Она открыла глаза, улыбнулась ему, и он мимолетно улыбнулся в ответ, правда, потом поспешил отвести глаза, как будто просто озирался по сторонам. Чад ненавидел себя за жалкую бесхребетность. В тот миг он дал себе зарок: однажды он признается Эмилии в любви к ней. Но обстановка должна быть правильной, тогда он произнесет нужные слова. Они останутся только вдвоем. Свечи, хорошая музыка, Билли Холидей, Чет Бейкер. А внутри его – полбутылки вина, согревающего и вдохновляющего.

* * *

XVI(ii). Джек протянул косяк Марку, а потом начал играть с вещами Джолиона, перебирать их и рассеянно передвигать по столу. Там стояла кружка, флакон с аспирином, зубная щетка, пластмассовая вилка и полоска фотографий Джолиона, сделанная в фотоавтомате. Кружка возвышалась на дневнике Джолиона и тонком томике по римскому праву. Книги, в свою очередь, лежали на двух стаканах для воды. На дне одного стакана валялись наперсток и маленький высушенный бутон розы.

– Не трогай! – крикнул Джолион, когда заметил, чем занят Джек, подскочил к нему и вырвал кружку. – Оставь мои вещи в покое, понял?

– У тебя там какая-нибудь долбаная инсталляция?

– Нет, его список дел, – ответил Чад, увидел перекошенный рот Джолиона и пожалел о том, что не сумел удержать язык за зубами. – Не спрашивай, – добавил он. – Так, пустяки.

Джек отошел от стола и снова устроился в кресле, а Джолион с бормотанием принялся раскладывать свои вещи по местам.

Эмилия почувствовала растущее напряжение и попробовала все сгладить.

– Ну, Джолион, – сказала она, – когда же мы наконец услышим то, что ты весь вечер собирался нам сообщить?

Джолион повернулся к ней, уголки губ приподнялись в улыбке.

– Сейчас, Эмилия, уже совсем скоро, – ответил он, поставил флакон с аспирином в кружку и запрыгнул на кровать.

* * *

XVII. Позвольте мне кое-что прояснить. Я не собирался вас обманывать, цель моего рассказа совершенно другая. Сейчас я перечитал все написанное до сих пор. Похоже, я так и не назвался. Просто забыл. А впрочем, в подсознании я собирался лишь проиллюстрировать расстояние, какое я прошел со времени моей юности – очутился на другом континенте. Итак, позвольте представиться по всей форме. Здравствуйте, меня зовут Джолион Джонсон. Очень рад с вами познакомиться.

Кроме того, я не объяснил кое-что еще. Рассказ мой должен служить не только предостережением и моим признанием. Я пишу для понимания настоящего Чада, того, все время скрытого. Если я сумею понять истинного Чада, возможно, мне удастся его победить.

* * *

XVIII(i). Рассказывал в основном Джолион, который не возражал, когда Джек расцвечивал его повествование яркими деталями. О пахарях и о «носочниках». В изображении Джека трое из «Общества Игры» стали какими-то ведьмами из «Макбета».

В комнате плавали облака сизого дыма. Марк по-прежнему лежал на полу с закрытыми глазами, но, услышав об «Обществе Игры», слегка приподнялся на локтях – признак небывалого воодушевления, и вдруг сказал:

– Записывайте меня!

– И все? – спросила Эмилия. – Ты хочешь участвовать в игре, Марк? И никаких вопросов?

– Предложение очень интересное, – ответил Марк. – Сейчас везде мало интересного.

– И представь, сколько у тебя появится возможностей унизить Джека, – сказал Чад.

Эмилия нахмурилась и возмутилась:

– Как я могу унизить Джека больше, чем он сам унижает себя каждый день? Собственными словами!

– Нет, все правильно, – возразил Джек, – твои слова лишний раз доказывают, что психологам до историков далеко. – Джек изобразил, будто раздирает рубашку у себя на груди.

– Эмилия, а вдруг он прав? – сказал Джолион, испытующе глядя на нее. – Что, если Джека победить невозможно?

– Еще как возможно! – презрительно ответила Эмилия. – Ему щитом служит чувство юмора. Остается выяснить, от чего он себя защищает, и наш историк… уйдет в историю. – Она поморщилась: – Каламбур получился. Извините, я не хотела!

– Видите, милая с виду студентка-психолог уже на шаг впереди всех нас, – произнес Марк, и его локти безвольно заскользили по полу. Наконец его голова снова очутилась на подушке, и он пробормотал: – А это уже интересно.

– Десять тысяч фунтов, Эмилия, – сказал Джолион и присвистнул. – И потом, представьте, как будет весело! Наверное, Игра нас всех очень сплотит. А нам нужно держаться вместе, не забывайте.

Эмилия поерзала в кресле, как будто ей вдруг стало неуютно, и призналась:

– Лично для меня дело вовсе не в деньгах.

– Не в деньгах? – удивился Джек. – А ты подумай, сколько красивых туфель ты сможешь на них купить!

– Джек, заткнись, а?

– Да ладно тебе, Эмилия, скажи «да», хотя бы на время, – сказал Джолион.

Чад узнал знакомые интонации в его голосе, такую просьбу Джолиона не разочаровывать его. Но Джолион, похоже, как будто не сознавал силы своих слов. Чад полагал, что друг не был бы и вполовину убедителен, будь его методы всего лишь уловкой, трюком.

– Эм, пожалуйста… ради нас всех!

Эмилия какое-то время смотрела в пол, а потом перевела взгляд на друзей:

– Ну ладно… Допустим, я участвую. Но прежде чем мы пойдем дальше, мне бы хотелось узнать больше об этом странном маленьком «Обществе Игры».

С закрытыми глазами Марк еще раз затянулся и помахал самокруткой в воздухе.

– Да ведь это почти самое интересное, – заметил он, когда Джолион забрал из его рук бычок.

– Кто они такие, я не знаю, – начал Джек, – зато могу точно сказать, кем они не являются. Они не скрытые гомосеки, как «носочники».

– Джек, да ты гомофоб! – воскликнула Эмилия.

– Что тут гомофобского? – наигранно возмутился Джек. – Неужели надо называть человека гомофобом только потому, что он признает в другом настоящего скрытого гея? Достаточно взглянуть и увидеть в его глазах то, что он прячет свое истинное «я» от равнодушного общества! Согласитесь, прежде чем на самом деле посочувствовать человеку, вначале необходимо разобраться, кто он такой! Разве моя проницательность и склонность замечать, что кое-кто подавляет свои истинные потребности и желания, – гомофобия? Он подавляет свои мечты, свою жажду… свою всепоглощающую любовь к длинному и твердому мужскому члену!

Джолион закашлялся дымом, он пошел у него из носа, и глаза наполнились слезами.

– Вот видишь, Джек, – сказала Эмилия, – ты считаешь нетрадиционную ориентацию чем-то смешным. Ты постоянно шутишь про голубых, хотя на самом деле нет ничего смешнее, чем секс обычный. Одни сплошные поезда и туннели. С помощью юмора ты пытаешься отгородиться и защититься от всего, что тебя пугает. А это тебя явно пугает. У тебя настоящая фобия, Джек, страх – это и есть фобия.

– Слушайте, – начал Джек, – ничего я не боюсь. А гомосеков так просто обожаю. И потом, мне кажется, у нас нет особых причин для разногласий. Наоборот, мы можем кооперироваться, чтобы достичь целей. Взять, к примеру, женщин. Нам хочется их трахнуть, а геи любят с ними разговаривать. Ни мы, ни они не интересуемся действиями друг друга. Так что мы, конечно, можем прий ти к какому-то взаимовыгодному соглашению.

– По-моему, они шпионы, – произнес Марк, вдруг садясь. – Ой, Джек, извини, я имел в виду не геев, а «Общество Игры». Я не хочу сказать, что моя догадка гораздо любопытнее твоих постоянных шуточек и подколок.

Тут Марк и Джек переглянулись, как дуэлянты, которые оценивают расстояние до барьера. Затем Марк продолжил:

– Всем известно, что наш университет долгое время был и, возможно, остается до сих пор вербовочной площадкой для британских спецслужб. Кстати, Джек, ходят слухи, что твой наставник по истории – один из их «охотников за талантами».

Джек кивнул и одними губами ответил:

– Так и есть.

– Вероятно, «Общество Игры» подыскивает умных и предприимчивых молодых людей, а игра, чем бы она ни кончилась, – своего рода проверка, испытание. Достойны ли мы вербовки?

– Но если они из английской разведки, с какой стати они прислушались ко мне, американцу? – спросил Чад. – Всем остальным, кто подходил к ним до нас, они тут же отказывали!

– Ты что же, думаешь, что англичане не шпионят в Америке? – поинтересовался Марк. – Я не сомневаюсь, американцы, в свою очередь, тоже шпионят за нами. И, наверное, делают это гораздо лучше, чем мы. А вдруг они увидели в тебе потенциального двойного агента? – Марк допил коктейль одним мощным глотком. – Вот смотрите: мы все, кто сейчас здесь, друзья. Но я вовсе не ожидаю, что мы все время будем говорить правду о себе самих. Не сомневаюсь, то же самое происходит с так называемыми англо-американскими особыми отношениями. И потом, кто еще, кроме спецслужб, способен выкинуть на ветер десять тысяч фунтов?

– Кстати, денег мы еще не видели, – заметила Эмилия. – Может, это обман, какой-нибудь дурацкий студенческий розыгрыш?

– Я знаю, кто в состоянии себе такое позволить, – сказал Джолион. – Помните, позавчера Тоби рассказывал о каком-то тайном обществе? Как они называются?

– «Сарацины», – произнес Джек и в ответ на вопросительный взгляд Эмилии пояснил: – Клуб для пафосных богатых мальчиков. Помните, фото на паспорт, мы сдавали их вместе с анкетами и заявками на комнату в общежитии? Так вот, «Сарацины» каким-то образом раздобыли фото всех первокурсниц и отобрали самых симпатичных. Они собираются приглашать тех девушек на свои вечеринки с шампанским, кокаином и сексом.

– Элизабет поделилась со мной на приеме у ректора, – вспомнил Марк. – По ее словам, с неделю назад она тоже получила приглашение на какую-то таинственную вечеринку с шампанским.

Джек пытливо посмотрел на Эмилию и заметил:

– Не переживай, Эмилия. Наверное, твое приглашение просто затерялось на почте.

Эмилия снова замахнулась ногой, но Джек успел подготовиться: отъехал подальше от опасности, ведь его стул был на колесиках.

– Как будто мне хочется, чтобы на меня плотоядно пялились богатенькие мальчики в дурацких бабочках, у которых счета в банке «Куттс»! – Эмилия грязно выругалась. Она редко это делала, поэтому после ее слов в комнате воцарилась тишина, как будто кто-то сказал: «Аминь».

– Нет, «Сарацины» не подходят, – возразил Марк. – Судя по их внешнему виду и разговорам, у них просто мозгов не хватит тратить деньги на что-нибудь получше, чем выпивка, кокаин, охота за девочками и возмещение ущерба после того, как они разнесут рестораны, где встречаются.

– Не похоже, что троица из «Игры» любит устраивать дебоши, – заметил Джолион.

– Вовсе не обязательно, что за всем стоят «Сарацины», – сказал Чад. – Разве в Оксфорде мало других богачей? И тысячи клубов. А может, это психологический эксперимент? По-моему, студентов часто используют в качестве подопытных кроликов…

Все посмотрели на Эмилию. Хотя в университете они пробыли недолго, но уже привыкли считаться с мнением друг друга в тех специальностях, которые они для себя избрали.

– В наши дни такие опыты считаются неэтичными, – ответила Эмилия. – В отличие от недавнего прошлого, когда проводились эксперимент Милгрэма или Стэнфордский эксперимент.^[6] – Она отмахнулась от Джека, протянувшего ей самокрутку: – Убери от меня эту гадость!

Джек пожал плечами и сказал:

– Эм, соглашайся! Ты ведь прекрасно понимаешь, рано или поздно мы все равно тебя соблазним. Букмекеры даже ставок не предлагают. Ты и сама прекрасно знаешь, что так будет.

* * *

XVIII(ii). – Первым делом нужно решить самое главное, – сказал Джолион. – Кого еще нам пригласить? Нужно шесть игроков. А нас пока только пятеро. – Он помахал своим листком бумаги со списком из двадцати с лишним имен, он их вычеркнул. – Так никого и не придумал, – признался он.

– Давай сначала обсудим задания, – предложил Джек.

– Нет. Игра должна вестись честно и демократично. Пока не соберется полный комплект, больше ничего решать не будем. На обсуждении должны присутствовать все участники. И все вопросы необходимо решить голосованием.

– А! Значит, у нас демократия? – ехидно спросил Джек. – И ты только что сам это решил, да, Джолион? – Он размял в пальцах самокрутку и нагнулся к Марку.

Тот щелкнул зажигалкой:

– Джек, ну-ка, скажи, кто все придумал?

– Я просто так, – ответил Джек. – Я пошутил, ясно?

Марк сильно затянулся и надул щеки, глубже втягивая дым. После каждой затяжки он называл имя очередного кандидата на вакантное место. Но ни один из них не подошел: слишком богатый… слишком самонадеянный… слишком манерный… слишком самодовольный. С каждым новым отказом Джолион все плотнее поджимал губы.

– Ну, я больше никого не могу придумать, – произнес Марк.

Эмилия огляделась по сторонам и сказала:

– Нам определенно нужна еще одна женщина.

– Согласен, – кивнул Джолион. – Целиком и полностью.

– Может быть, Касси? – предложила Эмилия. – Она живет в соседней комнате со мной.

– Кто такая Касси? – спросил Джек.

– Да ты ее знаешь, – ответил Марк. – Кассандра Аддисон. Только ты ее зовешь Дэ.

– Нет, только не Дэ! – воскликнул Джек. – Мы с ней приехали в Питт в один день, одновременно, и я чуть не попросил отца сразу везти меня домой. Представляете – выхожу из машины, а мимо идет она и тащит чучело кролика! Не мягкую игрушку, а настоящего кролика, который когда-то жил и грыз морковку! А сама в каком-то драном свадебном платье из магазина подержанных вещей… На вид платье пятидесятилетней давности.

Джолион взволнованно ткнул в Эмилию пальцем:

– Ты имеешь в виду Хэвишем! Мы с Чадом прозвали ее мисс Хэвишем!^[7] Большой Дейв – ты его знаешь, такой волосатый шотландец – однажды пригласил ее выпить, и она заявилась в «Герб Черчилля» в свадебном платье. Дейв уверяет: ему придется несколько лет лечиться у психоаналитика, прежде чем он еще раз осмелится заговорить с какой-нибудь девушкой… – Джолион взял ручку.

– Джек, почему ты зовешь ее Дэ? – спросил Чад. – Она что, увлекается китайской философией? Даосизмом?

Джек разложил на книге все составляющие для изготовления самокруток и ответил:

– Она сочиняет стихи. Ну да, я знаю, здесь многие считают себя поэтами. Но с Дэ дело другое. У Дэ Аддисон особая миссия… По ее словам, когда она напишет пятьсот стихотворений, – слушайте дальше, вам понравится, – так вот, как только она допишет последнюю строчку пятисотого стиха, – Джек взволнованно задрыгал ногами, – она покончит с собой.

Марк выпустил дым с угрожающей скоростью и выпалил:

– Вот черт! Нет, такую нам не надо… Кстати, – продолжил он уже спокойнее, – если вы поймаете меня на том, что я пишу пятьсот стихов, позволяю вам меня расстрелять.

Эмилия вздохнула и сказала:

– Все неправда. Какие же вы иногда бываете зануды!

– Это правда, на сто процентов, – возразил Джек, хлопая себя ладонями по бедрам. – Нам обо всем рассказал Рори, а он посещает с ней один семинар по «Беовульфу». Как-то он зашел к ней за какими-то примечаниями к занятиям, увидел – она пишет стихи. Он и поинтересовался, чем она занимается.

– С какой стати нам верить Рори? – спросил Джолион.

– Такое не выдумаешь, – ответил Джек и подался вперед. – Это еще не самое страшное! Она пишет стихи красными чернилами в огромной толстой книге, и у нее есть большая книга с пергаментными страницами. А каждый стих нумерует римскими цифрами. Вот почему Рори прозвал ее Дэ. Если помните, этой буквой в латыни обозначается число пятьсот. А может быть, она и выбрала такое число, потому что оно начинается с буквы «Д»? Как в слове «дурь». Говорю вам, крышу у нее давно совсем снесло.

Джолион написал на листе «Дэ/Хэвишем» и задумчиво спросил:

– Интересно, какой по счету стих она пишет сейчас?

– Я точно не знаю. Но Рори уверял, что он заметил несколько букв «С», по крайней мере три. Кто знает, с какой скоростью она сочиняет свои вирши? Ну разве не замечательно, что в нашем колледже появится еще одна самоубийца?

Эмилия нанесла удар так быстро, что Джек не успел отскочить. Она заехала ему подошвой в то же место, что и в прошлый раз, только вдвое сильнее.

– Джек, просто ужас, что ты говоришь! – Она подскочила к нему и замахнулась, собираясь влепить ему пощечину, но Джек проворно упрыгал в угол на здоровой ноге. – Как можно думать о таком? Да еще произносить вслух?

Джек спустил носок и показал всем свою голень.

– Ничего себе! Завтра будет багровый кровоподтек, – сказал он. – Посмотри, что ты со мной сделала!

– Что значит «еще одна самоубийца»? – спросил Марк.

– А ты вспомни происшедшее лет пять назад, – ответил Джек.

Марк недоуменно пожал плечами.

– Господи, Марк, ты что, газет не читаешь, телевизор не смотришь? Ну и невежда же ты!

Марк поморщился:

– Извини, наверное, для газет и телевизора я слишком занят: пытаюсь понять скрытый механизм жизни, лежащий в основе Вселенной.

– Ну прости, Эйнштейн, – ответил Джек. – Пять лет назад та история наделала настоящую сенсацию. Студентка Оксфорда кончает жизнь самоубийством из-за плохой оценки на экзамене. Неужели в элитных университетах такая жесткая обстановка? Виноваты ли наркотики в смерти симпатичной умницы Кристины Балфур? Или нет? Она специализировалась на античной филологии, провалила первый публичный экзамен на степень бакалавра, не справилась с напряжением и прыгнула с башни.

Марк опять пожал плечами и затянулся, а Джек продолжил:

– Мы собираемся впустить в свой круг психически неустойчивую девицу, которая вот-вот вскроет себе вены, и если нам удастся помочь ей живой сдать первые экзамены, то удостоимся высших баллов за человеколюбие.

Эмилия вскочила на ноги.

– Эмилия, Эмилия! – воскликнул Джолион. – Перестань! Мы все знаем, какой Джек бывает мерзкий и противный. Но если ты будешь постоянно применять к нему методы физического воздействия, ты так поддержишь его, он больше всего жаждет внимания. И еще есть реальная опасность, что когда-нибудь он по ошибке примет это за влечение.

Эмилия села, скрестила руки на груди и поморщилась, как будто съела лимон.

– Ну вот, Эм, – продолжал Джолион, – ты живешь по соседству с Дэ, наверное, ты успела лучше ее узнать, тебе стало известно не только об ее пристрастии к свадебным платьям. Так, теперь важный вопрос. Ее родители богаты?

– Нет, – ответила Эмилия. – Точнее, она понятия не имеет, богаты ли они были. Ее мама умерла, когда ей было три с чем-то года, а кто ее отец – неизвестно. Тогда ее забрали в приют. В подростковом возрасте она жила поочередно в нескольких приемных семьях, но ни в одной ее не могли выносить дольше года. Так что ты, Джек Томсон без «п», вполне заслуживаешь пинка!

– Ладно, ладно! – буркнул Джек. – Значит, она – сиротка Энни. Простите великодушно. Я не знал.

– Дамы и господа! – сказал Джолион. – По-моему, мы нашли шестого! – Он помахал своей бумажкой, как флагом, положил ее на колени и подчеркнул «Дэ/Хэвишем», после короткого раздумья подчеркнул имя еще раз.

* * *

XIX(i). На улице свежо, голова моя немного успокоилась. Перечитывая уже написанное, я вспоминаю некоторые происшествия последних дней. Правда, остается несколько черных дыр. Читая строки, я не могу вспомнить, как писал их. Нахожу напоминание для себя и сразу вспоминаю его смысл. Кладу спичку в кофейную чашку, а кофейную чашку ставлю на тарелку для завтрака. Да, завтрак на свежем воздухе.

Кстати, я придумал еще кое-что…

Не забыть поставить кроссовки на кровать. А когда наткнусь на них перед сном, надо найти им место в повседневности. Может, под второй тарелкой? Ежедневные послеобеденные прогулки пойдут мне на пользу. Распорядок жизненно необходим.

* * *

XIX(ii).