Цитаты из книги «Поезд сирот»

Я постоянно забывала откликнуться на имя Дороти. Однако в определенном смысле я радовалась, что меня переименовали. С новым именем проще было привыкать ко многому другому. Я уже была не та Ниев, что оставила бабушку, тетушек и дядюшек в Кинваре и пересекла океан на «Агнессе-Полине», не та, что жила со своей семьей на Элизабет-стрит. Нет, теперь я была Дороти.

Я постоянно забывала откликнуться на имя Дороти. Однако в определенном смысле я радовалась, что меня переименовали. С новым именем проще было привыкать ко многому другому. Я уже была не та Ниев, что оставила бабушку, тетушек и дядюшек в Кинваре и пересекла океан на «Агнессе-Полине», не та, что жила со своей семьей на Элизабет-стрит. Нет, теперь я была Дороти. Я

По совести говоря, наказать ей его особо нечем. У него нет ни семьи, ни имени, кормят его скудно, держат на жестком деревянном сиденье, а потом, как предположил Мокрый Джек, собираются продать в рабство – такой образ жизни уже сам по себе наказание. Д

Я прекрасно понимаю: что бы я ни сказала, ее мнение обо мне не изменишь. Именно поэтому я испытываю странную свободу. Единственное, чего я могу добиться, что Голландика не отправят обратно на улицу.

Она привыкла обходиться тем, что есть, а то, что есть, – далеко не всегда то, что ей нужно.

Впрочем, надо признать, она и сама не выглядела белой и пушистой: давно убедилась на собственном опыте, что лучше быть крутой и странноватой, чем слюнявой и уязвимой, – и свой готский прикид носит как броню.

Может, призраки и не замена живым, но мне никто не давал выбора. Либо утешаться их присутствием, либо рухнуть без сил и оплакивать все, что утрачено. Призраки постоянно шептали мне в ухо, чтобы я не сдавалась.

. С этих призрачных созданий будто спадает вся горечь пьянства и безысходности, и в смерти они защищают и утешают меня – чего никогда не делали в жизни.

Я верю в призраков. Они не покидают нас – тех, с кем когда-то жили бок о бок. Не раз и не два я чувствовала, что они рядом: наблюдатели, свидетели – не то что живые люди, которым нет до меня никакого дела. Мне девяносто один год, и почти все, что когда-то было частью моей жизни, теперь принадлежит миру призраков.

заранее придумала, как ответить. – Он несколько раз заходил к нам в магазин.Лил не верит:– Как его могло занести в Хемингфорд?– Он продает пианино.– Пф! – фыркает она с явственным недоверием. – Ну, похоже, вы с ним сразу спелись.Я пожимаю плечами:– Вроде того.– Да, кстати, а сколько зарабатывает пианист? – подает Эм голос с заднего сиденья.Мне хочется попросить ее придержать язык. Но вместо этого я вдыхаю поглубже и говорю беспечно:– Да кто его знает? Я же за него замуж не собираюсь.Десять месяцев спустя, повторив эти слова перед двумя десятками гостей на свадьбе в подвале церкви Благодати, Лил поднимает бокал и произносит тост: – За Вивиан и Люка Мэнард! – произносит она. – Пусть их общая музыка звучит целую жизнь!