и лекарями основам ораторского искусства, счетным наукам, грамоте, немного геральдике. Если, конечно же, были возможность и учителя, а в Сантауне их насчитывалось с избытком. Порой казалось, что даже прачки и горшечники в столице образованнее писарей из небольших городков.