Глава 10

Опера? Серьезно? Ну, как можно быть таким скучным занудой?

Ахмедов подает мне руку, помогая выбраться из машины и не наступить при этом на подол платья. Он ведет меня к ступеням у входа в здание, потом по лестнице на верх, к нашим местам на балконе. И все это молча.

Стилист создала настоящий шедевр у меня на голове, причудливыми локонами выложив волосы. А макияж получился просто великолепным: черные стрелки, которые у меня никогда не получается сделать самостоятельно, и красная матовая помада. Платье в пол не совсем в моем стиле, предпочитаю юбку покороче, чтобы было видно ноги. Но я не стала спорить. Надела его и туфли на высоченном каблуке.

Из своей спальни вышла, гордо подняв голову, ожидая комплиментов, как минимум. Но Ахмедов только холодно пробежал по мне взглядом, как по наряженной кукле, и, видимо, остался доволен. Или нет? Кто его поймет? Этот человек умеет портить настроение, как никто другой. Пришлось тихо проглотить его равнодушие, чтобы не испортить еще больше этот вечер.

И в театре тоже ничего не изменилось. Ну, нет в нем эмоций! Предельно вежливый, он будто отрабатывает заранее прописанный сценарий. И стул пододвинул, и руку поцеловал. Но все так холодно и отчужденно, что опера, и весь этот вечер, как-то резко перестали радовать. Умеет Ахмедов испортить настрой, что тут сказать?!

В зале погас свет, раздалась музыка. Никогда я не была фанатом оперы. Через пятнадцать минут начинаю откровенно скучать. Самое сложное – не начать зевать, а хочется.

От нечего делать я рассматриваю наряды певиц. Потом певцов. А потом и публику в зале. И совершенно неожиданно натыкаюсь взглядом на знакомую уже пару. Веденские, кажется? Конечно, запомнила. Трудно не запомнить ту девушку, на которую мой, тогда еще будущий, муж пускал слюни.

Она показалась мне невероятно красивой тогда. И сейчас выглядит прекрасно в этом черном платье, расшитом бисером. Как сказочная принцесса. Рядом с мужем, который постоянно смотрит в ее сторону с обожанием. Вот она повернулась к мужу, улыбнулась. Каким же счастливым выглядит ее муж сейчас. Совсем не таким я его запомнила. Тогда он был напряжен и во взгляде читались тоска и отчаяние. Теперь же, глядя на эту пару, сразу понимаешь, что в семье царит любовь и гармония.

Откладываю в сторону бинокль и смотрю на мужа.

Он не видит меня, как обычно. Интересно, он заметит, если я упаду с балкона?

Ахмедов смотрит на пару Веденских. Или на нее? Мне не видно выражения его лица. Зато мне хорошо видно, как его руки сжались в кулаки.

– Кто она? – спрашиваю его. И отчего мне так важен ответ? Умение держать язык за зубами никогда не было моей сильной стороной.

Дима вздрагивает от моего вопроса, как от пощечины.

– Это не важно, – звучит холодно, сквозь зубы.

– Это из-за нее ты хотел отменить свадьбу?

Не знаю, почему я так решила. Но отчего-то, произнеся это вслух, сразу почувствовала, что попала в точку.

Ахмедов хмурится еще сильнее, но продолжает молчать. Чем только злит меня.

Конечно, это она. Та самая, из-за которой он готов был пожертвовать всем, что у него есть. Но все равно отказался от нее. Почему? Перспектива слияния капиталов двух состоятельных семей оказалась важней? Это вероятно. Но в тот день, когда я пришла к нему, он был настроен решительно. Несмотря на логику и здравый смысл. И невзирая на обещание, данное покойным родителям.

Что в ней такого?

Ахмедов снова смотрит в зрительный зал, а я смотрю на него.

«Ты будешь одна, пока я буду с другими женщинами», – вспоминаю его слова в тот день, когда пыталась с ним договориться.

А ведь мужчина не лукавил и не рисовался тогда. Он говорил правду. Вот только я не думала о том, насколько мне при этом будет гадко. И только теперь я осознала все то, о чем он пытался предупредить. В полной мере оценила, что наш брак заведомо обречен на провал.

Стало невыносимо горько. На глаза навернулись слезы, но я быстро смахнула их, стараясь взять себя в руки.

Я не влюблена в него. Как и он в меня. Отчего тогда так больно? Гадко и обидно. Будто задели за живое, царапнули где-то глубоко внутри. Мне ведь не важно, с кем он будет проводить вечера. Не важно ведь, да?

Остаток представления кажется пыткой. Мне совершенно безразлично, что происходит на сцене. Но, словно одержимая, я наблюдаю за своим мужем, подмечая каждую эмоцию и движение. Будто это может что-то изменить. Или от этого что-то зависит? Раздавшиеся аплодисменты звучат внезапно, отрывая меня от моих мыслей. Машинально начинаю хлопать, только сейчас переключив внимание на сцену.

Когда аплодисменты стихли, мы выходим из зала, спускаемся по лестнице. И, вот надо же было! Практически натыкаемся на Веденского, который выходит из-за поворота неожиданно. Ахмедов замер, напряженно сжав мою руку. Он как натянутая струна. Кажется, одно неверное движение или слово, и бросится в бой.

– Дмитрий Анатольевич, добрый вечер, – первым протягивает руку Веденский. Мой муж машинально ее пожимает.

– Добрый вечер, – говорит сквозь зубы. Напряжение витает в воздухе.

– Прекрасная опера, не находите? – Веденский старается поддержать беседу. А мой муж старается всеми силами не пялиться на чужую женщину. Которая, к слову, вблизи выглядит еще более красивой. На ее фоне чувствую себя совсем не так уверенно, как обычно.

– Да, опера замечательная, – говорит мой муж. Весь этот диалог настолько натянут, что воздух вокруг нас вот-вот можно будет потрогать.

Я помню, что нужно поддержать беседу, так принято. Но сил терпеть это просто нет. Внезапно мне стало все равно, кто и что обо мне подумает.

– Милый, у меня болит голова. Давай, поскорее, поедем домой. – говорю, повернувшись к мужу. Но так, чтобы все стоящие рядом расслышали.

Дима вздрогнул и в недоумении посмотрел на меня. Как на куклу, которая неожиданно заговорила.

– Да, конечно, – прошептал удивленно. – Прошу нас извинить, – обращаясь к собеседникам.

Мы поспешно вышли из здания и направились к машине, которая стоит у выхода.

– Трогай, – говорит Ахмедов, едва усевшись рядом со мной. Он прошелся по мне цепким взглядом, задержал внимание на глазах. А потом отвернулся к окну, не сказав ни слова. Убедился, что я не умираю от головной боли, и можно обо мне забыть. Хороший муж, черт возьми, заботливый.

– Кто она? – спрашиваю.

– Ты о ком? – Дима повернулся в мою сторону и делает вид, что не понимает вопроса.

– Это она, да? Та девушка, из-за которой ты хотел все отменить? – Это и так понятно. Но мне, почему-то, важно услышать от него, что я права в своей догадке. Пусть скажет мне, что влюблен в нее по уши, и что мне не стоит даже надеяться, что когда-то это изменится.

Дима повернулся в сторону водителя:

– Анатолий, останови машину. И выйди покурить.

Водитель послушно выполняет требование.

– Никогда не обсуждай личные вопросы при прислуге, – говорит мужчина холодно.

Его тон не оставляет компромиссов. Это не просьба, приказ.

– Просто скажи мне правду, – прошу его тихо.

И зачем мне знать это? Зачем настаивать на этом подтверждении того, что и так очевидно?

– Это допрос? Неожиданно, – Ахмедов ухмыльнулся, точно так же, как в нашу первую встречу. Это и улыбкой назвать сложно. Вроде есть, а в глазах пустота. – Помнится, ты говорила, что тебе все равно до моих женщин.

Это правда, говорила. И теперь чувствую себя полной идиоткой. Мы заранее договорились дать друг другу свободу, насколько это возможно. Ночью я оттолкнула его. Не потому, что он мне противен, а потому, что он был пьян. А теперь требую от него объяснений. Это нелогично. Как я вся наша история.

– Это она, – заключаю вместо него. – Она красивая.

В его взгляде промелькнуло удивление. Но всего на какой-то миг. Оно тут же сменилось привычным равнодушием.

– Разве ты не получила то, чего хотела? – Не уверена, что хотела именно этого. С детства меня приучили, что весь мир должен вращаться вокруг меня. Никогда я не сталкивалась с таким откровенным безразличием.

Дима развернулся ко мне и наклонился в мою сторону, заставив меня отшатнуться и упереться затылком в оконное стекло. Меня снова обдало жаром, стоило ему приблизиться. Сердце больно забилось в груди, и дыхание сбилось. Мне вдруг снова захотелось почувствовать его поцелуй на своих губах, как сегодня ночью. Опускаю взгляд на его губы, замечаю кровоподтек, оставшийся от моего укуса. Провожу пальцем по этой отметине, чувствуя, как покалывает кожу в месте прикосновения.

Поднимаю взгляд, обжигаясь о черные омуты, которые сейчас так близко. Он напряженно смотрит, выжидая следующего шага. Так тигр смотрит на свою жертву. Жестко, беспощадно. Надо бы испугаться. Но нет, вопреки здравому смыслу, мне нравится его реакция. Это лучше, чем равнодушие. Все лучше привычного безразличия.

– Больно? – спрашиваю, проведя снова пальцем по ранке на губе.

Ахмедов вздрагивает, сглатывает слюну. Закрывает глаза, шумно выдыхая. А потом просто возвращается на свое место и стучит в окно водителю, чтобы тот возвращался.

Конец ознакомительного фрагмента.