За два месяца до этого…

Алекса находилась за высокими арочными дверями, через которые, несмотря на их тончайшее матовое стекло, не проникал ни один посторонний звук. Здесь, в этой просторной, светлой спальне с туалетным столиком у окна и широким балдахином ощущался особый уют. Когда хрупкая нервная система и богатое воображение мешали ей уснуть, и она неизбежно мучилась бессонницей, Алекса перебиралась ночевать сюда. Замученная собственными фантазиями, она сонно залезала в мамину постель, прижималась к ней и вдыхала запах её пахнущей ароматом духов кожи. Как же было приятно касаться шёлка её пеньюара, ощущать гладкость её ухоженных рук, чувствовать мягкость волос, темнеющих на подушке.

Эта перламутрово-розовая комната с белой рельефной мебелью и роскошной полукруглой кроватью, в изголовье которой застыла пара лебедей, выглядела, как ожившая иллюстрация королевских покоев. Богатство штор, аристократичность обстановки, отражение света в больших зеркалах – всё это было маминым продолжением и воплощением её идеалов.

Положив под голову руки, Алекса лежала на кровати. Её взгляд был прикован к живописной картине «Сикстинской Мадонны», настолько величественной, что она закрывала собой почти всю стену напротив, придавая комнате эрмитажный вид. Растворяясь в этом образе Марии с маленьким Христом на руках, в этом внутреннем движении, в этом таинственном свечении, которое излучал сам холст, она с особой осторожностью размышляла о Боге, представляя, как, должно быть, часто его всевидящее око обращается к ней сверху и хмурится, следя за её взбалмошными поступками и не всегда кроткими мыслями. И как же утешалась она тем, что, даже несмотря на её неугомонность, Он каждый раз откликался на её просьбы и мистическим образом помогал ей откуда-то сверху.

Взглянув на закреплённую между ней и Богом особую связь – маленькую иконку, стоящую на прикроватной тумбочке, она преисполнилась верой и гордостью. Эта бронзовая старинная вещица стоила ей пряди вырванных волос и нервных переживаний. Было сложно забыть тот день, когда мужчина, скрывающийся под плащом и шляпой, остановился возле их детского сада, подозрительно осмотрелся по сторонам и, просунув руку через ограждение, что-то выбросил в урну. Помимо Алексы, звяканье металла привлекло внимание ещё нескольких детей из группы. Сорвавшись с места, они окружили мусорку. На дне, среди фантиков, бумажек и другого хлама лежала истёртая временем иконка. Оценив выброшенный клад и справившись с первым ступором, ребята бросились вперёд, стараясь дотянуться до сокровища. Дальше началась возня, они шарили, толкались. Алекса не могла остаться в стороне, ведь таинственным предметом был кусочек божества. Ввязавшись в драку, Алекса чувствовала, как получает по лицу затрещины. Злясь и кряхтя, дети выхватывали и вновь роняли иконку на землю. Ещё удар о землю, и столь небрежное отношение к иконе вызвало в Алексе агрессию, кровь прилила к вискам, и она вырвала вещицу, быстро спрятав её от чужих глаз в кулачке. Несмотря на оцарапанную в кровь щёку и яркий след зубов на руке, Алекса была на седьмом небе от счастья. Тем временем, подоспевшая к одуревшим детям воспитательница даже не стала разбираться в причине такого поведения и отправила всех в группу. Алекса не находила себе места, пока наконец не оказалась дома. Протянув маме тщательно вымытую с мылом иконку Николая Чудотворца, она робко призналась, что любит обоих, но Боженьку, всё же, на мизинчик больше.

Повалявшись и восстановив утраченную энергию, она подтолкнула с кровати белоснежного перса и, соскочив следом, вышла на разведку. Разогнавшись и лихо проскользив по гладкому длинному коридору, она повернула налево и остановилась. За кухонной дверью из витражных стёкол отчетливо виднелись человеческие силуэты, сидящие за большим обеденным столом. Видимо, пока она витала в облаках, к маме пришли очередные гости.

Между тем, Алексе нравилось, что в доме почти никогда не смолкала музыка, одни лица сменялись другими, царило веселье и бесконечно пахло свежесваренным кофе. Толкнув застекленную конструкцию, которая тут же разъехалась в стороны, она вошла на кухню и, вежливо поздоровавшись с гостями, примостилась рядом с Марией на мягком кухонном диване. Сидя в окружении этих деловых мужчин и женщин и незаметно пряча во рту одну конфету за другой, Алекса в буквальном смысле не сводила с мамы глаз. Эта женщина была неотразима и привлекательна во всём, что бы ни делала, и о чем бы ни говорила. Благодаря тонкой поведенческой тактике, отменной дипломатии и исключительному дару предвидения, Марии удавалось сближать людей, которые по своим должностным, личностным, религиозным и политическим убеждениям никогда бы не оказались за одним столом. Не торопясь покидать столь нескучную компанию, Алекса довольно пристально изучала каждого участника кофейной церемонии, не упустив и того факта, что с её появлением они перестали курить и разговаривали, как конспираторы. Здесь был Коля, который хохотал с Марией в унисон и почти сквозь слёзы добавлял: «Ну, сеструха, даёшь!». Маленький, шустрый, импозантный, с аккуратными усиками над губой, он смеялся в точности так, как сама Мария – заразительно, громко и протяжно. Дальше по кругу сидел человек из органов – майор милиции, неоднократно приезжавший к ним по просьбе Марии и оказывающий ей всяческую дружескую помощь в строго конфиденциальных делах; пышногрудая, белокурая женщина с вызывающим макияжем – владелица нескольких торговых точек со всевозможным турецким барахлом и меховыми изделиями; два представителя малого бизнеса, давно конкурирующие между собой; армянин Нурик, ярко парирующий хозяйке дома и неторопливо смакующий Хеннесси; молодой хирург – владелец собственной клиники в городе Апатиты; миловидная женщина, напоминающая русскую матрешку – управляющая одной из комфортабельных и популярных баз отдыха «Сказка», где так часто Алекса с мамой и сестрой проводили праздники и выходные; чеченец Саид – солидный мужчина с многочисленными шрамами на руках и шее и соседка по лестничной площадке, заглянувшая за специями и поболтать.

Как только беседа перешла из деловой в более неформальную, и гости допили свой кофе, хозяйка проводила всех в гостиную. Приглушив музыку, Мария скрылась за барной стойкой и вернулась оттуда с несколькими бутылками крепких ликеров и особых вин, которые так часто преподносили ей в подарок иностранные компаньоны. Расположившись на подушке прямо под искусственным ветвистым лимонником, украшающим один из углов комнаты, Алекса продолжала шпионить, наблюдая, как гости, утонув в креслах, приступали к дегустации напитков. Находиться в обществе взрослых было куда интереснее, чем самостоятельно развлекать себя в детской. Здесь не нужно было придумывать воображаемых людей, которые говорят с тобой о секретном и заключают тайные сделки, здесь все знают свои роли, и ей остаётся только получать удовольствие от их компании. Можно было слушать, как они говорят, над чем именно смеются, как интеллигентно и остроумно спорят. Мария, впрочем, как и всегда, не сидела на месте и с присущей ей импульсивной энергичностью крутилась по гостиной, угощала гостей то одним, то другим и с юмором рассказывала что-то очень занимательное. Глядя на неё из-под веточек лимонника, Алекса таяла, словно леденец. И как этой деловой женщине с выдержанной строгостью и изысканностью нарядов, с безукоризненной причёской, макияжем и дорогими украшениями удаётся превращаться в молодую девчонку с горящими глазами и невероятно заразительным смехом?!

С детским неприкрытым обожанием Алекса отмечала всё то, что казалось ей в матери исключительным и совершенным, включая приталенный мраморный пиджачок с глубоким декольте, который являл собой настоящее произведение искусства и сочетался по цвету с её огромными, изумрудными глазами. В последнее время Мария отпустила на лоб густую челку, а благодаря тому, что её волосы, захваченные в высокий хвост, стали ещё длиннее, Алекса всё больше убеждалась в том, что природа одарила эту женщину кинематографической внешностью, которую мама, к её большому сожалению, вовсе не собиралась использовать для того, чтобы сниматься в кино или стать эталоном красоты.

Несколькими часами позже, когда в доме было уже пусто и тихо, в квартире раздалась очередная рапсодия Моцарта, извещающая о чьём-то приходе. Предполагая, что это вернулась сестра, регулярно выгуливающая по вечерам их чёрного мохнатого ньюфаундленда, схожего с гималайским медведем, Алекса шустро подскочила с пола и выглянула из комнаты, но сразу поняла, что ошиблась. Видя, как в квартиру заходит незнакомый мужчина, она могла бы тут же вернуться к оставленной игре и не придавать значения очередному гостю, но отчего-то до сих пор продолжала стоять неподвижно. Без лишней скромности он уверенно прошёл в прихожую, наклонился к невысокой маминой фигурке и навязчиво поцеловал её в щеку. Этот мужчина в длинном, кожаном плаще нараспашку стоял перед ней, будто огромная статуя на прямых, широко расставленных ногах и, энергично похлопывая перчатками по ладони, что-то быстро объяснял. Напрягая свой тонкий музыкальный слух, Алекса старалась разобрать хоть что-то из того, о чём шла речь, но, к своему большому разочарованию, ей так и не удалось собрать обрывки фраз в ценную информацию. Рядом с этим громилой, даже при наличии домашних тапочек на каблучках, Мария казалась совсем крохотной. Получив от хозяйки приглашение на кофе, мужчина расплылся в улыбке и, издав три отрывистых, высокочастотных смешка, похожих, скорее, на кашель, чем на проявление радостных чувств, двинулся за ней. Перемалывая во рту жвачку, он перешёл из прихожей в коридор и тут же попал под освещение автоматически вспыхнувших лампочек. Продолжая чавкать, он ловко скинул плащ и, словно одним выстрелом, прибил его к вешалке. Затем плавно стянул вычищенные до блеска длинные туфли, передёрнул плечами и размашисто пошёл вперед.

Только теперь, когда он был совсем близко, Алекса смогла разглядеть его лицо. Массивная нижняя челюсть, чуть выступающая вперед и покрытая чёрной щетиной, высокий лоб с густыми, низко посаженными бровями, безупречно выбритые виски, накачанная шея, коротко стриженные тёмные волосы и светлые глаза. Весь его внушительный внешний вид, этот чёрный костюм, агрессивный и головокружительный аромат придавали ему солидности и представительности, но вот грубоватая манера, резкие жесты, бледнота щёк и писклявые смешки, напоминающие короткие отдельные выстрелы, внушали Алексе недоверие. Этот тип отличался от тех мужчин, которых она привыкла видеть в мамином окружении и напоминал ей, скорее, категорию цивильных бандитов, нежели партнёров по бизнесу. Заметив выглядывающую из комнаты девочку, он тут же остановился и к её искреннему удивлению расцвел, как мальчишка.

– Младшенькая?! – ища поддержки, он обернулся к хозяйке и, получив от неё положительный ответ, вновь переключил внимание на Алексу. – Чудненько…

Немного помедлив, оценивая безупречно сидевшие на нём брюки, он всё же подцепил их на коленях и, чуть одёрнув кверху, опустился перед ней на корточки.

– Привет, – сиплым голосом поздоровался он, и его губы растянулись в две тонкие линии, раздавив жвачку.

– Здравствуйте, – с присущей ей вежливостью ответила Алекса, успевшая попасть под гипноз этих странных, почти прозрачных глаз.

– Давай знакомиться?

В попытке понять, к какой категории маминых знакомых относится этот человек, Алекса мельком взглянула на Марию, но увидев у той неопределенное выражение лица и слегка одурелую улыбку, она вернулась к собеседнику.

– Давайте.

– Я Алексей… – представился он и протянул волосатую руку. – Очень хороший друг твоей мамы.

Не дожидаясь, пока она протянет в ответ свою, он принудительно взял её ладошку, и, мягко сжимая, покачал вверх-вниз.

– А как тебя зовут?

– Алекса Александровна, – не выражая внешних эмоций, но при этом робея глубоко под кожей, представилась она.

– Ну, хо-ро-шо, Алекса Александровна, – с лёгкой ухмылкой протянул он. – Мне очень приятно с тобой познакомиться. А ты позволишь мне называть тебя по имени?

Обычно посторонним людям, гостившим в их доме, особенно если это были мужчины, хватало простого приветственного обращения, кивка или шутливого подмигивания в её сторону, но никто не пытался завязать с ней диалог. С одной стороны, Алексе было приятно, что он пожертвовал новыми складками на брюках, опустившись перед ней на корточки, но с другой, такая участливость казалась ей немного странной для человека, который видит её впервые.

– Как обстоят дела в школе? – чуть тише заговорил он, отведя глаза в сторону Марии, которая продолжала стоять позади него и, не прерывая этой сцены, наблюдала за происходившим. – Никто не обижает?

– В школе всё мирно, – слукавила она и для пущей убедительности добавила, – полный порядок!

– Это хорошо! – одобрительно закивал он, – Но… если что… сразу свисти.

– Договорились.

Алекса всё ещё плохо улавливала в этом предложении нотки благородства, смущаясь конкретики и расспросов.

– Свистеть-то умеешь? – неожиданно поинтересовался он.

– Как-то не приходилось.

– Так я научу, – с радостью пообещал он.

Алексе ничего не оставалось, как снисходительно кивнуть в знак согласия, чем она окончательно привела этого человека в немой восторг.

– В общем так… если у тебя возникнут какие-то сложности… даже самые, казалось бы, незначительные, будь уверена, мы очень быстро опустим всех на землю… – подмигнул он, видимо, всё ещё пытаясь разглядеть в её глазах призыв к помощи или намёк на беззащитность.

– Ну спасибочки.

– Или давай сделаем так… Если на твоём пути попадётся хоть один дебил… эммм… – запнулся он с виноватой улыбкой. – Я хотел сказать, какой-нибудь отмороженный… Ну, словом, к примеру, кто-то захочет тебя обидеть или пакость какую-нибудь сделать, ты их сразу предупреди, что ты дочка Алексея Червонца. И все отстанут. Ладненько?

Он ущипнул её за подбородок и, наконец, поднялся с корточек.

– А если они Вас не знают? – не до конца уложив в голове его инструкции, предположила она.

– Не знают? – слегка перекошенная улыбка заиграла на его лице. – Значит узнают! Я довольно быстро знакомлюсь. Он вновь издал три коротких писклявых смешка, похожих на приступ астмы и, дружелюбно подмигнув ей, отправился вслед за Марией на кухню.

Прошло всего несколько дней, прежде чем Алекса, склонившись над своей новой рукописной работой, услышала знакомые смешки, отрывисто раздающиеся из коридора. Тотчас узнав, кому принадлежали эти почти инопланетные звуки, она насторожилась, ощущая, как из спины выросли невидимые иголочки, как у лесного ёжика, предчувствующего опасность. Что мог означать очередной визит Червонца в их дом? И почему она никогда не видела этого, так называемого «хорошего маминого друга», раньше? Где они познакомились и что их связывает?.. Маленький вихрь мыслей в её голове продолжал набирать обороты, пока она не услышала, как в её комнату стучат. Что?! Не ослышалась ли она? К ней постучались? Раньше никто и никогда этого не делал! Не стучался к ней в комнату, прежде чем войти, и уж тем более, никогда не спрашивал на это разрешение, не считая необходимым, в силу того, что она, всего навсего, ребёнок.

– Входите! – непринуждённо отозвалась она, слегка взволновавшись таким уважением к её личному пространству.

После приглашения дверь осторожно открылась, и в комнату вошёл Алексей, внеся с собой довольно резкий, но притягательный запах туалетной воды.

– А у тебя здесь здорово! Отличная комната! – осмотрелся он и заулыбался так искренне, что Алекса обнаружила у него две глубокие ямочки на щеках, так похожие на те, что были у неё самой.

Услышав такую оценку и машинально обведя комнату взглядом, она вдруг смутилась, впервые за долгое время осознав, что эти белые обои, утыканные цветными зверюшками и паровозиками, давно не соответствуют её внутреннему миру. Как-никак, но в свои одиннадцать она слишком много думала о мальчиках и отчего-то совершено не замечала того, какие рисунки нанесены на стены её комнаты.

– Я хотел поздороваться, ну и заодно посмотреть, как ты живёшь… – его мускулистая фигура уверенно мерила шагами широкий красочный ковёр.

– Здравствуйте… – ответила она, следя за его передвижением по комнате.

– Я вот что подумал… А давай-ка, на ты! Я, вроде как, ещё не совсем старый…

– Тогда привет, – тут же исправилась Алекса.

– Могу я спросить, чем таким интересным ты занимаешься?

Только сейчас девочка обратила внимание, что сидела так, словно её поймали за преступным занятием: прикрывая обеими ладошками тетрадку, она будто боялась обнаружения её содержимого.

– Эмм… Я немного сочиняю, – поделилась она и, незаметно подвинув руки к себе, свободно облокотилась на спинку стула.

– Сочиняешь? – его светло-серые глаза с крохотными зрачками уставились в её тетрадь. – А что именно ты сочиняешь, если не секрет?

– Когда как… Иногда стихи, иногда прозу.

– Неужели? – грубо проведя по щетине, задумался он. – И как же это у тебя выходит?

– Сама не знаю, – пожимая плечами, шмыгнула она носом.

– Значит, вот так просто берёшь и выдумываешь сюжеты?

– Вообще-то не совсем так… – замялась Алекса. – Обычно сначала я придумываю название будущему повествованию, а уже потом у меня возникают первые ассоциации, от которых я и отталкиваюсь. Вот назови любое слово.

Алексей оживился, но глаза по-прежнему оставались, будто стеклянные.

– Так… так… Ну пусть будет «стена» …

– Ну, во-первых, стена – это важный ограждающий элемент в архитектуре и строительстве. Но ведь стена может быть и психологической преградой между кем-либо или чем-либо; или кто-то сидит в четырёх стенах, как в клетке, и не может справиться с настоящей действительностью, или же кто-то столкнулся с проблемой и упёрся в стену, дошёл до своего предела, опустил руки или по-другому… Например, стена старого дома, которая на протяжении столетий подслушивает живущих в нём людей, ведь у стен есть уши…

– Вот как? А я думал, что сначала автор придумывает идею, а потом описывает её на бумаге. Или я не прав?