Злые слезы навернулись мне на глаза. Так и знала, что идти на встречу одноклассников – дело гиблое. Пьяная Скрипачева хотя бы высказалась в лицо! Представляю, что обо мне говорят за спиной. И ведь не поспоришь – она права. Обычно люди либо меняют карьеру на семью, либо с головой уходят в работу и добиваются успеха. А многие так и вовсе успевают одерживать победы на всех фронтах. Одна я, как всегда, в лузерах!
– Так, дорогая, пойдем-ка приляжем! – настойчиво повторила Еремина.
Она обняла противную скандалистку за плечи и увела. Света засмеялась:
– Некоторые люди никогда не меняются. Как была язвой, так и осталась. Не бери в голову эту ерунду, она не со зла, просто характер дурацкий.
– Да я все понимаю, – я смахнула слезы и улыбнулась. – Она просто перепила. Утром даже не вспомнит, что несла.
– Девки! – появился Денис, тряся пузом. – Долго тут сидеть будете? Танцы-шманцы начались, быстро в хоровод!
Мы с Дудкиной переглянулись и одновременно встали.
– А почему бы и нет? – широко улыбнулась она. – Скинем двадцать лет с плеч!
***
Я открыла глаза и увидела незнакомую оранжевую люстру и дощатый потолок. Где я? Почему язык не ворочается? Кто играет на барабанах? Минут через десять ко мне стала возвращаться реальность – я на даче у Ани, меня мутит после вчерашних увеселений, а барабаны стучат исключительно в моей похмельной голове.
Я осторожно встала, стараясь не шевелить шеей, и огляделась. На диване мирно сопит троица: Вера, Надежда, Любовь. Рядом, на тахте, устроилась Скрипачева, а я провела ночь между Анькой и Светкой на надувном матрасе.
– Как ты? – донесся до меня шепот с матраса. Аня тоже проснулась и попыталась пригладить пятерней растрепанные волосы.
– Бывало и лучше, – криво усмехнувшись, прошептала я в ответ. – Но жить можно. Пойдем умываться.
Мы выползли на крыльцо, недовольно щурясь от яркого света.
– А парни куда делись? – поинтересовалась я у хозяйки фазенды. Та пожала плечами:
– В бане, наверное. Я им вчера матрасы выдала еще по трезвой памяти. Они дольше сидели, крепыши! Доброе утро, Вадя!
Из машины вылез заспанный полуголый Пучков. Похоже, он не ожидал нас увидеть, потому что молча открыл рот и вытаращил глаза. Следом за ним вылезла замотанная в полотенце Овсянникова. Увидев нас, она ломанулась обратно, но мы успели заметить, что под полотенцем она абсолютно голая.
– Вот так номер, – вздернула я брови. – А ведь почти не пила.
– Пойдем, – потянула меня Еремина. – Это не наше дело.
Пока мы умывались, остальные тоже проснулись и теперь сонно потягивались. После крепкого чая мир вокруг стал обретать цвета.
– Девочки, – умоляюще прошептала нам Ируся. – Только никому, ладно?
Мы пожали плечами. Я цокнула языком:
– Мы ничего не видели. А если и видели, то любые галлюцинации легко списать на последствия приема веселой нефильтрованной темной субстанции.
– Да, и вообще, какая вакханалия без оргии? – понимающе покивала Аня, прикрывая длинными ресницами глаза, в которых прыгали черти.
– Я умираю, – трагически возвестила Дашка, спускаясь с крыльца. Выглядела она и впрямь неважно. Лицо опухшее, под глазами черные круги.
– Утро субботы, родная, – простонал Вовка, прикладывая к голове бутылку с холодной минералкой. – Тут все умирают!
– Сердце что-то колотится, – пожаловалась непривычно тихая скандалистка. – И дышать тяжко.
– Ну, а что ты хотела? Ты вчера на спор литр пива за десять секунд выпила! – припомнил Пашка. – А я – только в полминуты уложился.
– И что я выиграла? – нахмурилась Скрипачева.
– Так, это… Еще один литр!
Я пошла в огород. До отъезда еще полно времени, полноценный завтрак я не осилю, а вот пара ягодок мне точно не повредит! Я бессовестно ощипала целый куст позднего крыжовника и, с чувством выполненного долга и довольным блеском в глазах, вернулась к ребятам.
Они уже вытащили матрасы на улицу и теперь, совершенно счастливые, валялись на солнышке. Почему-то Дашки среди них не было.
– Где Скрипачева? – поинтересовалась я у Светки.
– Зубы пошла чистить, – лениво ответила она. – Уже третий раз. Все жалуется, что во рту у нее что-то не то.
– Первый раз утром после вечеринки мается, что ли? У всех во рту что-то не то. Странно, что ее это так удивляет.
– Не, – махнула рукой Дудкина. – У нее язык разъело, кровит. И десны.
– У меня так было, – вспомнила я. – В Китае купила зеленоватый ананас и за вечер весь его слопала. Потом дня три не могла нормально поесть, щипало язык. Губы только и успевала бальзамом мазюкать – аж говорить больно было, так все потрескалось!
В нашу сторону повернулась Люба:
– Вчера не было ананасов. И ничего похожего. Это парадонтоз!
– На языке? – засомневалась Вера. – Просто надо меньше гадостей говорить.
В ограду медленно вошла Дашка.
– Я умираю, – вновь объявила она слабым голосом.
– Ой, хватит прибедняться! – разозлился Солодухин. – Падай на матрас, проспишься – полегчает.
– Сердце что-то, – она прижала руку к груди и стала оседать. – Ой, больно…
Можно сколько угодно охать и притворяться, но вот изобразить посиневшие губы вряд ли кому-то под силу. Дашка выглядела неестественно бледной, ее глаза ввалились, нос заострился, а щеки побледнели. На фоне почти белого лица рот выделялся черным пятном. На лбу Скрипачевой мелким бисером выступили капельки пота, а ее руки затряслись мелкой дрожью.
Я подскочила:
– Аня, аптечку! Срочно! Ей реально плохо.
Скрипачева застонала и навалилась на меня всем весом.
– Паша, Вадя! Кто-нибудь! Да помогите же вы!
Одноклассники вскочили и засуетились. Спустя четверть часа Пашка повез Дарью в сопровождении Ируси в больницу.
– Ты – психолог, значит почти врач, – объяснил Вадим. – Так что тебе будет проще объяснить, что произошло. Ну, и не мне же с ней ехать! И остальные – такие же бестолочи, как я.
Оставаться на даче больше никому не хотелось, настроение было безнадежно испорчено, поэтому мы быстро навели порядок и собрались домой.
– Я завтра работаю, у меня посменный график, а во вторник отдыхаю, – вбивая в телефон Светкин номер, сказала я. – Позвоню тебе в понедельник вечером, договоримся, где и когда пересечемся.
***
Ни душ, ни чай не помогли мне почувствовать себя человеком прямоходящим, поэтому я решила прикинуться мягкой игрушкой. Я вытянулась на любимом диване и прикрыла глаза. С одной стороны, я ненавижу такие выходные, после которых нужны еще одни выходные. А с другой – мы с друзьями и так редко видимся.
У нас был на удивление дружелюбный класс, где не было ни ярко выраженных лидеров, ни изгоев. Над каждым, конечно, иногда подшучивали, даже надо мной. Но откровенной травли никогда не устраивали. Материальное положение у одноклассников было практически одинаковым, поэтому классовых войн мы не вели.
В институте мне пришлось гораздо хуже. Дело в том, что меня угораздило поступить на один из самых престижных факультетов, где собрались грызть гранит науки исключительно дети богатых родителей. В то время как преподаватели смиренно ездили на автобусах, студенты боролись за места на парковке. Ламборджини и Бентли, разумеется, ни у кого не было, но и без них автопарк поражал разнообразием. Не то, чтобы я была самой бедной… Впрочем, может быть, так оно и было. Я не была единственным пешеходом в группе, но, определенно, стоимость моих вещей была на порядок ниже, а на выходных я гуляла в парке, а не тусовалась в клубах. И не потому что я такая целомудренная, а банально из-за отсутствия свободных денег.
Стоит ли говорить, что одногруппники со мной практически не общались? При необходимости поговорить они всегда были безукоризненно вежливы, но в глазах многих из них читалось откровенное презрение к нищей студентке. Первое время я сильно переживала и даже плакала. В конце первого курса я даже собиралась подать заявление на отчисление, но родители уберегли от опрометчивого шага свое неразумное дитятко.
Сейчас я думаю, а, может, зря? Может быть, стоило пойти туда, где я смогла бы стать «своей»? Может быть, именно из-за такого отношения я и сама перестала в себя верить?
Из коридора донеслось приглушенное жужжание. Я поморщилась – стоит оставить телефон на полочке и удобно прилечь, как кому-то срочно требуется со мной побеседовать.
У меня есть примета, которая всегда срабатывает безотказно. Если вы очень ждете какого-то важного звонка, то необходимо оставить телефон на столе, залезть в ванну, как следует намылиться и… звонок раздастся именно в этот момент. Кстати, совершенно бесполезно выбегать, сломя голову. К моменту, когда вы, вытирая слезящиеся от мыла глаза, схватите трубку, звонящий устанет ждать. Перезванивать тоже, чаще всего, бывает бесполезно – на том конце провода уже никто не торопится.
Справедливо рассудив, что в выходной день я могу не отвечать на звонки, я уткнулась носом в подушку и попыталась уснуть. Я представила себя лежащей на берегу моря. Мягкий песочек нежно щекочет мне ноги, умиротворенно шуршат волны, вдали приглушенно кричат чайки. Сон подкрался ко мне и стал тихонько покачивать на волнах. Я стала куда-то уплывать…
– Дррр! Др-др-др! – нагло врезалось в мою негу настойчивое жужжание телефона. Я рассерженно села. Сон слетел с меня, оставив чувство раздражения и неудовлетворенности.
– Ну, что за народ! Раз не отвечаю, значит – не хочу разговаривать, – пробурчала я, вставая.
На дисплее высветилось «Света Дудкина». Очень интересно. Вроде, договаривались созвониться ближе к моему выходному. Я провела пальцем по экрану, принимая вызов:
– Тебе уже сообщили? – с ходу поинтересовалась Светка.
– О чем?
– Скрипачева умерла!
– Что? – не поняла я. – Что?
– Дашка Скрипачева умерла.
– Как? – закричала я. – В смысле – умерла? Почему?
– Инфаркт. Час назад, в больнице…
Мысль о том, что Дашка, еще утром живая, хоть и бледная и жалующаяся на плохое самочувствие, действительно умерла, никак не могла уместиться в моей голове. Инфаркт? В нашем возрасте?
– Господи, Света, как так-то? В больнице же врачи! Какой инфаркт?
– Ну, пока ставят инфаркт. Еще будет вскрытие…
Меня затошнило.
– Когда похороны?
– Не знаю, когда тело отдадут. Вообще, ничего не знаю. Там муж в ауте, родители в шоке, кошмар, короче. Хочешь, Анютке звякни – она с ними разговаривала. Ой, у меня вторая линия, извини.
Я положила трубку и уставилась невидящим взглядом в зеркало. Потом медленно подняла руку и дотронулась до своего отражения. «Я – живая», – пронеслось в голове. – «А моя одноклассница умерла от инфаркта».
Не так давно на моей работе произошла трагедия – под колесами автомобиля погибла молодая женщина. Но дорожное происшествие или несчастный случай абсолютно не связаны ни с возрастом, ни с состоянием здоровья. А вот когда ровесники начинают умирать от естественных причин, становится по-настоящему страшно.
У меня сильно закружилась голова, и потемнело в глазах, в уши словно напихали ваты. Почти на ощупь я добралась до дивана и отключилась.
***
Рабочий день совсем не радовал – в голову постоянно лезли назойливые мысли о том, как скоротечна человеческая жизнь и внезапна смерть.
Если вдуматься, мы с Дашкой никогда не были подругами. Активная, шумная и хамоватая Скрипачева не вызывала у меня желания поделиться тайной или доверить сокровенные мысли. Впрочем, делить нам тоже было нечего. Наши отношения можно назвать приятельскими – мы поздравляли друг друга с праздниками и пересекались на встречах одноклассников, но никогда не ходили друг к другу в гости и не секретничали.
Тем не менее, ее смерть вызвала во мне бурю эмоций – и горечь утраты, и печаль, и, что греха таить – страх.
– На тебе лица нет, что случилось? – поинтересовался начальник.
Филипп Олегович Разумовский – мой босс – работает, похоже, без перерывов на собственную жизнь. Официально у него, как и у большинства офисных работников, рабочий день с девяти до шести и законные выходные в субботу и воскресенье, но он частенько задерживается до позднего вечера и приходит, когда все остальные отдыхают.
Он у нас – личность требовательная, суровая и строгая. Ходят легенды о его скверном характере. Говорят, он именно поэтому и не женат, что ни одной нормальной женщине не выдержать его придирки и бесчеловечные требования. К тому же, от сотрудников он требует полной отдачи и неукоснительного исполнения своих распоряжений.
Я не вижу в этом ничего особенного. «Строить» подчиненных – его прямая обязанность. В силу природной мягкости и понимания иерархии, я никогда с ним не спорю, поэтому он пока ни разу не повысил на меня голос и не лишил премии. Кстати, какого бы мнения ни были о нем подчиненные, но работают все на совесть.
А почему он до сих пор не женат, для меня – загадка. По возрасту он мой ровесник или чуть старше и выглядит, как будто сбежал из Голливуда. Высокий, почти два метра ростом, широкоплечий, подтянутый брюнет с легкой щетиной. У него приятный голос и отличное чувство стиля. А еще от него всегда потрясающе пахнет, а я в этом, поверьте, разбираюсь.
Наверное, такая красивая оболочка действительно скрывает весьма гадкую конфетку. Впрочем, я о нем почти ничего не знаю и знать не хочу. От него мне нужно только одно – вовремя подписанные ведомости и начисленная по результатам работы премия.
– Извините, – я опустила глаза. – У меня одноклассница умерла. Инфаркт. Предстоящие похороны меня немного пугают.
– Соболезную, – вполне искренне проявил человеческие эмоции Разумовский. – Хочешь уйти пораньше?
Я помотала головой и через силу улыбнулась:
– Ни в коем случае. Одной совсем грустно, а здесь – люди. Спасибо, я в порядке!
– Ну-ну, работай.
Я доработала до конца дня и растерялась – идти домой действительно не хотелось, а задерживаться было ровным счетом незачем. В такой момент очень трудно без лучшего друга – мой приятель Макс уехал на пару недель к родственникам в деревню, в которой нет даже связи.
– Хочу отдохнуть от города, интернета, телефона и прочего, – радостно объявил он перед отъездом. – Не обижайся и не скучай! За пару недель ничего не случится!
Он ошибся – как раз именно сейчас его никто не может заменить.
Я вздохнула и пошла на улицу. Неподалеку от работы расположилось неплохое летнее кафе. Точнее, я не знаю, вкусно ли там кормят и широко ли улыбаются, но музыка оттуда доносится приятная, и выглядит заведение очень мило – деревянная терраса и столики в два ряда.
Вообще-то, я не люблю кофейни, кафешки и закусочные, потому что меня душит жаба платить за один крошечный кусочек десерта сумму, за которую можно купить целый торт. Но сейчас мне нужна компания, хотя бы, просто сидящая за соседним столом, поэтому я затоптала жабу в зародыше и потопала через дорогу.
Против ожидания, цены приятно удивили. Я заказала чизкейк и зеленый чай в чайнике. Официантка довольно быстро приволокла поднос и стала выгружать оттуда добротную посуду.
– А это что? – я приподняла тяжелый глиняный горшочек.
– Сахарница, – изумленно ответила девушка.
– Зачем?
– Подсластить чай, – еще больше удивилась она.
– Зеленый чай пьют без сахара, – решила я просветить официантку. – Он заглушает букет…
– Это бесплатно. Не нравится – не ложите, – равнодушно пожала плечами безграмотная девица. Противное «ложите» резануло мне слух, и я уже открыла рот, чтобы поправить ее, но передумала. В конце концов, если она плохо училась в школе и не усвоила простых правил родного языка – это ее личное дело, и меня оно совершенно не касается.
Я положила сумку на свободный стул и принялась за десерт. Нежный крем таял во рту, а кусочки ягод оказались свежими, а не из морозилки. Я расслабилась и позволила себе забыть обо всем.
Проходящий мимо моего столика молодой человек слегка запнулся за ножку моего стула и этим вывел меня из медитативного транса. Я недовольно открыла рот, чтобы едко сказать какую-нибудь гадость, но он неожиданно наклонился в мою сторону, схватил сумку и помчался с террасы.
– Ах ты упырь! – заорала я и вскочила. Расстояние между нами неуклонно росло. Как же мне его догнать?
Мое детство прошло с двумя старшими братьями. И если вы думаете, что они никак не повлияли на мое воспитание, то спешу вас обрадовать – в плане жизненного опыта они дали мне даже больше, чем родители. Нет, они не обижали младшенькую. Наоборот, любили и защищали! Впрочем, меня и так никто не обижал. Было это их заслугой или плодом моего личного обаяния – я не знаю.
Пиком заботы моих братьев были «Липкины дрессировки». Парни вовсю тренировали мою реакцию, меткость и быстроту. И если спортсменки из меня не получилось по причине того, что я ни бегать, ни прыгать так и не научилась, то в остальном они могли бы мной гордиться. Моей реакции позавидует пилот истребителя, а меткости – Робин Гуд. А еще я не теряюсь в экстремальных ситуациях и умею освобождаться от захватов.
Поэтому, вместо того, чтобы голосить и плакать, я хладнокровно решила вернуть имущество. Я пробежалась взглядом по столу. Сахарница! Я взвесила горшочек в руке – тяжелая. Сойдет.
Все мои действия и размышления заняли не больше секунды. Я отвела руку назад, прицелилась и… Парень рухнул, как подкошенный. Глиняный аксессуар сбил его ударом в затылок! Я чертыхнулась – надеюсь, негодяй жив.
Незадачливый грабитель начал копошиться на земле, пытаясь подняться, но я уже подскочила к нему, уперлась коленом в спину и схватила свою сумку:
– Жив, урод?
– Сссуууу…масшедшая, – простонал он. – Ты меня чуть не убила.
– А ты меня чуть не ограбил! – возмутилась я. – Один-один!
Краем глаза я заметила огромную фигуру, быстро приближающуюся к нам. «Подельник!» – испуганно пролетело в голове. Я резко обернулась и с облегчением выдохнула – всего лишь Филипп Олегович.
Ничего удивительного – кафе напротив выхода с работы. Наверное, он как раз покидал здание.
– Я все видел! – проорал он, резко наклонился, схватил воришку за шиворот и развернул к себе. – Ты охренел, что ли, придурок?!
Парень выглядел совсем молодым. Я прикинула – едва ли ему двадцать. Почему-то стало жалко беднягу – тяжелая сахарница даже не разбилась от удара. Видимо, черепушке крепко досталось.
– Надо вызвать полицию, – гневно прорычал Разумовский.
– Не надо, – заныл преступник.
– Не надо, – поддержала я его. – Он не успел ничего сделать!
– Тогда вали отсюда, – Филипп рывком поднял парня, неожиданно размахнулся и припечатал кулаком в глаз. Тот покачнулся, схватился за лицо и шлепнулся на задницу. Я схватила шефа за плечо:
– Не бейте его!
Воришка воспользовался паузой и убежал. Я повернулась к Филиппу:
– Ну, зачем вы так?
– Как? – совершенно искренне удивился он.
– Ударили человека!
– Не человека, а засранца! – отрезал начальник. – Пусть радуется, что я ему руки не сломал! В Китае за воровство их вообще отрубали – ты-то должна это знать!
Я ужаснулась. Вот он, оказывается, какой жестокий! Права народная молва! А я в душе надеялась, что слухи базируются лишь на том, что он – руководитель, а они «все такие». Тем удивительнее сейчас слышать от него подобные заявления.
– А ты, я смотрю, ниндзя! Это же надо, как за сумку распереживалась. Она из кожи питона что ли? Первый раз вижу, чтоб женщина кому-то камнем в голову засандалила!
В его голосе слышалось неподдельное восхищение, и я смутилась.
– Это не камень, – я наклонилась и подняла посудину. – Вот – сахарница. Единственное, что было под рукой.
– Да уж, – Филипп цокнул языком. – Слышал я про то, что женщины любят запускать тарелки в мужиков, но думал что это байки. А мужа ты скалкой, случайно, не гоняешь?
– Нет, – я решила не вдаваться в подробности. – Я вообще очень мирная.
– И сковородкой мужа не лупишь? – продолжал расспрашивать начальник.
– Я принципиально против насилия в семье, – объяснила я свою позицию.
– Значит, твоему мужу не следует тебя опасаться?
Я внимательно посмотрела на Филиппа Олеговича – за последние пару минут он трижды упомянул моего мужа. Если я и дальше буду увиливать и корчить из себя дуру, то буду выглядеть не слишком адекватно. Я вздохнула и улыбнулась:
– У меня пока нет мужа и не предвидится.
– Тогда ты не будешь возражать, если я составлю тебе компанию?
– Присаживайтесь, – я гостеприимно махнула рукой в сторону столика. – Здесь подают неплохой чизкейк.
Мы сели за стол, и начальник уставился в меню. В моей голове крутился беспокойный рой мыслей. Что теперь делать? Зачем он решил со мной поужинать? Как вести себя? О чем с ним разговаривать? Его настойчивые вопросы про моего несуществующего мужа меня, мягко говоря, насторожили.
О проекте
О подписке