Габриэлла также решила вставить слово. Обе женщины хотели разрядить атмосферу этого допроса с пристрастием.

– Господин Фэрбенкс, мне кажется, что вы хотели что-то сказать…

– Это не имеет значения. Я взволнован семейной обстановкой, напомнившей мне время, проведенное в доме моей тети и дяди.

Он хотел польстить им. Его пригласили к себе люди, хранившие историческую память о замках, поместьях, родовитости и дворянстве, чьи традиции и привычки передавались от поколения к поколению.

– А ваши родители? – спросила Габриэлла.

– Мама…

– Элен, я могу об этом говорить, – сказал он. В его глухом от волнения голосе сквозила глубокая печаль. – Мадам, я потерял моих родителей. Они ушли из жизни. Виной всему была скользкая дорога.

Габриэлла сделала протестующий жест:

– Не говорите больше ничего! По известным причинам я не могу даже слышать разговоров об автокатастрофах.

– Прошу меня простить, – сказал он. – В самом деле, я должен был понять…

Он с ловкостью перевел разговор на другую тему:

– Зовите меня просто Ник… У нас в США все обращаются друг к другу по имени…

Наблюдавшая за ними с порога кухни домработница вошла в столовую, чтобы переменить тарелки. В качестве второго блюда она собиралась положить каждому в тарелку порцию жареной бараньей ноги с зеленой стручковой фасолью.

– Матильда, поставьте блюдо на стол. Мы передадим его сами друг другу, – сказал судья.

Тишину нарушил резкий собачий лай.

– Крыса, – сказал судья.

Ник уже протягивал блюдо Габриэлле:

– Какая крыса?

Габриэлла заставила себя улыбнуться.

– У меня с некоторых пор есть мексиканская собачка чи-хуа-хуа, а мой муж прозвал ее Крысой. Эта кличка не совсем подходящая, но зато довольно забавная. Скажем так, в ней есть немного черного юмора.

– Когда вы увидите эту собачку, – добавил судья, – вы поймете, что я еще проявил великодушие. Крыса – умное животное с бойцовским характером, в то время как эта псина – абсолютно неуправляемое существо. Она не способна сдерживать свои порывы и эмоции.

– Папа, ты много требуешь от собаки, – сказала Элен, взяв себе тонкий ломтик мяса и немного овощей.

«Классические представители французской буржуазии, – подумал Ник. – По всей видимости, домработница весь остаток дня после обеда чистила их фамильное серебро».

– Еще кусочек? – спросила Габриэлла. – Я положу вам его, если хотите.

– С удовольствием. Это восхитительное мясо.

И повторил по-английски:

– Восхитительное.

Ужин проходил отнюдь не в оживленной атмосфере.

Судья повернулся к нему. На кончике его вилки раскачивались два тонюсеньких стручка зеленой фасоли.

– Господин Фэрбенкс, вы изучаете строительство определенного типа судов…

– Я посещаю одну верфь за другой. Изучаю, сравниваю. Я планирую создать судостроительную верфь со смешанным франко-американским капиталом.

– Вы собираетесь вложить деньги в какое-то убыточное дело?

– Нет. Я хочу создать совместное предприятие.

– Вы прекрасно говорите по-французски. Вы выучили французский язык в США? И по какому случаю? Кроме узкого круга специалистов, редко кто из иностранцев берется за изучение языка ацтеков.

Сбитый с толку, Ник повернулся к Элен.

– Я не понимаю…

Элен улыбнулась:

– По мнению моего отца, французский вскоре станет одним из мертвых языков. Вот откуда эта шутка.

Ник решил обратить шутку в комплимент:

– Французский язык настолько благозвучный, что…

– Именно поэтому он обречен.

– Возможно, – сказал Ник, – но бостонский английский не имеет будущего. Пришло время переоценки ценностей. Столкновение и миграция народов приводят к смешению и взаимному обогащению языков.

Судья решил сменить тему разговора:

– Вы познакомились с моей дочерью…

– На улице Сент-Мелани. Она поскользнулась и едва не упала. Я подхватил ее.

– Вот как? – сказал судья. – Элен… поскользнулась?

– Я не смотрела себе под ноги. На моем пути оказалась тротуарная плитка, более гладкая, чем остальные…

– Я не знал, что улица Сент-Мелани настолько опасная, – произнес с улыбкой судья.

Наступил момент расположить их к себе. Поскорее рассказать о своих бостонских корнях, о том, что среди родственников со стороны отца тоже был судья. Рассказать, что его тетушка в молодости была влюблена во француза. К тому же бретонца. Ник в сдержанных красках описал их роман. Однако он не упомянул о том, что француз соблазнил, а затем бросил его тетушку. Он только сообщил, что тот не пришел проститься с ней. Печальный конец этой истории он решил припасти на следующий раз. Габриэлла с искренним интересом слушала его рассказ. Ей понравилась любовная история. Она была «огорчена» тем, что бретонец оказался не на высоте положения. Ах, жизнь порой так жестока…

– В какой-то степени это похоже на сюжет фильма «Женщина французского лейтенанта».

Габриэлла подхватила его мысль:

– Я вижу ее на верхней палубе корабля. Она всматривается в горизонт и в толпу. Объявляют отплытие, пассажирский трап поднимается, а его все нет…

Ник решил, что наступил подходящий момент, чтобы признаться:

– Воспитанный на этой семейной легенде, я имею такие черты характера, в которых почти нельзя признаваться в наш материалистический век…

Он замолчал, словно опасался выдать себя.

– Какие же?

– Я – идеалист и романтик.

– Идеалист? – воскликнула Габриэлла.

Ник решил идти ва-банк:

– В этом мире, где одни деньги правят бал, только дружба – самый большой подарок, который преподносит человеку судьба… или любовь. Любовь с большой буквы.

– Любовь с большой буквы часто приводит к трагедии, – заявил судья.

Габриэлла посмотрела на него в упор:

– Разве у нас не любовь с большой буквы?

– Ну да.

– Я верю в любовь, – сказал Ник. – Уверяю вас, существует любовь с первого взгляда, как удар молнии. И я могу привести вам пример.

Ожидаемый эффект немного был испорчен приходом прислуги с тарелкой сыра в руках.

– Вы верите в любовь с первого взгляда? – спросила Элен.

– Да. Спасибо Франции и городу Ренн. Господин судья, я должен вам признаться…

Жюльен Корнель сосредоточил все свое внимание на выборе сыра.

– Признаться в чем?

– Вы будете шокированы, но я хочу сказать вам правду. Я влюбился в вашу дочь.

– Ну да, – произнес судья, тыкая кончиком своего ножа в мягкий сыр, прежде чем отрезать себе кусок. – Приезжающие во Францию иностранцы легко заводят разговоры о любви. Это уже вошло в их привычки. Не успели прибыть во Францию, как уже почувствовали себя влюбленными…

– О нет, господин судья, только не я. Я в самом деле сражен…

Судья перебил его, и ворчливым тоном:

– Чем, молодой человек? Ваша версия о любви с первого взгляда позволила нам вспомнить молодые годы. Однако должен вас предупредить, мы весьма сдержанные люди во всем, исключая, возможно, политику. И еще… Вы и сами в этом не уверены до конца…

Резкий запах савойского сыра, который выбрала себе на десерт Габриэлла, отнюдь не способствовал созданию романтической атмосферы.

– Какие книги советовала вам читать тетушка?

Он почувствовал себя на грани провала.

– Я больше занимался спортом, а чтение… Только самое необходимое.

Габриэлла пришла к нему на помощь:

– Спортом? Американский футбол внушает мне ужас! Футболистам надо обладать недюжинной силой. И для них нет ничего хуже, чем стать победителем. На несчастного наваливается вся команда, чтобы поздравить с победой. Я всегда задаюсь вопросом, как он выходит живым из такой переделки. Читая книги, этому не научишься…

Элен повернулась к Нику:

– Мои родители не знают спортивных правил, принятых в Соединенных Штатах. Сцены с силовыми приемами вызывают их удивление. В то время как наш футбол…

Ник понял, что находился среди людей, весьма далеких от спорта. Что, если он расскажет о том, что был чемпионом по гребле? Это признание вряд ли произведет на них какое-то впечатление.

– Оставим в стороне спорт, – начал он с осторожностью. – Я говорил о том, что влюбился с первого взгляда… И я в этом не сомневаюсь…

– Вы настоящий идеалист, – произнес Корнель, аккуратно обрезая корку с куска сыра. – Со временем это пройдет. Поверьте мне.

Габриэлла сочла нужным вставить свое слово:

– Жюльен, если он романтик, то останется таким навсегда. Это врожденное качество. Вот ты таким не был…

– Каким?

– Таким, чтобы признаваться в любви при луне.

– Ну вот! Ты разочарована во мне и чувствуешь себя несчастной. Почти тридцать лет, проведенные со мной, тебе уже кажутся каторгой.

– На десерт у нас будет крем-брюле, – поспешила объявить Габриэлла. – Если вы не любите его, вы можете выбрать любой фрукт.

– Я обожаю крем-брюле, – ответил Ник, смирившийся со своей незавидной участью.

«Я никогда не добьюсь нужного мне результата с такими странными людьми», – подумал Ник.

Элен поднялась, чтобы помочь прислуге. Она принесла поднос с расставленными на нем чашечками из огнеупорного стекла и распределила их между всеми сидевшими за столом.

Ник смотрел на крем-брюле. Его тетя часто заказывала этот десерт, когда на выходные он приезжал к ней из колледжа.

– Похоже, что это вкусно.

– Господин Фэрбенкс, какова, по вашему мнению, главная черта вашего характера? – спросил судья. – Умение жить или умение делать?

Элен воскликнула:

– Папа, Ник – американец! И тонкости французского языка…

– Умение выживать, господин судья, – сказал Ник. – Мы живем в тяжелое время, и, несмотря на мой высокий рост, спортивное телосложение и двадцатишестилетний возраст, порой мне приходится совсем нелегко.

– Снимаю шляпу, – сказал судья. – Ваша тетушка и в самом деле любила наш язык, чтобы вы им в такой степени владели.

– Она также обожала Францию, – сказал Ник, – вот откуда, я думаю, мое увлечение вашей дочерью.

– Вы все время гнете свою линию. Вы решили меня посмешить?

Ник попытался переубедить его:

– Если в подростковом возрасте то и дело слышать восторженные отзывы о Франции и красивую историю о несчастной любви, то это оставит отпечаток на всю оставшуюся жизнь.

Судья решил сменить гнев на милость:

– Ладно, влюблен так влюблен… Моя дочь и самом деле настоящее сокровище.

– Я чувствовала бы себя намного лучше, если бы вы сменили тему разговора. Кофе? – спросила Элен.

Судья посмотрел на нее.

– Элен не хватает чувства юмора.

Габриэлла прощебетала:

– Господин Фэрбенкс, не слушайте их. Они… как бы вам сказать, большие реалисты. Вот я совсем другой человек. Если бы кто-то признался мне в том, что я сразила его наповал, то я была бы весьма польщена.

– Благодарю вам, мадам, – сказал Ник, – вы понимаете меня.

Атмосфера разрядилась.

– Уверяю вас, господин судья…

– В чем?

– В моей искренности. Как я вам уже сказал, мне часто приходится посещать Ренн. Я не раз имел возможность увидеть вашу дочь.

Элен принесла в столовую кофейный сервиз. Кофейник был из массивного серебра, а чашки с золотым ободком – из тонкого фарфора.

Судья повернулся к Нику.

– Интересно.

– Элен очаровала меня. После нашей встречи на улице Сент-Мелани я все время пытаюсь увидеться с ней и поговорить.

– Скрытная, – произнес судья в адрес Элен.

– Папа, нечего было рассказывать.

Судья поднял свой бокал:

– За ваше здоровье, господин Фэрбенкс, за ваш энтузиазм!

Ник продолжал:

– Я хочу пригласить Элен провести со мной день в море на борту яхты. Я проверяю ходовые качества разных типов судов. Судостроители охотно предоставят в мое распоряжение любую яхту даже на несколько часов.

– Морская прогулка, безусловно, пойдет ей на пользу.

Ник размышлял. Если его грандиозный план удастся и он женится на этой скромной девушке, происходившей из столь респектабельной французской семьи, возможно, он не станет торопиться расстаться с ней. Эти люди, словно пришельцы с другой планеты, разжигали его любопытство.

– Пройдемте в мой кабинет, – сказал судья, – я угощу вас коньяком 1938 года. Это год моего рождения. У нас во Франции…

Какие же они странные, эти люди! Пережившая трагедию семья, проявлявшая во время этого ужина поддельный интерес к своему гостю, немного пришла в себя, но все же отставала от событий.

Отпивая понемногу старый коньяк в кабинете судьи, Ник пытался войти в роль терзаемого сомнениями молодого человека.

– О чем вы задумались, господин Фэрбенкс?

– О трудностях бытия. Я влюбился не только в вашу дочь. Мне нравится и ваша супруга, и вы, и этот дом, и этот город. В вашей семье я почувствовал тепло семейного очага.

Пошел ли он в нужном направлении? Он не был уверен. Судья переставлял с места на место африканскую статуэтку.

– Это смеющийся божок, – сказал он, – произведение кенийских мастеров. Богам можно все. Вот этот счастлив, что является божеством. Господин Фэрбенкс, вы пали жертвой миража. Пребывание на чужбине часто вызывает у людей склонность к преувеличению. Этому способствует другая языковая среда, даже если вы знаете местный язык. Другие нравы, летняя атмосфера, желание пожить какое-то время без привычных забот искажают действительность.

Корнель с вожделением смотрел на серебряную шкатулку с сигарами. Он не курил, но держал ее в кабинете, чтобы укреплять силу воли.

– Для Элен, – продолжал он, – вы являетесь воплощением того мира, который близок ее сердцу. Она любит Америку. Заходите к нам несколько месяцев спустя, если за это время вы не забудете живущих в Ренне судью, его жену и дочь. Время все расставит по своим местам.

Задумавшись, он посмотрел на Ника.

– А пока, до вашего отъезда, вы можете встречаться с Элен, если она этого захочет. Знакомство с вами пойдет ей на пользу. Если бы вы смогли как-то развлечь ее…

– Развлечь? Это слово мне кажется не совсем уместным.

Он взвешивал каждое свое слово. Да, он изображал пылкого влюбленного. Да, он был чужаком, хитростью вторгшимся в этот дом. Мало-помалу он вошел в свою роль настолько, что и сам поверил в свою искренность:

– В своей жизни я испытал немало любовных увлечений, но еще никогда не думал о том, чтобы жениться. Эта мысль ни разу не приходила мне в голову. И вот всего за несколько дней мое мнение в корне изменилось. У меня, господин судья, самые серьезные намерения.

Удастся ли ему завоевать доверие судьи?

– Какие намерения?

– Если я отвечу вам со всей прямотой, то боюсь, что вы примете меня за умалишенного. Однако, находясь в трезвом уме и твердой памяти, могу сказать одно: я хочу жениться на вашей дочери.

Всего несколько минут назад присоединившаяся к ним Габриэлла подскочила на стуле:

– Жениться?

Судья хранил спокойствие, словно психиатр, сидевший напротив больного, который объявил себя Наполеоном.

– Господин Фэрбенкс, во Франции к браку относятся со всей серьезностью. Это вам не какой-нибудь Лас-Вегас.

Ник улыбнулся:

– Вы более снисходительно смотрите на внебрачные связи?